Неточные совпадения
Я подошел к шалашу, заглянул под соломенный намет и увидал
старика до того дряхлого, что мне тотчас же вспомнился тот
умирающий козел, которого Робинзон нашел в одной из пещер своего острова.
…Тихо проходил я иногда мимо его кабинета, когда он, сидя в глубоких креслах, жестких и неловких, окруженный своими собачонками, один-одинехонек играл с моим трехлетним сыном. Казалось, сжавшиеся руки и окоченевшие нервы
старика распускались при виде ребенка, и он отдыхал от беспрерывной тревоги, борьбы и досады, в которой поддерживал себя, дотрагиваясь
умирающей рукой до колыбели.
Он в продолжение нескольких лет постоянно через воскресенье обедал у нас, и равно его аккуратность и неаккуратность, если он пропускал, сердили моего отца, и он теснил его. А добрый Пименов все-таки ходил и ходил пешком от Красных ворот в Старую Конюшенную до тех пор, пока умер, и притом совсем не смешно. Одинокий, холостой
старик, после долгой хворости,
умирающими глазами видел, как его экономка забирала его вещи, платья, даже белье с постели, оставляя его без всякого ухода.
Вахрушка пробежал село из конца в конец раз десять. Ноги уже плохо его слушались, но жажда оставалась. Ведь другого раза не будет, и Вахрушка пробивался к кабацкой стойке с отчаянною энергией
умирающего от жажды. Закончилась эта проба тем, что
старик, наконец, свалился мертвецки пьяным у прохоровского кабака.
Я вздрогнул. Завязка целого романа так и блеснула в моем воображении. Эта бедная женщина,
умирающая в подвале у гробовщика, сиротка дочь ее, навещавшая изредка дедушку, проклявшего ее мать; обезумевший чудак
старик,
умирающий в кондитерской после смерти своей собаки!..
Рассвело. Синие, потные лица, глаза
умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный
старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы.
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и
умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза по два навещать
старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
Ему было очень тяжело; он бросил милую записку доброго профессора на стол, прошелся раза два по комнатке и, совершенно уничтоженный горестью, бросился на свою кровать; слезы потихоньку скатывались со щек его; ему так живо представлялась убогая комната и в ней его мать, страждущая, слабая, может быть,
умирающая, — возле
старик, печальный и убитый.
Не ядра неприятельские, не смерть ужасна: об этом солдат не думает; но быть свидетелем опустошения прекрасной и цветущей стороны, смотреть на гибель несчастных семейств, видеть
стариков, жен и детей,
умирающих с голода, слышать их отчаянный вопль и из сострадания затыкать себе уши!..
— Жаль! — возразил
старик, — не доживет этот человек до седых волос. — Он жалел от души, как мог, как обыкновенно жалеют
старики о юношах,
умирающих преждевременно, во цвете жизни, которых смерть забирает вместо их, как буря чаще ломает тонкие высокие дерева и щадит пни столетние.
Глаза смотрели сосредоточенно и важно, отражение огня свечи оживляло их, казалось, что свет истекает из их глубины, что он и есть — жизнь, через некоторое время он выльется до конца — тогда
старик перестанет дышать и прекратится это опасное качание свечи, готовой упасть и поджечь серые волосы на груди
умирающего.
И неужели это будет отрицание народного достоинства, нелюбовь к родине, если благородный человек расскажет, как благочестивый народ разгоняют от святых икон, которым он искренне верует и поклоняется, для того, чтобы очистить место для генеральши Дарьи Михайловны, небрежно говорящей, что c'est joli; или как полуграмотный писарь глумится над простодушной верой
старика, уверяя, что «простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах»; или как у истомленных,
умирающих от жажды странниц отнимают ото рта воду, чтобы поставить серебряный самовар Ивана Онуфрича Хрептюгина.
Завтра я поговорю со
стариками — они добрые люди и согласятся исполнить волю
умирающей, двадцать лет я прожила среди них и никому не сделала зла».
В тоне голоса, которым произнесено было это двусложное, но великое слово: «отец», в выражении взгляда
умирающего красноречиво читались мольба о прощении и искреннее раскаяние.
Старик не выдержал. Он склонил колена перед
умирающим сыном, взял в руки его голову с уже снова закрывшимися глазами и поцеловал его в губы.
Федор Осипович знал о предполагаемом сватовстве со стороны графа Вельского и о настойчивом желании этого брака
стариком Алфимовым, знал он также и о клятве, данной Надеждой Корнильевной у постели
умирающей матери — повиноваться во всем отцу.
Призваны были в комнату
умирающего духовник его, несколько служителей-стариков и один из соседей, только именем дворянин, должник Балдуинов.