Неточные совпадения
Городничий. Вот когда зарезал, так зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего не
вижу.
Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего… Воротить, воротить его! (Машет
рукою.)
«А что? ему, чай, холодно, —
Сказал сурово Провушка, —
В железном-то тазу?»
И в
руки взять ребеночка
Хотел. Дитя заплакало.
А мать кричит: — Не тронь его!
Не
видишь? Он катается!
Ну, ну! пошел! Колясочка
Ведь это у него!..
Милон. Злодеи! Идучи сюда,
вижу множество людей, которые, подхватя ее под
руки, несмотря на сопротивление и крик, сводят уже с крыльца к карете.
Стародум. Они в
руках государя. Как скоро все
видят, что без благонравия никто не может выйти в люди; что ни подлой выслугой и ни за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди выбираются для мест, а не места похищаются людьми, — тогда всякий находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и даже пустил в дерущихся порядочную струю воды; но когда
увидел Домашку, действовавшую в одной рубахе впереди всех с вилами в
руках, то"злопыхательное"сердце его до такой степени воспламенилось, что он мгновенно забыл и о силе данной им присяги, и о цели своего прибытия.
— Mon ami, [Друг мой,] — сказала Лидия Ивановна, осторожно, чтобы не шуметь, занося складки своего шелкового платья и в возбуждении своем называя уже Каренина не Алексеем Александровичем, a «mon ami», — donnez lui la main. Vous voyez? [дайте ему
руку.
Видите?] Шш! — зашикала она на вошедшего опять лакея. — Не принимать.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не
видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо,
руки и шею.
Долли утешилась совсем от горя, причиненного ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она
увидела эти две фигуры: Кити с мелком в
руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся над столом, с горящими глазами, устремленными то на стол, то на нее. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».
«Неужели это правда?» подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он
видел, что вздох остановился в ее груди, и задрожала маленькая
рука в высокой перчатке, державшая свечу.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он
видел, как она подошла к брату, положила ему
руку на
руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Он
видел только ее ясные, правдивые глаза, испуганные той же радостью любви, которая наполняла и его сердце. Глаза эти светились ближе и ближе, ослепляя его своим светом любви. Она остановилась подле самого его, касаясь его.
Руки ее поднялись и опустились ему на плечи.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и
вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими
руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
— Нет, всё-таки весело. Вы
видели? — говорил Васенька Весловский, неловко влезая на катки с ружьем и чибисом в
руках. — Как я славно убил этого! Не правда ли? Ну, скоро ли мы приедем на настоящее?
— Следовательно, ты находишь, что его нужно прекратить? — перебил его Алексей Александрович. — Но как? — прибавил он, сделав непривычный жест
руками пред глазами, — не
вижу никакого возможного выхода.
— Отчего же? Я не
вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его
руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или другую сторону и не
вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
— Вот
видите ли, я в счастливом положении, — уже без смеха начала она, взяв в
руку чашку.
Только что оставив графиню Банину, с которою он протанцовал первый тур вальса, он, оглядывая свое хозяйство, то есть пустившихся танцовать несколько пар,
увидел входившую Кити и подбежал к ней тою особенною, свойственною только дирижерам балов развязною иноходью и, поклонившись, даже не спрашивая, желает ли она, занес
руку, чтоб обнять ее тонкую талию.
— Я? не буду плакать… Я плачу от радости. Я так давно не
видела тебя. Я не буду, не буду, — сказала она, глотая слезы и отворачиваясь. — Ну, тебе одеваться теперь пора, — оправившись, прибавила она, помолчав и, не выпуская его
руки, села у его кровати на стул, на котором было приготовлено платье.
Перебирать все эти пухленькие ножки, натягивая на них чулочки, брать в
руки и окунать эти голенькие тельца и слышать то радостные, то испуганные визги;
видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными и веселыми глазами, лица, этих брызгающихся своих херувимчиков, было для нее большое наслаждение.
Она слушала звуки его голоса,
видела его лицо и игру выражения, ощущала его
руку, но не понимала того, что он говорил.
Лицо ее было бледно и строго. Она, очевидно, ничего и никого не
видела, кроме одного.
Рука ее судорожно сжимала веер, и она не дышала. Он посмотрел на нее и поспешно отвернулся, оглядывая другие лица.
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной к ночи уже был не в силах поднимать
рук и только смотрел пред собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их
видеть, он так же смотрел. Кити послала за священником, чтобы читать отходную.
― И это что-то повернулось, и я
вижу, что это мужик с взъерошенною бородой, маленький и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и
руками что-то копошится там…
Он молча вышел из двери и тут же столкнулся с Марьей Николаевной, узнавшей о его приезде и не смевшей войти к нему. Она была точно такая же, какою он
видел ее в Москве; то же шерстяное платье и голые
руки и шея и то же добродушно-тупое, несколько пополневшее, рябое лицо.
— Идите, идите, вы найдете дорогу на мельницу! — крикнул Левин и, оглянувшись, с удовольствием
увидел, что Весловский, нагнувшись и спотыкаясь усталыми ногами и держа ружье в вытянутой
руке, выбирался из болота к мужикам.
― Вот ты всё сейчас хочешь
видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее
руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты
увидишь ее.
Анна взяла своими красивыми, белыми, покрытыми кольцами
руками ножик и вилку и стала показывать. Она, очевидно,
видела, что из ее объяснения ничего не поймется; но, зная, что она говорит приятно и что
руки ее красивы, она продолжала объяснение.
Анализуя свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно
видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий звук его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые
руки с напухшими жилами.
Помещик с седыми усами был, очевидно, закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский хозяин. Признаки эти Левин
видел и в одежде — старомодном, потертом сюртуке, видимо непривычном помещику, и в его умных, нахмуренных глазах, и в складной русской речи, и в усвоенном, очевидно, долгим опытом повелительном тоне, и в решительных движениях больших, красивых, загорелых
рук с одним старым обручальным кольцом на безыменке.
Она не отвечала и, склонив немного голову, смотрела на него из-подлобья вопросительно своими блестящими из-за длинных ресниц глазами.
Рука ее, игравшая сорванным листом, дрожала. Он
видел это, и лицо его выразило ту покорность, рабскую преданность, которая так подкупала ее.
— Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала
видеть его, она почувствовала то место на
руке, к которому прикоснулись его губы, и с отвращением вздрогнула.
Алексей Александрович помолчал и потер
рукою лоб и глаза. Он
увидел, что вместо того, что он хотел сделать, то есть предостеречь свою жену от ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин
видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И
руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Он
видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, — надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода, и надо грести, и что непривычным
рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это, хотя и очень радостно, но очень трудно.
— Мы тебя давно ждали, — сказал Степан Аркадьич, войдя в кабинет и выпустив
руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились. — Очень, очень рад тебя
видеть, — продолжал он. — Ну, что ты? Как? Когда приехал?
Она подошла к окну и
видела, как он не глядя взял перчатки и, тронув
рукой спину кучера, что-то сказал ему.
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и
видел его пред собой, и
видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он
видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица
руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и народ коснеет в невежестве и остается во власти всякого писаря, а тебе дано в
руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь
видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
— Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно у нас всё лето и буду рассыпаться с ним в любезностях, — говорил Левин, целуя ее
руки. — Вот
увидишь. Завтра… Да, правда, завтра мы едем.
И Долли
видела, что слезы выступили ей на глаза. Она молча пожала
руку Анны.
В косой вечерней тени кулей, наваленных на платформе, Вронский в своем длинном пальто и надвинутой шляпе, с
руками в карманах, ходил, как зверь в клетке, на двадцати шагах быстро поворачиваясь. Сергею Ивановичу, когда он подходил, показалось, что Вронский его
видит, но притворяется невидящим. Сергею Ивановичу это было всё равно. Он стоял выше всяких личных счетов с Вронским.
— Да, после. Но мне нужно было тебя
видеть, — сказал Левин, с ненавистью вглядываясь в
руку Гриневича.
— У нас теперь идет железная дорога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это
видите ли как: двое садятся на лавку. Это пассажиры. А один становится стоя на лавку же. И все запрягаются. Можно и
руками, можно и поясами, и пускаются чрез все залы. Двери уже вперед отворяются. Ну, и тут кондуктором очень трудно быть!
Сморщенное лицо Алексея Александровича приняло страдальческое выражение; он взял ее за
руку и хотел что-то сказать, но никак не мог выговорить; нижняя губа его дрожала, но он всё еще боролся с своим волнением и только изредка взглядывал на нее. И каждый раз, как он взглядывал, он
видел глаза ее, которые смотрели на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда не видал в них.
Он знал, что у ней есть муж, но не верил в существование его и поверил в него вполне, только когда
увидел его, с его головой, плечами и ногами в черных панталонах; в особенности когда он увидал, как этот муж с чувством собственности спокойно взял ее
руку.
Листок в ее
руке задрожал еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы
видеть, как он примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее
руку и опустил голову. «Да, он понял всё значение этого события», подумала она и благодарно пожала ему
руку.
Княгиня шла впереди нас с мужем Веры и ничего не видала: но нас могли
видеть гуляющие больные, самые любопытные сплетники из всех любопытных, и я быстро освободил свою
руку от ее страстного пожатия.
«Ты
видел, — отвечала она, — ты донесешь!» — и сверхъестественным усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки; ее волосы касались воды; минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной
рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно сбросил ее в волны.
Казбич соскочил, и тогда мы
увидели, что он держал на
руках своих женщину, окутанную чадрою…
— Ты
видел? — сказал он, крепко пожимая мне
руку, — это просто ангел!