Неточные совпадения
«Для кого же после этого делались все приготовления?» Даже
детей, чтобы выгадать место, посадили не за стол, и без того занявший всю комнату, а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих маленьких
усадили на скамейку, а Полечка, как большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «как благородным
детям», носики.
— Садитесь, сядем рядом, сюда! — пригласила она и, взяв его за руку,
усадила рядом с собой, шаловливо завесив его салфеткой, как делают с
детьми и стариками.
Тем не менее, как женщина изобретательная, она нашлась и тут. Вспомнила, что от старших
детей остались книжки, тетрадки, а в том числе и прописи, и немедленно перебрала весь учебный хлам. Отыскав прописи, она сама разлиновала тетрадку и,
усадив меня за стол в смежной комнате с своей спальней, указала, насколько могла, как следует держать в руках перо.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от
детей малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было:
усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит
детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает, то и хорошо. Все дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько расплакалась. Стабровский
усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
В полиции, под Лефортовской каланчой, дежурный квартальный, расправившись с пьяными мастеровыми, которых, наконец,
усадили за решетки, составил протокол «о неизвестно кому принадлежащем младенце, по видимости, мужского пола и нескольких дней от рождения, найденном юнкером Гиляровским, остановившимся по своей надобности в саду Лефортовского госпиталя и увидавшим оного младенца под кустом». Затем было написано постановление, и
ребенка на извозчике немедленно отправили с мушкетером в воспитательный дом.
И, взяв Фому за руку, она
усадила его, как
ребенка, на колени к себе, прижала крепко голову его к груди своей и, наклонясь, надолго прильнула горячими губами к губам его.
Хозяин
усадил нас на почетное место и велел подать угощение. Та женщина, которая шила около
ребенка, постелила на кан суконное одеяло с неудачно разрисованным на нем тигром и поставила низенький резной столик на маленьких ножках, а другая женщина принесла на берестяном подносе сухую рыбу, пресные мучные лепешки, рыбий жир с кабаньим салом и ягоды, граненые стаканы из толстого стекла и чайник с дешевым кирпичным чаем.
— Непременно же, mes enfants [Мои
дети (франц.).], заезжайте к баронессе Шепплинг (через два «п»)… — повторила в десятый раз теща,
усаживая меня и мою молодую жену в карету. — Баронесса моя старинная приятельница… Навестите, кстати, и генеральшу Жеребчикову… Она обидится, если вы не сделаете ей визита…
Она, казалось, даже не слыхала его. Он схватился за голову и, шатаясь, вышел из комнаты. Мать Досифея последовала за ним и провела его в смежную, никем не занятую келью. Он упал к ней на грудь и зарыдал, как
ребенок. Она
усадила его на скамью и села рядом.
Усадив жену и
ребенка в коляску, господин отдал смотрителю свою визитную карточку.
Когда
усадили Ивана Васильевича в тапкан, который можно было познать за великокняжеский по двуглавому орлу, прибитому к передку, несколько боярских
детей поехало верхом вперед с возгласом: пади! пади!
Начальник станции, по его просьбе, приказал заложить свою рессорную бричку, в которую и
усадили г-жу Зуеву и графиню с
ребенком.
— Умница мальчик, жалеет маму! — ласково потрепал Иннокентий Антипович
ребенка по щеке и
усадил его на диван.
Лелька, правда, очень обрадовалась. Такая тоска была, так чувствовала она себя одинокой. Хотелось, чтобы кто-нибудь гладил рукой по волосам, а самой плакать слезами обиженного
ребенка, всхлипывать, может быть, тереть глаза кулаками. Она
усадила мать на диван, обняла за талию и крепко к ней прижалась. Глаза у матери стали маленькими и любовно засветились.
Он слишком хорошо знал своего властелина, чтобы не понять, что игра его выиграна. Царь еле держался на ногах. Малюта взял его под руку и как малого
ребенка усадил в кресло.