Неточные совпадения
На вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае рассказал анекдот о необыкновенной ловкости Чичикова: как,
узнавши, что в его доме находилось на два миллиона фальшивых ассигнаций, опечатали дом его и приставили караул, на каждую дверь по два солдата, и как Чичиков переменил их все в одну ночь, так что на другой день, когда сняли
печати, увидели, что все были ассигнации настоящие.
— Меньшиков, — назвал его Тагильский, усмехаясь. — Один из крупнейших в лагере мошенников пера и разбойников
печати, как
знаете, разумеется. В словаре Брокгауза о нем сказано, что, будучи нравственно чутким человеком, он одержим искренним стремлением познать истину.
Теперь мне понятно: он походил тогда на человека, получившего дорогое, любопытное и долго ожидаемое письмо и которое тот положил перед собой и нарочно не распечатывает, напротив, долго вертит в руках, осматривает конверт,
печать, идет распорядиться в другую комнату, отдаляет, одним словом, интереснейшую минуту,
зная, что она ни за что не уйдет от него, и все это для большей полноты наслаждения.
— А, он хочет видеть во всей прелести? Пускай видит. Я писал, меня не слушают. Так пускай
узнают из иностранной
печати, — сказал генерал и подошел к обеденному столу, у которого хозяйка указала места гостям.
Но и этого еще мало, я еще больше тебе могу привесть: я
знаю, что у него уж дней пять как вынуты три тысячи рублей, разменены в сотенные кредитки и упакованы в большой пакет под пятью
печатями, а сверху красною тесемочкой накрест перевязаны.
Оказалось, что Павел хоть и
знал гражданскую
печать, но писать по-гражданскому не разумел. Он мог писать лишь полууставом, насколько это требовалось для надписей к образам…
Всякому хотелось
узнать тайну; всякий подозревал друг друга, а главное, всякий желал овладеть кубышкой врасплох, в полную собственность, так чтоб другим ничего не досталось. Это клало своеобразную
печать на семейные отношения. Снаружи все смотрело дружелюбно и даже слащаво; внутри кипела вражда. По-видимому, дядя Григорий Павлыч был счастливее сестер и даже
знал более или менее точно цифру капитала, потому что Клюквин был ему приятель.
Наместником в то время был молодой, красивый и щеголеватый архимандрит. Говорили о нем, что он из древнего княжеского рода, но правда ли это — не
знаю. Но что был он великий щеголь — вот это правда, и от него
печать щегольства и даже светскости перешла и на простых монахов.
А над домом по-прежнему носились тучи голубей, потому что и Красовский и его сыновья были такими же любителями, как и Шустровы, и у них под крышей также была выстроена голубятня. «Голубятня» — так звали трактир, и никто его под другим именем не
знал, хотя официально он так не назывался, и в
печати появилось это название только один раз, в московских газетах в 1905 году, в заметке под заглавием: «Арест революционеров в “Голубятне"».
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «
Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать в
печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
— Я
знаю причину, почему доктор изменяет нам, — заявил Сарматов, находившийся в самом игривом настроении духа. — Выражаясь фигурально, на его уста положила
печать молчания маленькая ручка прекрасной юной волшебницы.
Прежде всего он устраивает себе обширный кабинет с изобилием письменных столов, с тяжелою мебелью, тяжелыми портьерами и гардинами, стараясь придать помещению такой вид, чтобы случайный посетитель
знал, что именно в этой храмине производится та таинственная стряпня, по поводу которой сложилась поговорка, что
печать есть шестая великая держава.
— Вы еще
знаете ли, кто я такой? Ведь я вам вовсе не ровня, у меня свои крепостные люди были, и я очень много таких молодцов, как вы, на конюшне для одной своей прихоти сек, а что я всего лишился, так на это была особая божия воля, и на мне
печать гнева есть, а потому меня никто тронуть не смеет.
— У нас все существует, ваши превосходительства, только нам не всегда это известно. Я
знаю, что многие отрицают существование свободы
печати, но я — не отрицаю.
— Я
знаю, вашим превосходительствам угодно, вероятно, сказать, что в последнее время русская
печать в особенности настаивала на том, чтоб всех русских жарили по суду 35.
Я
знал, что русская
печать вообще скромная и потому о многом умалчивает; но тут мне показалось, что скромность как будто и не совсем уместна.
Солнца-то, я
знаю, не усмирить, а
печать… чик! и нет ее!
Вы
знаете, что статья 45-я нового устава о
печати для нас, глухой провинции, прямо зарез, здесь трудно найти ответственного редактора с гимназическим образованием.
Начальником главного управления по делам
печати в эти времена был профессор Московского университета Н.А. Зверев, который сам был действительным членом Общества любителей российской словесности и, конечно,
знал, что в члены Общества избираются только лица, известные своими научными и литературными трудами.
— А-а, опять старая знакомая! — перебил Петр Степанович, нацелившись на другую бумажку под пресс-папье, тоже вроде прокламации, очевидно заграничной
печати, но в стихах. — Ну, эту я наизусть
знаю: «Светлая личность»! Посмотрим; ну так, «Светлая личность» и есть. Знаком с этой личностью еще с заграницы. Где откопали?
— То-то, не из таких! кто тебя
знает! может, и лучше еще. Вон и Фома грозился меня описать да в
печать послать.
Заказ был послан, имя Герда открыто, статуя перевезена из Флоренции в Гель-Гью, при отчаянном противодействии Парана, который,
узнав, что память его позора увековечена его же приемным сыном, пустил в ход деньги,
печать и шантаж, но ему не удалось добиться замены этого памятника другим.
— А видите, какое дело, паныч, — ответил Ярмола необыкновенно мягко, — ни одного грамотного нет у нас в деревне. Когда бумагу какую нужно подписать, или в волости дело, или что… никто не может… Староста
печать только кладет, а сам не
знает, что в ней напечатано… То хорошо было бы для всех, если бы кто умел расписаться.
Из семинарии Иван Афанасьевич, сверх приятной мифологической фамилии, вынес то прочное образование, которое обыкновенно сопровождает семинаристов до последнего дня их жизни и кладет на них ту самобытную
печать, по которой вы
узнаете бывшего семинариста во всех нарядах.
На другое утро Литвинов только что возвратился домой от банкира, с которым еще раз побеседовал об игривом непостоянстве нашего курса и лучшем способе высылать за границу деньги, как швейцар вручил ему письмо. Он
узнал почерк Ирины и, не срывая
печати, — недоброе предчувствие, бог
знает почему, проснулись в нем, — ушел к себе в комнату. Вот что прочел он (письмо было написано по-французски...
Так что не успеет читатель оглянуться (каких-нибудь 10 — 12 страниц разгонистой
печати — вот и вся эрудиция!), как уже
знает, что сильная власть именуется сильною, а слабая слабою, и что за всем тем следует надеяться, хотя с другой стороны — надлежит трепетать.
Не
знаю, оттого ли, что я видел ее теперь при другой обстановке, далеко не роскошной, и что отношения наши были уже иные, или, быть может, сильное горе положило уже на нее свою
печать, она не казалась теперь такою изящною и нарядною, как всегда; фигура у нее стала как будто мельче, в движениях, в походке, в ее лице я заметил излишнюю нервность, порывистость, как будто она спешила, и не было прежней мягкости даже в ее улыбке.
По будням не любит безделья.
Зато вам ее не
узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С лица трудовую
печать.
— А
знаешь ты, — произнес он гораздо тверже, почти как не пьяный, — нашу русскую…….? (И он проговорил самое невозможное в
печати ругательство.) Ну так и убирайся к ней! — Затем с силою рванулся из рук Вельчанинова, оступился и чуть не упал. Дамы подхватили его и в этот раз уже побежали, визжа и почти волоча Павла Павловича за собою. Вельчанинов не преследовал.
Будьте покойны: я не хочу сравнивать ее с вами — но должен, в изъяснение душевной ее любезности, открыть за тайну, что она
знала жестокую; жестокая положила на нее
печать свою — и мать героя нашего никогда не была бы супругою отца его, если бы жестокий в апреле месяце сорвал первую фиалку на берегу Свияги!..
Тогда у каждого старика был такой вид, как будто он хранил какую-то тайну, что-то
знал и чего-то ждал; говорили о грамоте с золотою
печатью, о разделах, о новых землях, о кладах, намекали на что-то; теперь же у жуковцев не было никаких тайн, вся их жизнь была как на ладони, у всех на виду, и могли они говорить только о нужде и кормах, о том, что нет снега…
Но истина скоро открывается; граф
узнает все: просит у Мирошева прощения, чествует у себя в доме, прекращает тяжбу, снабжает сотнею рублей на возвратный путь и берет честное слово с Кузьмы Петровича, что он, немедленно по приезде домой, пошлет за управителем и прочтет ему бумагу и письмо, запечатанное графскою
печатью.
Рука у него просто как молонья летает, и дым от поярка уже столбом валит, а Севастьян
знай печет: одной рукой поярочек помалу поворачивает, а другою — утюгом действует, и все раз от разу неспешнее да сильнее налегает, и вдруг отбросил и утюг и поярок и поднял к свету икону, а
печати как не бывало: крепкая строгановская олифа выдержала, и сургуч весь свелся, только чуть как будто красноогненная роса осталась на лике, но зато светлобожественный лик весь виден…
Я,
знаете, и пакет беру, и руки-то ходенем ходят, насилу разломил
печать и вижу белый лист, а на нем посредине всего одно слово выведено «благодарю», а в середине деньги… Сосчитал — как раз полторы тысячи рублей денег.
Ольга Петровна. Тоже самое и в других случаях, и даже это Калишинское дело, как оно происходило, — я не
знаю; но
знаю только одно, что муж мой тут чист… как ангел, и что если страдает за что, так за свою преданность к лицам, которые повыше его стояли, и вы уж, пожалуйста, заступитесь за него в
печати, если его очень опять там злословить будут.
— Нет, дело совсем не в свойстве подвигов, а в том, что с производством моим в генеральский чин, истек срок контракта, скрепленного той
печатью, которую вы сейчас видели. С этих пор все в судьбе моей изменилось. Подвиги продолжают совершаться по-прежнему, и профессор Соловьев сам очень хорошо
знает это, — но они совершаются уже не мною, а людьми совсем другого ведомства! Спрашиваю вас: можно ли было поступить оскорбительнее?
Герой мой Сашка тихо развязал
Свой галстук… «Сашка» — старое названье!
Но «Сашка» тот
печати не видал
И недозревший он угас в изгнанье.
Мой Сашка меж друзей своих не
зналДругого имя, — дурно ль, хорошо ли,
Разуверять друзей не в нашей воле.
Он галстук снял, рассеянно перстом
Провел по лбу, поморщился, потом
Спросил: «Где Тирза?» — «Дома». — «Что ж не видно
Ее?» — «Уснула». — «Как ей спать не стыдно...
Не прикасайтесь. Дайте ему дремать и смотреть на звезды. Я
узнала в нем
печать Отца.
— Книги старинные, Марко Данилыч, а в старину, сами вы не хуже меня
знаете, мирских книг не печатали, и в заводах их тогда не бывало, — отвечал Чубалов. — «Уложение» царя Алексея Михайловича да «Учение и хитрость ратного строя», вот и все мирские-то, ежели не считать учебных азбук, то есть букварей, грамматик да «Лексикона» Памвы Берынды. Памва-то Берында киевской
печати в том собранье, что торгую, есть; есть и Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого.
Кишенский пошел строчить в трех разных газетах, трех противоположных направлений, из коих два, по мнению Ванскок, были безусловно «подлы». Он стал богат; в год его уже нельзя было
узнать, и он не помог никому ни своею полицейскою службой, ни из своей кассы ссуд, а в
печати, если кому и помогал одною рукой, то другой зато еще злее вредил, но с ним никто не прерывал никаких связей.
А Кишенский не мог указать никаких таких выгод, чтоб они показались Глафире вероятными, и потому прямо писал: «Не удивляйтесь моему поступку, почему я все это вам довожу: не хочу вам лгать, я действую в этом случае по мстительности, потому что Горданов мне сделал страшные неприятности и защитился такими путями, которых нет на свете презреннее и хуже, а я на это даже не могу намекнуть в
печати, потому что, как вы
знаете, Горданов всегда умел держаться так, что он ничем не известен и о нем нет повода говорить; во-вторых, это небезопасно, потому что его протекторы могут меня преследовать, а в-третьих, что самое главное, наша петербургская
печать в этом случае уподобилась тому пастуху в басне, который, шутя, кричал: „волки, волки!“, когда никаких волков не было, и к которому никто не вышел на помощь, когда действительно напал на него волк.
— Мы говорим об этом русском движении в
печати, но, в сущности, никто у нас о нем хорошенько не
знает, — так он, с британской честностью, высказался мне.
Но воспоминания — дело личное. Это собственность каждого из нас, самая коренная и неоспоримая. И было бы чрезвычайно приятно видеть поскорее в
печати все то, что об авторе «Обломова»
знали и слышали его современники фактического, свободного от всякой ненужной примеси.
— Вы
знали его старшего брата? — спросил я. — Он тоже убил себя, отравился цианистым калием. Проповедовал мировую душу, трагическую радость познания этой души, великую красоту человеческого существования. Но глаза его были водянисто-светлые, двигались медленно и были как будто пусты. В них была та же жизненная пустота. И он умер, — должен был умереть. Доктор Розанов говорит, на всей их семье типическая
печать вырождения… Встало Неведомое и ведет людей, куда хочет!.. Страшно, страшно!
Телеман-сорт, «корабль, погибающий в волнах», припоминает отец Илиодор и сейчас же впадает в раздумье: что это, однако, такое телеман, телеман… телеман-сорт, где он слышал это французское слово?.. Ах, какая досада: ни за что не вспомнишь! Семинарист ли это учил, или это он сам
знал прежде? Да, это он сам
знал: вот оно что! — он видел
печать, на которой был вырезан корабль на волнах и над ним надпись, которую он вычитал и перевел себе таким образом: телеман-сорт — это «корабль, погибающий в волнах».
Жизнь веселящейся Москвы и Петербурга не могла удовлетворить его, слишком много видевшего на своем веку. Любовь к Мадлен де Межен, как мы
знаем, была отравлена созданными им самим предположениями и подозрениями, да и не такой человек был Николай Герасимович Савин, чтобы долговременное обладание даже красивейшей и любимейшей женщиной не наложило на отношение его к ней
печать привычки — этого жизненного мороза, от которого вянут цветы любви и страсти.
Он избегал смотреть в глаза даже незнакомым, встречавшимся с ним людям, он говорил с людьми в течение этих трех недель только по необходимости. Ему казалось, что каждый, глядевший на него,
узнает в нем преступника, что каждый брезгливо сторонится от него, что на его лице лежит именно та
печать «древнего Каина», которая по воле карающего Бога мешала первому встречному убить «братоубийцу».
Мыза Блументроста была под особенным покровительством генерал-вахтмейстера Шлиппенбаха, которому он успел искусством своим оказать важные услуги; и потому к воротам, ведущим в нее, прибит был в раме, опутанной проволочною решеткою, охранный лист, за подписью и
печатью генерала, запрещавшего в нем, под строжайшею ответственностью, шведским войскам малейшее оскорбление жителям мызы и самовольное от них требование чего-либо. Жители ее, кроме хозяина…
узнаем их сейчас, взойдя во внутренность красивого домика.
На столе лежала раскрытая большая книга, церковнославянской
печати — Минея-Четия, как
узнала потом Полина. Старый, как лунь, поседевший, лакей, приятной наружности, при входе гостей тихо приподнимался, снимал с носа очки и, положив их на книгу, почтительно кланялся.
— Мое настоящее имя вам не нужно
знать, — отвечала она, садясь на диван и подняв вуаль. — Я имею поручение от доктора Людвиковича передать этот пакет. Сочтите деньги (она подала ему пакет.) Дайте мне вашу карточку, приложите на ней
печать и подпишите слово: «получил». Более ничего не нужно. Прошу поскорее…