Неточные совпадения
— Он пишет, что не может понять, чего именно хочет Алексей Александрович, но что он не
уедет без ответа.
Он послал седло
без ответа и с сознанием, что он сделал что то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику,
уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Она приехала с намерением пробыть два дня, если поживется. Но вечером же, во время игры, она решила, что
уедет завтра. Те мучительные материнские заботы, которые она так ненавидела дорогой, теперь, после дня проведенного
без них, представлялись ей уже в другом свете и тянули ее к себе.
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я
уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что
без него я не могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Когда Кити
уехала и Левин остался один, он почувствовал такое беспокойство
без нее и такое нетерпеливое желание поскорее, поскорее дожить до завтрашнего утра, когда он опять увидит ее и навсегда соединится с ней, что он испугался, как смерти, этих четырнадцати часов, которые ему предстояло провести
без нее.
— Ты пойми, — сказал он, — что это не любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я
уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что
без этого нет жизни. И надо решить…
— Я давно хотела и непременно поеду, — сказала Долли. — Мне ее жалко, и я знаю ее. Она прекрасная женщина. Я поеду одна, когда ты
уедешь, и никого этим не стесню. И даже лучше
без тебя.
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут — мигом утешался;
Изменят — рад был отдохнуть.
Он их искал
без упоенья,
А оставлял
без сожаленья,
Чуть помня их любовь и злость.
Так точно равнодушный гость
На вист вечерний приезжает,
Садится; кончилась игра:
Он
уезжает со двора,
Спокойно дома засыпает
И сам не знает поутру,
Куда поедет ввечеру.
Разговор на этом прекратился. Оба молодых человека
уехали тотчас после ужина. Кукшина нервически-злобно, но не
без робости, засмеялась им вослед: ее самолюбие было глубоко уязвлено тем, что ни тот, ни другой не обратил на нее внимания. Она оставалась позже всех на бале и в четвертом часу ночи протанцевала польку-мазурку с Ситниковым на парижский манер. Этим поучительным зрелищем и завершился губернаторский праздник.
— Папа хочет, чтоб она
уехала за границу, а она не хочет, она боится, что
без нее папа пропадет. Конечно, папа не может пропасть. Но он не спорит с ней, он говорит, что больные всегда выдумывают какие-нибудь страшные глупости, потому что боятся умереть.
А в городе все знакомые тревожно засуетились, заговорили о политике и, относясь к Самгину с любопытством, утомлявшим его, в то же время говорили, что обыски и аресты — чистейшая выдумка жандармов, пожелавших обратить на себя внимание высшего начальства. Раздражал Дронов назойливыми расспросами, одолевал Иноков внезапными визитами, он приходил почти ежедневно и вел себя
без церемонии, как в трактире. Все это заставило Самгина
уехать в Москву, не дожидаясь возвращения матери и Варавки.
— Ну, пусть бы я остался: что из этого? — продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу; но ведь она и
без того моя. Я
уеду, и через год, через два она все будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю, что вам со мной не скучно, но мне-то с вами каково?
Она подала ему руку и
без трепета, покойно, в гордом сознании своей невинности, перешла двор, при отчаянном скаканье на цепи и лае собаки, села в карету и
уехала.
Весной они все
уехали в Швейцарию. Штольц еще в Париже решил, что отныне
без Ольги ему жить нельзя. Решив этот вопрос, он начал решать и вопрос о том, может ли жить
без него Ольга. Но этот вопрос не давался ему так легко.
— Нет, это тяжело, скучно! — заключил он. — Перееду на Выборгскую сторону, буду заниматься, читать,
уеду в Обломовку… один! — прибавил потом с глубоким унынием. —
Без нее! Прощай, мой рай, мой светлый, тихий идеал жизни!
— Ничего: я жила здесь
без вас,
уедете — и я буду опять так же жить…
В Петербурге он прежде всего бросился к Кирилову. Он чуть не ощупывал его, он ли это, тут ли, не
уехал ли
без него, и повторил ему свои новые артистические упования на скульптуру. Кирилов сморщился, так что нос ушел совсем в бороду, — и отвернулся с неудовольствием.
Или для того, чтобы решиться
уехать, нужно, чтобы у тебя были другие, одинаковые со мной убеждения и, следовательно, другая будущность в виду, нежели какую ты и близкие твои желают тебе, то есть такая же, как у меня: неопределенная, неизвестная,
без угла, или
без „гнезда“,
без очага,
без имущества, — соглашаюсь, что отъезд невозможен.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И
без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он
уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
В виде гарантии я давал ему слово, что если он не захочет моих условий, то есть трех тысяч, вольной (ему и жене, разумеется) и вояжа на все четыре стороны (
без жены, разумеется), — то пусть скажет прямо, и я тотчас же дам ему вольную, отпущу ему жену, награжу их обоих, кажется теми же тремя тысячами, и уж не они от меня уйдут на все четыре стороны, а я сам от них
уеду на три года в Италию, один-одинехонек.
— Это вы, чтоб
без меня
уехать? Да я от вас теперь не отстану. Недаром мне всю ночь игра снилась. Едем, едем! — вскрикивал я, точно вдруг нашел всему разгадку.
Он не договорил и очень неприятно поморщился. Часу в седьмом он опять
уехал; он все хлопотал. Я остался наконец один-одинехонек. Уже рассвело. Голова у меня слегка кружилась. Мне мерещился Версилов: рассказ этой дамы выдвигал его совсем в другом свете. Чтоб удобнее обдумать, я прилег на постель Васина так, как был, одетый и в сапогах, на минутку, совсем
без намерения спать — и вдруг заснул, даже не помню, как и случилось. Я проспал почти четыре часа; никто-то не разбудил меня.
Я перепугался: бал и обед! В этих двух явлениях выражалось все, от чего так хотелось удалиться из Петербурга на время, пожить иначе, по возможности
без повторений, а тут вдруг бал и обед! Отец Аввакум также втихомолку смущался этим. Он не был в Капштате и отчаивался уже быть. Я подговорил его
уехать, и дня через два, с тем же Вандиком, который был еще в Саймонстоуне, мы отправились в Капштат.
Теперь это не так: попробуйте
уехать без ужина, тихонько, так хозяева на крыльце за полу поймают.
Поэтому я
уехал из отечества покойно,
без сердечного трепета и с совершенно сухими глазами. Не называйте меня неблагодарным, что я, говоря «о петербургской станции», умолчал о дружбе, которой одной было бы довольно, чтоб удержать человека на месте.
Тогда же приехал к нам с Амура бывший генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев и, пробыв у нас дня два на фрегате,
уехал в Николаевск, куда должна была идти и шкуна «Восток» для доставления его со свитою в Аян на Охотском море. На этой шкуне я и отправился с фрегата, и с радостью, что возвращаюсь домой, и не
без грусти, что должен расстаться с этим кругом отличных людей и товарищей.
— Вы не имеете никакого римского права
уезжать без ужина, — говорил Иван Петрович, провожая его. — Это с вашей стороны весьма перпендикулярно. А ну-ка, изобрази! — сказал он, обращаясь в передней к Паве.
Он же в эти два дня буквально метался во все стороны, «борясь с своею судьбой и спасая себя», как он потом выразился, и даже на несколько часов слетал по одному горячему делу вон из города, несмотря на то, что страшно было ему
уезжать, оставляя Грушеньку хоть на минутку
без глаза над нею.
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один,
без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь
уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
И Рахель действующее лицо? ведь она дала за вещи деньги,
без которых не могла бы Вера Павловна
уехать.
Как он благороден, Саша!» — «Расскажи же, Верочка, как это было?» — «Я сказала ему, что не могу жить
без тебя; на другой день, вчера, он уж
уехал, я хотела ехать за ним, весь день вчера думала, что поеду за ним, а теперь, видишь, я уж давно сидела здесь».
Уезжая в деревню, он брал ключ от своей комнаты в карман, чтоб
без него не вздумали вымыть полов или почистить стен.
«…Представь себе дурную погоду, страшную стужу, ветер, дождь, пасмурное, какое-то
без выражения небо, прегадкую маленькую комнату, из которой, кажется, сейчас вынесли покойника, а тут эти дети
без цели, даже
без удовольствия, шумят, кричат, ломают и марают все близкое; да хорошо бы еще, если б только можно было глядеть на этих детей, а когда заставляют быть в их среде», — пишет она в одном письме из деревни, куда княгиня
уезжала летом, и продолжает: «У нас сидят три старухи, и все три рассказывают, как их покойники были в параличе, как они за ними ходили — а и
без того холодно».
Я пошел к интенданту (из иезуитов) и, заметив ему, что это совершеннейшая роскошь высылать человека, который сам едет и у которого визированный пасс в кармане, — спросил его, в чем дело? Он уверял, что сам так же удивлен, как я, что мера взята министром внутренних дел, даже
без предварительного сношения с ним. При этом он был до того учтив, что у меня не осталось никакого сомнения, что все это напакостил он. Я написал разговор мой с ним известному депутату оппозиции Лоренцо Валерио и
уехал в Париж.
Новгород я оставлял
без всякого сожаления и торопился как можно скорее
уехать. Впрочем, при разлуке с ним случилось чуть ли не единственно приятное происшествие в моей новгородской жизни.
— Ах-ах-ах! да, никак, ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не думай
уезжать — не пущу! ведь я, мой друг, ежели и сказала что, так спроста!.. Так вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и на уме нет, а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти —
без хлеба-соли не отпущу, и не думай! А ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Обождать нужно. Добрые люди не одну зиму, а и две, и три в Москве живут, да с пустом
уезжают. А ты
без году неделю приехала, и уж вынь тебе да положь!
Покуда производились описи да оценки, Струнниковы припрятали кой-какие ценности,
без шума переправили их в Москву, а вслед за тем и сами туда же
уехали.
Бурмакин был наверху блаженства. Он потребовал, чтоб невеста его не
уезжала в аббатство, и каждый день виделся с нею. Оба уединялись где-нибудь в уголку; он
без умолку говорил, стараясь ввести ее в круг своих идеалов; она прислонялась головой к его плечу и томно прислушивалась к его говору.
По окончании допроса Дзержинский сказал мне: «Я Вас сейчас освобожу, но Вам нельзя будет
уезжать из Москвы
без разрешения».
Николай
уезжал по утрам на Ильинку, в контору, где у них было большое суконное дело, а старший весь день сидел у окна в покойном кожаном кресле, смотрел в зеркало и ждал посетителя, которого пустит к нему швейцар — прямо
без доклада. Михаил Иллиодорович всегда сам разговаривал с посетителями.
На третьем или четвертом году после свадьбы отец
уехал по службе в уезд и ночевал в угарной избе. Наутро его вынесли
без памяти в одном белье и положили на снег. Он очнулся, но половина его тела оказалась парализованной. К матери его доставили почти
без движения, и, несмотря на все меры, он остался на всю жизнь калекой…
Это опять было брожение в пустоте
без откликов… Толчок ему дал Авдиев и отчасти корреспонденции брата. Авдиев
уехал. Вкус корреспонденции притуплялся.
Стабровский не хотел
уезжать без мисс Дудль, и это все расстроило. Около экипажа уже образовалась целая толпа, и слышались угрожающие голоса...
— Этак я и домой завтра
уеду. Соскучилась
без тебя, а ты…
Братья нам враги, боюсь их,
уедем!» Я уж на нее цыкнула: «Не бросай в печь сору, и
без того угар в доме!» Тут дедушко дураков этих прислал прощенья просить, наскочила она на Мишку, хлысь его по щеке — вот те и прощенье!
— «Помилуй, да это не верно, ну, как не даст?» — «Стану на колени и буду в ногах валяться до тех пор, пока даст,
без того не
уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем свет в пять часов».
Долго стоял Коваль на мосту, провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит
уехал и ни разу не обернулся назад. Вот тебе и сват!.. Но Титу было не до вероломного свата, — старик не мог отвязаться от мысли о дураке Терешке, который все дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза
без шапки, как ходил перед покойниками. В душе Тита этот пустой случай вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
— Богатые-то все в орду
уедут, а мы с кержаками и останемся, — жаловалась Мавра. — Хоть бы господь смерть послал. И
без того жизни не рад.
— Что же это такое, Лука Назарыч? — спрашивал Овсянников. — Ведь это
без смерти смерть… Голиковский-то
уедет, а мы останемся. Нам некуда идти.