Неточные совпадения
На своих низких ногах она ничего не могла видеть пред собой, но она
по запаху знала, что он сидел не далее пяти шагов.
— Правду, брат,
узнают по запаху, она едко
пахнет.
— Настоящих господ
по запаху узнаешь, у них
запах теплый, собаки это понимают… Господа — от предков сотнями годов приспособлялись к наукам, чтобы причины понимать, и достигли понимания, и вот государь дал им Думу, а в нее набился народ недостойный.
Очень доволен был и еще один молодой парень, ужасно глупый и ужасно много говоривший, одетый по-немецки и от которого весьма скверно
пахло, — лакей, как я
узнал после; этот с пившим молодым человеком даже подружился и при каждой остановке поезда поднимал его приглашением: «Теперь пора водку пить» — и оба выходили обнявшись.
— Ведь я
знаю, всё это — вино; вот я завтра скажу смотрителю, он вас проберет. Я слышу —
пахнет, — говорила надзирательница. — Смотрите, уберите всё, а то плохо будет, — разбирать вас некогда.
По местам и молчать.
Изюбр остановился и, закинув голову, делал носом гримасы, стараясь
по запаху узнать, где находится его противник.
В Коус я приехал часов в девять вечера,
узнал, что Брук Гауз очень не близок, заказал на другое утро коляску и пошел
по взморью. Это был первый теплый вечер 1864. Море, совершенно покойное, лениво шаля, колыхалось; кой-где сверкал, исчезая, фосфорический свет; я с наслаждением вдыхал влажно-йодистый
запах морских испарений, который люблю, как
запах сена; издали раздавалась бальная музыка из какого-то клуба или казино, все было светло и празднично.
— Не
знаю, не умирала, — отделывалась
Паша шуткой, — да что вы, барышня, все про смерть да про смерть! Вот ужо весна придет, встанем мы с вами, пойдем в лес
по ягоды… Еще так отдохнем, что лучше прежнего заживем!
— Чем это тут
пахнет, а? Кто
знает, как сказать
по — немецки «
пахнет»? Колубовский! Ты
знаешь, как
по — немецки «
пахнет»? А как
по — немецки: «портить воздух»? А как сказать: «ленивый ученик»? А как сказать: «ленивый ученик испортил воздух в классе»? А как
по — немецки «пробка»? А как сказать: «мы заткнем ленивого ученика пробкой»?.. Колубовский, ты понял? Колубовский, иди сюда, komm her, mein lieber Kolubowski. Hy-y!..
Она совсем онемела, редко скажет слово кипящим голосом, а то целый день молча лежит в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал,
знал, да и дед слишком часто, назойливо говорил о смерти, особенно
по вечерам, когда на дворе темнело и в окна влезал теплый, как овчина, жирный
запах гнили.
— Дворянин-с! — продолжал восклицать между тем генерал. —
Знаешь ли ты, чем это
пахнет! Яд, сударь! возмущение! Ты вот сидишь да с попадьей целуешься; «доброчинно» да «душепагубно» — и откуда только ты эти слова берешь! Чем бы вразумить да пристыдить, а он лукошко в руку да с попадейкой в лес
по грибы!
— Нет, видно, смял меня этот день, Первое мая! Неловко мне как-то, и точно
по двум дорогам сразу я иду: то мне кажется, что все понимаю, а вдруг как в туман попала. Вот теперь вы, — смотрю на вас — барыня, — занимаетесь этим делом…
Пашу знаете — и цените его, спасибо вам…
Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов
знал это. Ночью, идя
по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный
запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
Шифель. То-то. Вы не вздумайте его по-прежнему, Разбитным называть… то есть вы, однако ж, не подумайте, чтоб между ним и княжной… нет! а
знаете, невинные этак упражнения: он вздохнет, и она вздохнет; она скажет: «Ах, как сегодня в воздухе весной
пахнет!», а он отвечает: «Да, весна обновляет человека», или что-нибудь в этом роде…
И вдруг,
знаете, сижу я один, будто сном забывшись, и слышу, что
по избе благовоние разливается: фимиам не фимиам, а такого
запаху я и не слыхивал — одно слово,
по душе словно мягким прошло: так оно сладко и спокойно на тебя действует.
Я
знал, что шел дождик, только потому, что несколько капель упало мне на нос и на руку и что что-то зашлепало
по молодым клейким листьям берез, которые, неподвижно повесив свои кудрявые ветви, казалось, с наслаждением, выражающимся тем сильным
запахом, которым они наполняли аллею, принимали на себя эти чистые, прозрачные капли.
— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой
по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие.
Знаешь, чем
пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.
Частный пристав, толстый и
по виду очень шустрый человек,
знал, разумеется, Тулузова в лицо, и, когда тот вошел, он догадался, зачем собственно этот господин прибыл, но все-таки принял сего просителя с полным уважением и предложил ему стул около служебного стола своего, покрытого измаранным красным сукном, и вообще в камере все выглядывало как-то грязновато: стоявшее на столе зерцало было без всяких следов позолоты; лежавшие на окнах законы не имели надлежащих переплетов; стены все являлись заплеванными; даже от самого вицмундира частного пристава сильно
пахнуло скипидаром, посредством которого сей мундир каждодневно обновлялся несколько.
Она никогда не плутала в лесу, безошибочно определяя дорогу к дому.
По запахам трав она
знала, какие грибы должны быть в этом месте, какие — в ином, и часто экзаменовала меня.
— Слушай: три духа живут в цикламене, — сладкою амброзиею
пахнет бедный цветок, — это для рабочих пчел. Ведь ты
знаешь, по-русски его дряквою зовут.
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста стоял впереди в синем кафтане и держал на огромном блюде страшной величины кулич, за которым он посылал десятского в уездный город; кулич этот издавал
запах конопляного масла, готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него,
по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми головами наших бородачей один только земский отличался костюмом и видом: он не только был обрит, но и порезан в нескольких местах, оттого что рука его (не
знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное сельское утро не выпивши, на мирской счет, в питейном доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны в сапоги, то есть он напоминал собою известного зверя в Австралии, орниторинха, в котором преотвратительно соединены зверь, птица и амфибий.
Шабельский. Ну, да, да!..
знаем!..
Знаем, как вы плохо в шашки играете… (Лебедеву.)
Паша, скажи
по совести: скопили миллион?
Я еще раз прочел письмо. В это время в кухню пришел солдат, приносивший нам раза два в неделю, неизвестно от кого, чай, французские булки и рябчиков, от которых
пахло духами. Работы у меня не было, приходилось сидеть дома
по целым дням, и, вероятно, тот, кто присылал нам эти булки,
знал, что мы нуждаемся.
— Черт
знает, — обращался он с гримасою к кому-нибудь по-французски, — у меня прегадкий нос: все ему кажется, будто взятками
пахнет.
— Туда, на север. К соснам, к грибам, к людям, к идеям… Я бы отдал полжизни, чтобы теперь где-нибудь в Московской губернии или в Тульской выкупаться в речке, озябнуть,
знаешь, потом бродить часа три хоть с самым плохоньким студентом и болтать, болтать… А сеном-то как
пахнет! Помнишь? А
по вечерам, когда гуляешь в саду, из дому доносятся звуки рояля, слышно, как идет поезд…
— В Суздале монастырская собака воров
по запаху узнавала, — вспомнил монах.
В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода в заливе похолодела; дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским
запахом по утрам, с синим безоблачным небом, уходящим бог
знает в какую высоту, с золотом и пурпуром на деревьях, с безмолвными черными ночами. Курортные гости — шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные — разъехались кто куда — на север, к себе
по домам. Виноградный сезон окончился.
Нору, в которой живет лиса с лисятами,
узнать нетрудно всякому сколько-нибудь опытному охотнику: лаз в нее углажен и на его боках всегда есть волосья и пух от влезанья и вылезанья лисы; если лисята уже на возрасте, то не любят сидеть в подземелье, а потому место кругом норы утолочено и даже видны лежки и тропинки,
по которым отбегают лисята на некоторое расстояние от норы; около нее валяются кости и перья, остающиеся от птиц и зверьков, которых приносит мать на пищу своим детям, и, наконец, самый верный признак — слышен сильный и противный
запах, который всякий почувствует, наклонясь к отверстию норы.
Всякие разговоры в постели строго воспрещались, и никто не мог
знать, не проходит ли в темноте
по коридору неслышной стопою кастелянша или же и сам Крюммер, коего ночное шествие обозначалось только слабым мерцанием пенковой трубки и ароматным
запахом кнастера.
Петр. В мою комнату от стариков
запах деревянного масла проходит… Должно быть, от этого во сне я видел, будто плыву
по какой-то реке, а вода в ней густая, как деготь… Плыть тяжело… и я не
знаю — куда надо плыть… и не вижу берега. Попадаются мне какие-то обломки, но когда я хватаюсь за них — они рассыпаются в прах… гнилые, трухлявые. Ерунда… (Насвистывая, шагает
по комнате.) Пора бы чай пить…
А иногда они плясали на месте, с каменными лицами, громыхая своими пудовыми сапогами и распространяя
по всей пивной острый соленый
запах рыбы, которым насквозь пропитались их тела и одежды. К Сашке они были очень щедры и подолгу не отпускали от своих столов. Он хорошо
знал образ их тяжелой, отчаянной жизни. Часто, когда он играл им, то чувствовал у себя в душе какую-то почтительную грусть.
— Да вы
знаете ли, что,
по милости вашей, у нас на базаре ни куска мяса, ни фунта хлеба купить нельзя?
знаете ли вы, чем это
пахнет?
Пашет свои глаза не поводила, а держала их постоянно устремленными на маменьку или на лежавший около нее белый хлеб — доподлинно я не
знаю; одна только Машет волновалась родительскою размолвкою, или
по крайней мере ей было это скучно.
— Ого! — засмеялся он и вытянул шею, чтобы увидеть в зеркале лицо жены, которая продолжала стоять к нему спиной и поправлять прическу. — Ого! — повторил он. —
Знаешь, очень возможно, что мне предложат приват-доцентуру
по общей патологии. Этим
пахнет.
Люблю я эти аллеи, люблю серозеленый нежный цвет и тонкий
запах воздуха под их сводами; люблю пестреющую сетку светлых кружков
по темной земле — песку у меня, ты
знаешь, нету.
Свет луны померк, и уже вся деревня была охвачена красным, дрожащим светом;
по земле ходили черные тени,
пахло гарью; и те, которые бежали снизу, все запыхались, не могли говорить от дрожи, толкались, падали и, с непривычки к яркому свету, плохо видели и не
узнавали друг друга. Было страшно. Особенно было страшно то, что над огнем, в дыму, летали голуби и в трактире, где еще не
знали о пожаре, продолжали петь и играть на гармонике как ни в чем не бывало.
Знали, что у Фелицаты живут три девицы:
Паша, Розочка и Лодка, что из хороших людей города наиболее часто посещают «раишко» помощник исправника Немцев, потому что у него хворая жена, податной инспектор Жуков, как человек вдовый, и доктор Ряхин —
по веселости характера.
— Верно! — соглашается Гнедой. — Это я зря, не надо ругаться. Ребята! — дёргаясь всем телом, кричит он. Вокруг него летает лохмотье кафтана, и кажется, что вспыхнул он тёмным огнём. — Ребятушки, я вам расскажу
по порядку, слушай! Первое — работал. Господь небесный, али я не работал? Бывало,
пашу — кости скрипят, земля стонет — работал — все
знают, все видели! Голодно, братцы! Обидно — все командуют! Зиму жить — холодно и нету дров избу вытопить, а кругом — леса без края! Ребятёнки мрут, баба плачет…
— Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько, — он широко повел рукой на степь. — И всё работают. Зачем? Кому? Никто не
знает. Видишь, как человек
пашет, и думаешь: вот он
по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего
по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, — дураком.
Полутораверстный подъем из долины,
по которой мы шли, на правый склон ее показался нам хуже всей дороги.
Запахи, дающие себя
знать при приближении ко всякому лагерю, еще прибавляли духоты. Как дошел я — решительно не помню, но все-таки дошел; другие были менее счастливы. Едва таща ноги, мы перестроились в порядок, в котором должны были расположиться на отдых, и, едва стоя на ногах, дождались, наконец, благословенного возгласа майора Ф...
Знал для чего и
пахал он и сеял,
Да не
по силам работу затеял.
Я
узнал ее
по горячему дыханию,
по манере, с которой она повисла на моей шее, и даже
по запаху. Припав своей головкой к моей щеке, она казалась мне необыкновенно счастливой… От счастья она не могла выговорить ни слова… Я прижал ее к груди, и — куда девались тоска и вопросы, мучившие меня целых три дня! Я от удовольствия захохотал и запрыгал, как школьник.
Собаки
узнают друг друга и дают друг другу знаки
по запаху.
И хозяин вдруг встревожится, бросится в палатку и почнет там наскоро подальше прибирать, что не всякому можно показывать. Кто понял речи прибежавшего паренька, тот, ни слова не молвив, сейчас же из лавки вон. Тут и другие смекнут, что чем-то нездоровым
запахло, тоже из лавки вон. Сколько бы кто ни учился, сколько бы ни
знал языков, ежели он не офеня или не раскольник, ни за что не поймет, чем паренек так напугал хозяина. А это он ему по-офенски вскричал: «Начальство в лавку идет бумаги читать».
Паша — это первая вестовщица и большая проныра среди своих среднеотделенок. Случалось ли какое-нибудь из ряда вон выходящее событие в приюте, происходила ли какая-либо неожиданность в хмурых коричневых стенах,
Паша каким-то ей одной свойственным нюхом
узнавала обо всем первая и в тот же час благовестила о «событии»
по всему приюту.
Воротов занимался уж без всякой охоты.
Зная, что из занятий не выйдет никакого толку, он дал француженке полную волю, уж ни о чем не спрашивал ее и не перебивал. Она переводила как хотела,
по десяти страниц в один урок, а он не слушал, тяжело дышал и от нечего делать рассматривал то кудрявую головку, то шею, то нежные белые руки, вдыхал
запах ее платья…
Захотелось ему войти в калитку, совсем по-детски потянуло туда, на дворик, с погребицей в глубине и навесом и с крылечком налево, где, бывало, старуха сидит и разматывает «тальки» суровой пряжи. Он тут же, за книжкой…
По утрам он ходил к «земскому» и
знал уже четыре правила. Из сарайчика идет
запах серы, к которому все давно привыкли.
И опять я лазил
по этим подвижным зыбким громадам, проваливался в какие-то колодцы, где было тихо и
пахло сырым деревом, и снова выбирался наружу и не смел оглянуться назад: я и так
знал, что делается там,
по красноватому смутному налету, легшему на черные бревна и сделавшему их похожими на убитых великанов.
Меня любили, счастье было близко и, казалось, жило со мной плечо о плечо; я жила припеваючи, не стараясь понять себя, не
зная, чего я жду и чего хочу от жизни, а время шло и шло… Проходили мимо меня люди со своей любовью, мелькали ясные дни и теплые ночи, пели соловьи,
пахло сеном — и всё это, милое, изумительное
по воспоминаниям, у меня, как у всех, проходило быстро, бесследно, не ценилось и исчезало, как туман… Где всё оно?
— Я не
знаю, я сама спросила Лелю, была ли она с мужем, а он, вы его
знаете, отвечал со смехом, что
по внешнему виду около нее мужем и не
пахнет…