Неточные совпадения
Моя
память о моей жизни и моем пути будет сознательно активной, то есть будет творческим
усилием моей мысли, моего познания сегодняшнего дня.
За ним встают в
памяти различные, менее характерные фигуры того же среднего регистра. Общими
усилиями, с большим или меньшим успехом они гнали нас по программам, давая умам, что полагалось по штату. Дело, конечно, полезное. Только… это умственное питание производилось приблизительно так, как откармливают в клетках гусей, насильственно проталкивая постылую пищу, которую бедная птица отказывается принимать в требуемом количестве по собственному побуждению.
Уйди, Рогожин, тебя не нужно! — кричала она почти без
памяти, с
усилием выпуская слова из груди, с исказившимся лицом и с запекшимися губами, очевидно, сама не веря ни на каплю своей фанфаронаде, но в то же время хоть секунду еще желая продлить мгновение и обмануть себя.
— А я не оскорблен? Они меня не оскорбили, когда я помыслом не считаю себя виновным в службе? — воскликнул губернатор, хватая себя за голову и потом, с заметным
усилием приняв спокойный вид, снова заговорил: — На вопрос о вступительной речи моей пропишите ее всю целиком, все, что припомните, от слова до слова, как и о какого рода взяточниках я говорил; а если что забыли, я сам дополню и добавлю: у меня все на
памяти. Я говорил тогда не зря. Ну, теперь, значит, до свиданья… Ступайте, займитесь этим.
Передонов задумался. Случайно подвернулась на
память Грушина, смутно припомнился недавний разговор с нею, когда он оборвал ее рассказ угрозою донести. Что это он погрозил доносом Грушиной, спуталось у него в голове в тусклое представление о доносе вообще. Он ли донесет, на него ли донесут — было неясно, и Передонов не хотел сделать
усилия припомнить точно, — ясно было одно, что Грушина — враг. И, что хуже всего, она видела, куда он прятал Писарева. Надо будет перепрятать. Передонов сказал...
Я стал припоминать и с помощью неимоверных
усилий успел составить нечто целое из уцелевших в моем мозгу обрывков. Да, мы отправились сначала к Балабину, потом к Палкину, оттуда к Шухардину и, наконец, в «Пекин». Но тут нить воспоминаний оборвалась. Не украли ли мы в «Пекине» серебряную ложку? не убили ли мы на скорую руку полового? не вели ли нас на веревочке? — вот этого-то именно я и не мог восстановить в своей
памяти.
Видно было, каких
усилий стоило рекрутам правильно делать по команде поворот. Рассказывали, будто в недавнем прошлом для укрепления в
памяти противоположности правого левому новобранцам привязывали к одной ноге сено, а к другой солому. До этого не доходило на наших учениях, не лишенных, впрочем, трагизма ‹…›
Я приходил в себя недолго; все разом, без
усилий, тотчас же мне вспомнилось, как будто так и сторожило меня, чтоб опять накинуться. Да и в самом забытьи все-таки в
памяти постоянно оставалась как будто какая-то точка, никак не забывавшаяся, около которой тяжело ходили мои сонные грезы. Но странно было: все, что случилось со мной в этот день, показалось мне теперь, по пробуждении, уже давным-давно прошедшим, как будто я уже давно-давно выжил из всего этого.
Мне стоило значительного
усилия отодвинуть от себя сказочную фигуру, и из-за нее в моей
памяти выдвинулась другая.
Голос у него то и дело срывался с басовых нот на теноровые, простые слова его речи как-то сами собой, без
усилий со стороны слушателей, одно за другим плотно укладывались в их
памяти. Светлые глаза его горели, и весь он был пропитан пылом своей молодой страсти к делу.
Знание только тогда знание, когда оно приобретено
усилиями своей мысли, а не одной
памяти.
Екатерина Петровна, со своей стороны, напрягала все свои
усилия, чтобы побороть охватившее ее внутреннее волнение при встрече со своей бывшей подругой, и при этих словах Натальи Федоровны, видимо, забывшей все зло, сделанное ей Бахметьевой и сохранившей в своей
памяти лишь светлые черты их отношений в те прошлые далекие годы.
Чего только не придумывал он в то время, чтобы найти себе утешение. Он старался найти его в своем прошлом, но оно было пусто и безотрадно: страшно было заглянуть в него. Кутежи, пиры — вот все, что восставало в его
памяти при тщательных
усилиях вызвать из нее что-нибудь утешительное.
Она не могла припомнить этого, несмотря на все
усилия напрячь свою
память, но была уверена, что где-то, даже не в особенно далеком прошлом, видела его.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною
памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир — решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению намерения сего новые
усилия».
Но это только объяснение, чувство же близости Елены было и остается до сих пор таким убедительным и несомненным, что всю правду я невольно приписываю ему; я помню даже те два стула, на которых мы сидели рядом и разговаривали, помню ощущение разговора и ее лица… но тут все кончается, и теперь мне кажется минутами: стоит мне сделать какое-то
усилие над
памятью — и я увижу ее лицо, услышу слова, наконец пойму то важное, что тогда происходило вокруг меня, но нет — я не могу, да и не хочу почему-то сделать это
усилие.