«Господи, какая невыносимая тоска! Слабость ли это или мое законное право? Неужели мне считать жизнь оконченною, неужели всю готовность труда, всю необходимость обнаружения держать под спудом, пока потребности заглохнут, и тогда начать пустую жизнь? Можно было бы жить с единой целью внутреннего образования, но середь кабинетных занятий является та же
ужасная тоска. Я должен обнаруживаться, — ну, пожалуй, по той же необходимости, по которой пищит сверчок… и еще годы надобно таскать эту тяжесть!»
Неточные совпадения
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная,
ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает, как он добр. Ах! Боже мой, какая
тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
Давным-давно как зародилась в нем вся эта теперешняя
тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму
ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения.
Гретхен в
тоске, сначала речитатив, тихий, но
ужасный, мучительный, а хоры гремят мрачно, строго, безучастно...
Но и эта мысль о тлетворном духе, казавшаяся ему еще только давеча столь
ужасною и бесславною, не подняла теперь в нем давешней
тоски и давешнего негодования.
—
Тоска ужасная! вот пока вы здесь были, было отлично, а теперь опять.
Мне стало отчего-то страшно, какой-то ужас напал на меня; воображение мое взволновано было
ужасным сном;
тоска сдавила мое сердце…
Только вдруг начинает чувствовать
тоску ужасную — день, два, месяц, так что он рассказал об этом своему другу, тоже офицеру.
Фридрих Шульц возвратился совсем отцом и покровителем. Маня, по его мнению, была пристроена прекрасно, и сама она два или три раза писала мне и Иде Ивановне, что ей хорошо. «Одно только, — добавляла она в последнем письме, — тяжкие бывают минуты
тоски, хочется куда-то бежать, куда-то броситься и все представляется, будто я еще сделаю что-то
ужасное».
Я никогда не видал таких
ужасных порывов душевного страдания, такой бешеной, палящей
тоски, такого пожирающего отчаяния, какие волновали несчастного любовника.
Сколько горя, сколько
тоски самой прозаической, но оттого не меньше тягостной и
ужасной!
Действительно, мне необходимо было пережить смену впечатлений. Хотелось испытать что-нибудь самое необычайное, но такое, что разом потеснило бы в моей душе это
ужасное, невыразимо тяжелое ощущение гнетущей
тоски.
Кое-как прожила я этот
ужасный день. Вечер провела у Люды и ее седьмушек, но и словом не обмолвилась о своей ссоре с классом. Душу грызла нестерпимая
тоска. Я едва дождалась звонка, призывающего к вечерней молитве, и была почти счастлива, что можно, наконец, отправиться в дортуар и юркнуть в постель.
— Ах, ужасно! — вырвалось у меня, — ужасно у вас тут, Николай! Мариам выла всю ночь до рассвета и не давала спать. Бабушка заставляет разбираться в старых бумагах и искать какого-то таинственного родственника царского происхождения из рода Джаваха. Словом,
ужасная у вас здесь
тоска.
Но едва только Ашанин стал на ноги, придерживаясь, чтобы не упасть, одной рукой за койку, как внезапно почувствовал во всем своем существе нечто невыразимо томительное и бесконечно больное и мучительное. Голова, казалось, налита была свинцом, в виски стучало, в каюте не хватало воздуха, и было душно, жарко и пахло, казалось, чем-то отвратительным.
Ужасная тошнота, сосущая и угнетающая, словно бы вытягивала всю душу и наводила смертельную
тоску.
— Анета! — крикнула она. — Что это Теодор нейдет?
Тоска грызет мое сердце. Меня душит какое-то тяжелое предчувствие. О, Анета! Сходи за ним. Он, наверно, кутит теперь вместе с безбожным,
ужасным Антонио!.. Боже, кого я вижу?! Антонио!
Я должен был не останавливаясь и, главное, в привычных условиях жить, как ученик по привычке не думая сказывает выученный наизусть урок, так я должен был жить, чтобы не попасть опять во власть этой
ужасной, появившейся в первый раз в Арзамасе
тоски.
Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный
тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то
ужасное, шел вслед…
В Туле и Орле мы были беспокойны, как бы наш Кирилл опять не повел медведя, так как он нам уже рассказывал, что это такое значило, — и мы из слов его узнали, что в вождении медведя, никакой настоящий зверь этой породы не участвовал, а что это было не что иное, как то, что Кирилл, встретясь в Москве с своими земляками, так сильно запил, что впал в потемнение рассудка и не помнит, где ходил и что делал, пока его кто-то из тех же земляков отколотил и бросил у ворот постоялого двора, где мы его ждали в таком
ужасном перепуге и
тоске.
И то, что
тоска приходила вместе со сном, сливалась с ним воедино, делало ее непреодолимой и
ужасной.
Давно уже не припоминал я этих
ужасных подробностей, почти стертых рукою времени; и теперь, восстановляя их перед потрясенными слушателями, не хотевшими верить, что такие ужасы возможны, я чувствовал, как бледнело мое лицо и волосы шевелились на моей голове. В
тоске и гневе я поднялся с кресла и, выпрямившись во весь рост, воскликнул...