Неточные совпадения
Долгонько слушались,
Весь город разукрасили,
Как Питер монументами,
Казненными коровами,
Пока не догадалися,
Что спятил он с ума!»
Еще приказ: «У сторожа,
У ундера Софронова,
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Так ундера прогнать,
А сторожем к помещичьей
Усадьбе назначается
Еремка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смеху:
Еремка тот с рождения
Глухонемой дурак!
Шли долго ли, коротко ли,
Шли близко ли, далеко ли,
Вот наконец и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни изба — с подпоркою,
Как нищий с костылем,
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит…
Народ в полях — работает.
Заметив за селением
Усадьбу на пригорочке,
Пошли пока — глядеть.
И он стал, сначала осторожно,
а потом более и более увлекаясь, обращать ее внимание на разные подробности украшения дома и сада. Видно было, что, посвятив много труда на улучшение и украшение своей
усадьбы, Вронский чувствовал необходимость похвастаться ими пред новым лицом и от души радовался похвалам Дарьи Александровны.
Хоть у него есть и хутора, и
усадьбы, и четыре замка, и стеновой земли до самого Шклова,
а грошей у него так, как у козака, — ничего нет.
— Лидию кадеты до того напугали, что она даже лес хотела продать,
а вчера уже советовалась со мной, не купить ли ей Отрадное Турчаниновых? Скучно даме. Отрадное — хорошая
усадьба! У меня — закладная на нее… Старик Турчанинов умер в Ницце, наследник его где-то заблудился… — Вздохнула и, замолчав, поджала губы так, точно собиралась свистнуть. Потом, утверждая какое-то решение, сказала...
Мужики повернулись к Самгину затылками, — он зашел за угол конторы, сел там на скамью и подумал, что мужики тоже нереальны, неуловимы: вчера показались актерами,
а сегодня — совершенно не похожи на людей, которые способны жечь
усадьбы, портить скот. Только солдат, видимо, очень озлоблен. Вообще это — чужие люди, и с ними очень неловко, тяжело. За углом раздался сиплый голос Безбедова...
«
Усадьбы поджигать», — равнодушно подумал Самгин, как о деле — обычном для Николая,
а тот сказал строгим голосом...
—
А знаешь, что сказал министр Горемыкин Суворину: «Неплохо, что мужики
усадьбы жгут. Надо встряхнуть дворянство, чтоб оно перестало либеральничать».
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают
усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня,
а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно,
а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
— От
усадьбы Соймоновых остались головни да пепел, да разрушенные печи,
а превосходная была
усадьба и хозяйство весьма культурное.
— Начальство очень обозлилось за пятый год. Травят мужиков. Брата двоюродного моего в каторгу на четыре года погнали,
а шабра — умнейший, спокойный был мужик, — так его и вовсе повесили. С баб и то взыскивают, за старое-то, да! Разыгралось начальство прямо… до бесстыдства!
А помещики-то новые, отрубники, хуторяне действуют вровень с полицией. Беднота говорит про них: «Бывало — сами водили нас
усадьбы жечь, господ сводить с земли,
а теперь вот…»
— Викентьев: их
усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ. У них в Казани еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили…
А Николай Андреич один сын у нее — больше детей нет. Он учился в Казани, в университете, служит здесь у губернатора, по особым поручениям.
— И видно, что вы не деревенский житель, не хозяин, — заметил он, — лесная
усадьба и село,
а крыши соломенные — это даже невыгодно! Лес свой, как же избам разваливаться!
Ивана Ивановича «лесничим» прозвали потому, что он жил в самой чаще леса, в собственной
усадьбе, сам занимался с любовью этим лесом, растил, холил, берег его, с одной стороны,
а с другой — рубил, продавал и сплавлял по Волге. Лесу было несколько тысяч десятин, и лесное хозяйство устроено и ведено было с редкою аккуратностью; у него одного в той стороне устроен был паровой пильный завод, и всем заведовал, над всем наблюдал сам Тушин.
Бывало, сядет он на Малек-Аделя и поедет — не по соседям, он с ними по-прежнему не знался,
а через их поля, мимо
усадеб…
Вся
усадьба Чертопханова состояла из четырех ветхих срубов разной величины,
а именно: из флигеля, конюшни, сарая и бани.
«Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря бога и барина не жалуемся,
а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять
усадьбу на любую здешнюю конурку.
— Как за что, батюшка Кирила Петрович?
а за тяжбу-то покойника Андрея Гавриловича. Не я ли в удовольствие ваше, то есть по совести и по справедливости, показал, что Дубровские владеют Кистеневкой безо всякого на то права,
а единственно по снисхождению вашему. И покойник (царство ему небесное) обещал со мною по-свойски переведаться,
а сынок, пожалуй, сдержит слово батюшкино. Доселе бог миловал. Всего-на-все разграбили у меня один анбар, да того и гляди до
усадьбы доберутся.
Дубровских несколько лет в бесспорном владении, и из дела сего не видно, чтоб со стороны г. Троекурова были какие-либо до сего времени прошения о таковом неправильном владении Дубровскими оного имения, к тому по уложению велено, ежели кто чужую землю засеет или
усадьбу загородит, и на того о неправильном завладении станут бити челом, и про то сыщется допрямо, тогда правому отдавать тую землю и с посеянным хлебом, и городьбою, и строением,
а посему генерал-аншефу Троекурову в изъявленном на гвардии поручика Дубровского иске отказать, ибо принадлежащее ему имение возвращается в его владение, не изъемля из оного ничего.
—
А в усадьбе-то будет им раздолье, — заметил Кирила Петрович, — я чай, красная шкатулочка полным-полна…
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел в сей суд с прошением в том, что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров в 17… году августа 14 дня, служивший в то время в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом,
усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом все без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души,
а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р., на что и купчая в тот же день в ** палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.
Дня через два она уехала в город и всем дворовым дала отпускные. Потом совершила на их имя дарственную запись, которою отдавала дворовым, еще при жизни,
усадьбу и землю в полную собственность,
а с них взяла частное обязательство, что до смерти ее они останутся на прежнем положении.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный кругом частоколом, он придавал
усадьбе характер острога. С одного краю, в некотором отдалении от дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор, людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был в стаде,
а дворовые на барщине. Только вдали, за службами, бежал по направлению к полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно, послали на сенокос за прислугой.
— У Акулины своего дела по горло;
а сама и сходила бы, да ходилки-то у меня уж не прежние. Да и что я на вас за работница выискалась! Ишь командир командует: сходи да сходи. Уеду отсюда, вот тебе крест, уеду! Выстрою в Быкове
усадьбу, возьму детей,
а ты живи один с милыми сестрицами, любуйся на них!
Господский дом в «Уголке» почти совсем развалился,
а средств поправить его не было. Крыша протекала; стены в комнатах были испещрены следами водяных потоков; половицы колебались; из окон и даже из стен проникал ветер. Владелицы никогда прежде не заглядывали в
усадьбу; им и в голову не приходило, что они будут вынуждены жить в такой руине, как вдруг их постигла невзгода.
— Ведь нам теперича в
усадьбы свои носа показать нельзя, — беспокоился четвертый, — ну, как я туда явлюсь? ни пан, ни хлоп, ни в городе Иван, ни в селе Селифан. Покуда вверху трут да мнут,
а нас «вольные»-то люди в лоск положат! Еще когда-то дело сделается,
а они сразу ведь ошалеют!
Дом был одноэтажный, с мезонином, один из тех форменных домов, которые сплошь и рядом встречались в помещичьих
усадьбах; разница заключалась только в том, что помещичьи дома были большею частью некрашеные, почернелые от старости и недостатка ремонта,
а тут даже снаружи все глядело светло и чисто, точно сейчас ремонтированное.
У прочих совладельцев
усадеб не было,
а в части, ею купленной, оказалась довольно обширная площадь земли особняка (с лишком десять десятин) с домом, большою рощей, пространным палисадником, выходившим на площадь (обок с ним она и проектировала свой гостиный двор).
— Беспокоить! беспокоить! ах, нежности какие!
А ежели солдат
усадьбу сожжет — кто тогда отвечать будет? Сказать старосте, чтоб непременно его изловить! чтоб к вечеру же был представлен! Взять Дашутку и все поле осмотреть, где она его видела.
Торговая площадь не была разделена, и доходы с нее делились пропорционально между совладельцами. Каждый год, с общего согласия, установлялась такса с возов, лавок, трактиров и кабака, причем торговать в улицах и в собственных
усадьбах хотя и дозволялось, но под условием особенного и усиленного налога. При этих совещаниях матушке принадлежали две пятых голоса,
а остальные три пятых — прочим совладельцам. Очевидно, она всегда оставалась в меньшинстве.
Владелец этой
усадьбы (называлась она, как и следует, «Отрадой») был выродившийся и совсем расслабленный представитель старинного барского рода, который по зимам жил в Москве,
а на лето приезжал в
усадьбу, но с соседями не якшался (таково уж исконное свойство пошехонского дворянства, что бедный дворянин от богатого никогда ничего не видит, кроме пренебрежения и притеснения).
Вообще
усадьба была заброшена, и все показывало, что владельцы наезжали туда лишь на короткое время. Не было ни прислуги, ни дворовых людей, ни птицы, ни скота. С приездом матушки отворялось крыльцо, комнаты кой-как выметались;
а как только она садилась в экипаж, в обратный путь, крыльцо опять на ее глазах запиралось на ключ. Случалось даже, в особенности зимой, что матушка и совсем не заглядывала в дом,
а останавливалась в конторе, так как вообще была неприхотлива.
Так проходит летний день в господской
усадьбе. Зимой, под влиянием внешних условий, картина видоизменяется, но, в сущности, крепостная страда не облегчается,
а, напротив, даже усиливается. Краски сгущаются, мрак и духота доходят до крайних пределов.
Хотя я до тех пор не выезжал из деревни, но, собственно говоря, жил не в деревне,
а в
усадьбе, и потому казалось бы, что картина пробуждения деревни, никогда мною не виденная, должна была бы заинтересовать меня.
В
усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают,
а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов,
а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Наконец девушки всей толпой обступили его и увели.
А вслед за тем кучер Алемпий (он исправлял при
усадьбе должность заплечного мастера), как говорится, на обе корки отодрал московского гостя.
Всю зиму он тогда колотился; скот чуть не переморил, держа на одной соломе,
а для собственного продовольствия призанял у соседей ржи да и заперся в
усадьбе.
А что, ежели он в
усадьбу заберется да подожжет или убьет… ведь на то он солдат!
Но думать было некогда, да и исхода другого не предстояло. На другой день, ранним утром, муж и жена отправились в ближайший губернский город, где живо совершили купчую крепость, которая навсегда передала Щучью-Заводь в собственность Анфисы Порфирьевны.
А по приезде домой, как только наступила ночь, переправили Николая Абрамыча на жительство в его бывшую
усадьбу.
Усадьбу ее, даже по наружному виду, нельзя было назвать господской; это была просторная изба, разделенная на две половины, из которых в одной, «черной», помещалась стряпущая и дворовые,
а в другой, «чистой», состоявшей из двух комнат, жила она с детьми.
— Мала птичка, да ноготок востер. У меня до француза в Москве целая
усадьба на Полянке была, и дом каменный, и сад, и заведения всякие, ягоды, фрукты, все свое. Только птичьего молока не было.
А воротился из Юрьева, смотрю — одни закопченные стены стоят. Так, ни за нюх табаку спалили. Вот он, пакостник, что наделал!
Леса горели, гнили на корню и загромождались валежником и буреломом; болота заражали окрестность миазмами, дороги не просыхали в самые сильные летние жары; деревни ютились около самых помещичьих
усадьб,
а особняком проскакивали редко на расстоянии пяти-шести верст друг от друга.
Слышал, однако ж, что
усадьба стоит и поныне в полной неприкосновенности, как при жизни старушки; только за садовым тыном уже не так тихо, как во времена оно,
а слышится немолчное щебетание молодых и свежих голосов.
Замечательно, что хотя Уголок (бывшая
усадьба тетенек-сестриц) находился всего в пяти верстах от Заболотья и там домашнее хозяйство шло своим чередом, но матушка никогда не посылала туда за провизией, под тем предлогом, что разновременными требованиями она может произвести путаницу в отчетности. Поэтому зерно и молочные скопы продавались на месте прасолам,
а живность зимой полностью перевозилась в Малиновец.
[Я не говорю о немногих владельцах более или менее значительных оброчных имений, которые имели
усадьбы в других губерниях,
а в нашей стороне даже наездом не показывались.]
И хозяйством и домоводством полновластно распоряжалась жена,
а муж по целым дням уныло бродил по единственной свободной горнице, бормоча бессвязные слова и завидливо прислушиваясь, не доносится ли с слепушкинской
усадьбы гвалта, свидетельствующего о начале запоя.
Саженях в ста от
усадьбы, как на ладони, виднеется деревнюшка,
а за нею тянутся поля, расположенные по далеко раскинувшейся и совершенно ровной плоскости.
Выяснилось, что очень близко от нас владелец
усадьбы, Вл.
А. Шеерман, толстовец по убеждениям, устроил толстовского типа колонию, духовную общину.
Вторая категория днем спит,
а ночью «работает» по Москве или ее окрестностям, по барским и купеческим
усадьбам, по амбарам богатых мужиков, по проезжим дорогам. Их работа пахнет кровью. В старину их называли «Иванами»,
а впоследствии — «деловыми ребятами».
Шесть дней рыщут — ищут товар по частным домам,
усадьбам, чердакам, покупают целые библиотеки у наследников или разорившихся библиофилов,
а «стрелки» скупают повсюду книги и перепродают их букинистам, собиравшимся в трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на Малой Лубянке.