Неточные совпадения
Летом отправлялись за
город, в ильинскую пятницу — на Пороховые Заводы, и жизнь чередовалась обычными явлениями, не внося губительных перемен, можно было бы сказать, если б удары жизни вовсе не достигали маленьких мирных
уголков. Но, к несчастью, громовой удар, потрясая основания гор и огромные воздушные пространства, раздается и в норке мыши, хотя слабее, глуше, но для норки ощутительно.
Через три дня Ольгу Порфирьевну схоронили на бедном погосте, к которому
Уголок был приходом. Похороны, впрочем, произошли честь честью. Матушка выписала из
города средненький, но очень приличный гробик, средненький, но тоже очень приличный покров и пригласила из Заболотья старшего священника, который и служил заупокойную литургию соборне. Мало того: она заказала два сорокоуста и внесла в приходскую церковь сто рублей вклада на вечныевремена для поминовения души усопшей рабы Божией Ольги.
Все встали и отправились на террасу, за исключением Гедеоновского, который втихомолку удалился. Во все продолжение разговора Лаврецкого с хозяйкой дома, Паншиным и Марфой Тимофеевной он сидел в
уголке, внимательно моргая и с детским любопытством вытянув губы: он спешил теперь разнести весть о новом госте по
городу.
Катерине Ивановне задумалось повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович в двенадцать часов уходил в должность, а она бы выходила подышать воздухом на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся на верхней губе пушком, чтобы они поговорили про
город, про скоромные скандалы, прозябли, потом зашли к ней, Катерине Ивановне, уселись в самом уютном
уголке с чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали в то приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
Соскучившись развлекаться изучением
города, он почти каждый день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи, как в единственном
уголку, где радушно его приняли и где все-таки он видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой человек отдал приличное внимание и службе; каждое утро он проводил в училище, где, как выражался математик Лебедев, успел уж показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
Всё чаще заходил он в этот тихий
уголок, закрытый кустами бузины, боярышника и заросший лопухом, и, сидя там, вспоминал всё, что видел на улицах
города.
И сел в
уголок, приглаживая волосы. Поговорили ещё кое-что о
городе, но уже лениво и с натугой, потом я простился и пошёл, а попадья вышла за мной в прихожую и там, осветясь хорошей такой усмешкой, сказала...
— Эх вы, — говорит, — вороны-сударыни, купчихи орловские! У вас и город-то не то
город, не то пожарище — ни на что не похож, и сами-то вы в нем все, как копчушки в коробке, заглохли! Нет, далеко вам до нашего Ельца, даром что вы губернские. Наш Елец хоть уезд-городок, да Москвы
уголок, а у вас что и есть хорошего, так вы и то ценить не можете. Вот мы это-то самое у вас и отберем.
— Великолепный
город! Порт, крепость, твердыня-с, оплот, окно в Европу-с… Превосходный
город,
уголок Санкт-Петербурга!
Белые ялики с стройно взмахивающими веслами, грузные броненосцы, шпиц немецкой кирки, улицы, перерезанные каналами доков, где среди зданий, точно киты, неведомо как попавшие в средину
города, стоят огромные морские громады с толстыми мачтами, каменные дома, бульвары, казармы, блеск и роскошь
уголка столицы…
Поехали. По
городу проезжали, — все она в окна кареты глядит, точно прощается либо знакомых увидеть хочет. А Иванов взял да занавески опустил — окна и закрыл. Забилась она в угол, прижалась и не глядит на нас. А я, признаться, не утерпел-таки: взял за край одну занавеску, будто сам поглядеть хочу, — и открыл так, чтобы ей видно было… Только она и не посмотрела — в
уголку сердитая сидит, губы закусила… В кровь, так я себе думал, искусает.
По моему мнению, эта круглая, тяжелая беседка на неуклюжих колоннах, соединявшая в себе лиризм старого могильного памятника с топорностью Собакевича, была самым поэтическим
уголком во всем
городе.
После обеда выкатили они из
города еще с одним товарищем. Длинный, с изможденным, бритым лицом, он сидел в
уголке сидения, кутаясь в пальто, хоть было жарко.
Палтусов любил все, отзывающееся старой Москвой, любил не один «
город», но разные урочища Москвы, находил ее живописной и богатой эффектами, выискивал
уголки, пригорки, пункты, откуда открывается какая-нибудь красивая и своеобразная картина.
По его совету, она продала дом отца со всей обстановкой. Его купил, за пятнадцать тысяч рублей, барон Павел Карлович Фитингоф, давно приглядывавший в
городе, как он выражался, свой собственный
уголок.
Князь и княжна Баратовы уехали в свое подмосковное имение, отстоявшее от
города всего в двенадцати верстах. Это был чудный
уголок природы, украшенный искусством. Все, что может придумать изысканный вкус и праздное воображение богатого барства, все соединилось в этом подмосковном родовом имении князей Баратовых.
В небольшом
городе у церковной ограды собрались кучки людей. Они громко разговаривали друг с другом. Слышались веселые, радостные голоса. Оживленные лица мелькали вокруг. «Слава Богу, — произнес мысленно король-птица, — не все же плач и горе в моем королевстве, есть в нем и такие
уголки, где царствует радость».
В получасовом расстоянии от
города, по дороге в Версаль и в четверти часа ходьбы от станции железной дороги Мадлен наняла хорошенький старинный домик в тенистом
уголке большого парка, среди которого возвышался огромный, давно не обитаемый замок.