Мальчик знал, что крестный говорит это о человеке из земли Уц, и улыбка крестного
успокаивала мальчика. Не изломает неба, не разорвет его тот человек своими страшными руками… И Фома снова видит человека — он сидит на земле, «тело его покрыто червями и пыльными струпьями, кожа его гноится». Но он уже маленький и жалкий, он просто — как нищий на церковной паперти…
Неточные совпадения
Слово участия и ласковый тон вызвали в
мальчике еще большую нервную вспышку плача. Тогда девочка присела около него на корточки; просидев так с полминуты, она тихо тронула его волосы, погладила его голову и затем, с мягкою настойчивостью матери, которая
успокаивает наказанного ребенка, приподняла его голову и стала вытирать платком заплаканные глаза.
Сусанна Николаевна ехала тоже под влиянием главного своего желания
успокоить, сколько возможно, сестру и Лябьева; но к этому как-то болезненно и вместе радостно примешивалась мысль об Углакове; что этот бедный
мальчик влюблен в нее до безумия, Сусанна Николаевна, к ужасу своему, очень хорошо видела.
Бенис, видимо, обрадовался, сел подле меня и начал говорить об отъезде моей матери, о необходимости этого отъезда для ее здоровья, о вредных следствиях прощанья и о том, как должен вести себя умненький
мальчик в подобных обстоятельствах, любящий свою мать и желающий ее
успокоить…
— А не будешь, не будешь, — приговаривал он и все бил.
Мальчик сказал: «Не буду». А тот приговаривал «не будешь» и все бил. И тут на меня нашло. Я стал рыдать, рыдать. И долго никто не мог меня
успокоить. Вот эти-то рыдания, это отчаяние были первыми припадками моего теперешнего сумасшествия. Помню, другой раз это нашло на меня, когда тетя рассказала про Христа. Она рассказала и хотела уйти, но мы сказали...
При виде отвратительного пресмыкающегося Тася была уже готова упасть без чувств на пол клетушки, но бледнолицый
мальчик поспешил
успокоить ее, пояснив торопливо...
Он
успокаивал меня как умел, этот глухо кашляющий и поминутно хватающийся за грудь больной
мальчик. Он забывал свои страданья, стараясь умиротворить злое сердечко большой девочки. А между тем предсмертные тени уже ложились вокруг его глаз, ставших больше и глубже, благодаря худобе и бледности истощенного личика. Он раздавал свои платья и воротнички прислуге и на вопрос бабушки: зачем он это делает? — заявил убежденно...
Но Теркин уже вскочил и сейчас все вспомнил. Лег он, дождавшись Калерии, в большом волнении. Она его
успокоила, сказала, что
мальчик еще жив, а остальные дети с слабыми формами поветрия. Серафима прошла прямо к себе из лесу. Он ее не стал ждать и ушел наверх, и как только разделся, так и заснул крепко. Не хотел он новых сцен и решил утром рано уехать в посад, искать доктора и побывать у местных властей.
Этот короткий разговор с
мальчиком несколько
успокоил меня, но не надолго. Пашка, заметив мое беспокойство, устремил свои большие глаза на огонек, поглядел еще раз на меня, потом опять на огонек…
— Вот, вот питье! Пейте, только не вольнюйтесь; для вас вредно вольноваться, — торопливо
успокаивал его Фридрих Адольфович, поднося питье к действительно запекшимся от жара губам
мальчика.
— Корошо! Корошо! —
успокаивал Гросс расходившегося
мальчика. — Я буду его выпускаль в сад! Не вольнюйтесь ви только, не тревожьтесь! Вам вредно это, ви больны.
— Будь у него ныне же в шесть часов после обеда: ты увидишься там с приятелями и, может статься, — прибавил государь, усмехаясь, — с приятельницей. Живет он в Кокуевой слободе, — спроси только немецкую школу — всякий
мальчик тебе укажет. Теперь поди,
успокой своих камрадов, попируй с ними в адмиральский час [Одиннадцать часов утра.], а там подумаем, что еще сотворить с вами. Открой мне, не придет ли тебе по сердцу в Москве пригожая девка: я твой сват.