Неточные совпадения
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов
землиК богатым пристаням
стремятся...
— И всюду непобедимая жизнь, все
стремится вверх, в небо, нарушая закон тяготения
к земле.
Такие направления наши, как славянофильство и народничество, относились с особенным уважением и вниманием
к народной жизни и по-разному
стремились опереться на самые недра
земли русской.
Все тогда встали с мест своих и
устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц
к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя
землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу Богу.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря на черную изрытую
землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же в трубу рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и всё с тем же жаром
стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями,
к этому роковому месту.
Это были поэмы Пушкина. Я прочитал их все сразу, охваченный тем жадным чувством, которое испытываешь, попадая в невиданное красивое место, — всегда
стремишься обежать его сразу. Так бывает после того, когда долго ходишь по моховым кочкам болотистого леса и неожиданно развернется пред тобою сухая поляна, вся в цветах и солнце. Минуту смотришь на нее очарованный, а потом счастливо обежишь всю, и каждое прикосновение ноги
к мягким травам плодородной
земли тихо радует.
И, кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на
земле,
к которой человечество
стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два — четыре, то есть формула, а ведь дважды два — четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти.
И говорят также теперь, что если наша интеллигенция имеет тяготение
к земле и
стремится в усадьбы, то это хорошо.
А мне казалось, что идеал нашего счастья в боге, и
к нему
стремится человек двумя путями: в религии — чувством, в науке — умом; я думал, что чувство это ненасытимо, а ум ограничен условиями материи; я думал поэтому, что истинного счастья нет на
земле для человека, а есть только довольство да наслаждение» (стр. 444).
Здесь, в этой трущобе,
к нему раз спускалось небо на
землю; здесь он испытал самое высокое удовольствие,
к которому
стремилась его душа; тут он, вечно голодный и холодный нищий, один раз давал пир — такой пир, который можно было бы назвать «пиром Лазаря».
Одиночеством ли развилась эта крайняя впечатлительность, обнаженность и незащищенность чувства; приготовлялась ли в томительном, душном и безвыходном безмолвии долгих, бессонных ночей, среди бессознательных стремлений и нетерпеливых потрясений духа, эта порывчатость сердца, готовая, наконец, разорваться или найти излияние; и так должно было быть ей, как внезапно в знойный, душный день вдруг зачернеет все небо, и гроза разольется дождем и огнем на взалкавшую
землю, повиснет перлами дождя на изумрудных ветвях, сомнет траву, поля, прибьет
к земле нежные чашечки цветов, чтоб потом, при первых лучах солнца, все, опять оживая,
устремилось, поднялось навстречу ему и торжественно, до неба послало ему свой роскошный, сладостный фимиам, веселясь и радуясь обновленной своей жизни…
Первое есть божественное нисхождение, второе — человеческое восхождение, одно идет с неба на
землю, другое от
земли устремляется к небу.
«Все создания и вся тварь, каждый листик
устремляется к слову, богу славу поет, Христу плачет… Все — как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей
земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на
землю и лобызать ее.
Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
Тот самый, «верный
земле» современный писатель, который высшею наградою в борьбе считает собственную гибель, пишет: «Одно я знаю, — не
к счастью нужно
стремиться, зачем счастье?
На том основании, что христианские пророчества пессимистичны и не предрекают торжества правды и любви на
земле, он сделал вывод, что
к осуществлению правды и любви в социальной жизни лучше не
стремиться, что лучше поддерживать неправду.
И кто знает, может быть, что и вся-то цель на
земле,
к которой человечество
стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два четыре, т. е. формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти» (курсив мой. — Н.Б.).
Классически прекрасное языческое искусство
стремится к завершенности, совершенству форм здесь, на
земле, в этом мире.
Мяч быстро и плавно перелетал из рук в руки, прыгал по
земле, ловко ударяемый ладонью, опять взлетал; крутясь вокруг своей оси,
устремлялся дугою
к сетке.
Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как
к обетованной
земле стремились к Смоленску.
Царство Божье на
земле,
к которому так
стремились русские люди, жившие в угнетении, представлялось прежде всего как царство равенства, как всеобщее уравнение, как уничтожение всех исторических иерархий, всех качественных возвышений.
Стремясь к благоугождению богу, с каким-то болезненным пиетистическим жаром они искали на
земле не простых добрых, рабочих и богопочтительных людей, а прямо ангелов, «видящих лицо Его выну» и неустанно вопиющих «свят».