Неточные совпадения
— Ого! Наглядно, — тихонько сказала
Марина, и Самгин
видел, что щека ее густо покраснела, ухо тоже налилось кровью. Представив ее обнаженной, как
видел на «Заводе искусственных минеральных вод», он недоуменно подумал...
Он думал о ней с удовольствием и, представляя ее раздетой, воображал похожей на
Марину, какой
видел ее после «радения».
Самгин
видел фигуру
Марины, напряженно пытался рассмотреть ее лицо, но оно было стерто сумраком.
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин. В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать
Марину. Чувствовал он себя очень странно; казалось, что голова наполнена теплым туманом и туман отравляет тело слабостью, точно после горячей ванны.
Марину он
видел пред собой так четко, как будто она сидела в кресле у стола.
Заботы
Марины, заставляя Нехаеву смущенно улыбаться, трогали ее, это Клим
видел по благодарному блеску глаз худенькой и жалкой девицы. Прозрачной рукой Нехаева гладила румяную щеку подруги, и на бледной коже тыла ее ладони жилки, налитые кровью, исчезали.
Он стал ходить к ней каждый вечер и, насыщаясь ее речами, чувствовал, что растет. Его роман, конечно, был замечен, и Клим
видел, что это выгодно подчеркивает его. Елизавета Спивак смотрела на него с любопытством и как бы поощрительно,
Марина стала говорить еще более дружелюбно, брат, казалось, завидует ему. Дмитрий почему-то стал мрачнее, молчаливей и смотрел на
Марину, обиженно мигая.
В двух последних парах он узнал краснолицего свирепого дворника
Марины и полуумного сторожа Васю, которого он
видел в Отрадном.
— Этого я, изредка,
вижу. Ты что молчишь? — спросила
Марина Дуняшу, гладя ее туго причесанные волосы, — Дуняша прижалась к ней, точно подросток дочь к матери.
Марина снова начала допрашивать...
«При первой же возможности перееду в Москву или в Петербург, — печально подумал Самгин. —
Марина? Сегодня или завтра
увижу ее, услышу снисходительные сентенции. Довольно! Где теперь Безбедов?»
Ее предложение не удивило и не обрадовало Самгина, но смутило его как неожиданность, смысл которой — непонятен. Он
видел, что глаза
Марины улыбаются необычно, как будто она против воли своей сказала что-то непродуманное, рискованное и, недовольная собою, сердится.
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой женщины напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот. Посмотрев на
Марину, он
увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она сидит все так же величественно.
Он быстро пошел в комнату
Марины, где Кутузов, развернув полы сюртука, сунув руки в карманы, стоял монументом среди комнаты и, высоко подняв брови, слушал речь Туробоева; Клим впервые
видел Туробоева говорящим без обычных гримас и усмешечек, искажавших его красивое лицо.
Он
видел отраженным в зеркале красное ее лицо, широко раскрытые глаза, прикушенную губу, —
Марина качалась, пошатывалась.
Но почему-то нужно было
видеть, как поведет себя
Марина, и — вот он сидит плечо в плечо с нею в ложе для публики.
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая за столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он
видел пред собою только
Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая с одной на другую, — глаза ее были задумчиво прищурены.
Он говорил не о том, что
видел ее нагой, но
Марина, должно быть, поняла его так.
Он уже
видел, что грубоватая
Марина относится к нему почтительно, Елизавета Спивак смотрит на него с лестным любопытством, а Нехаева беседует с ним более охотно и доверчиво, чем со всеми другими.
Он
видел, что распятие торчит в углу дивана вниз головой и что
Марина, замолчав, тщательно намазывает бисквит вареньем. Эти мелочи заставили Самгина почувствовать себя разочарованным, точно
Марина отняла у него какую-то смутную надежду.
Самгин
видел, как
Марина, остановясь у чана, распахнула рубаху на груди и, зачерпнув воды горстями, облила сначала одну, потом другую грудь.
Но, находясь в грязненькой, полутемной комнате регистратуры, он
увидел пред собой розовощекого маленького старичка, старичок весело улыбался, ходил на цыпочках и симпатично говорил мягким тенорком. Самгин не мог бы объяснить, что именно заставило его попробовать устойчивость старичка. Следуя совету
Марины, он сказал, что занимается изучением сектантства. Старичок оказался не трудным, — внимательно выслушав деловое предложение, он сказал любезно...
Не желая
видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал
Марину, но понятнее для себя не
увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— Ой, кажется, я вам юбку прожег, — воскликнул Кутузов, отодвигаясь от нее.
Марина обернулась,
увидела Клима и вышла в столовую с таким же багровым лицом, какое было у нее сейчас.
Самгин
видел незнакомого; только глаза Дмитрия напоминали юношу, каким он был за четыре года до этой встречи, глаза улыбались все еще той улыбкой, которую Клим привык называть бабьей. Круглое и мягкое лицо Дмитрия обросло светлой бородкой; длинные волосы завивались на концах. Он весело и быстро рассказал, что переехал сюда пять дней тому назад, потому что разбил себе ногу и
Марина перевезла его.
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга — вопрос: чего хотела
Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался с нею? Прямого ответа на этот вопрос он не искал, понимая, что, если
Марина захочет, — она заставит быть ее любовником. Завтра же заставит. И тут он снова унизительно
видел себя рядом с нею пред зеркалом.
— Уйди, — повторила
Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он
видел, что янтарные глаза
Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Выговорив это, Самгин смутился, почувствовал, что даже кровь бросилась в лицо ему. Никогда раньше эта мысль не являлась у него, и он был поражен тем, что она явилась. Он
видел, что
Марина тоже покраснела. Медленно сняв руки со стола, она откинулась на спинку дивана и, сдвинув брови, строго сказала...
Вошел Безбедов, весь в белом — точно санитар, в сандалиях на босых ногах; он сел в конце стола, так, чтоб
Марина не
видела его из-за самовара. Но она все
видела.
— Вот тебе и «непременно»! — шепнула Татьяна Марковна, —
видишь! Теперь пойдет таскаться, не отучишь ее! Принесла нелегкая! Стоит
Марины! Что это, по-твоему: тоже драма?
Тут случилось в дворне не новое событие. Савелий чуть не перешиб спину
Марине поленом, потому что хватился ее на заре, в день отъезда гостей, пошел отыскивать и
видел, как она шмыгнула из комнаты, где поместили лакея Викентьевой. Она пряталась целое утро по чердакам, в огороде, наконец пришла, думая, что он забыл.
— Вот Борюшка говорит, что увезла. Посмотри-ка у себя и у Василисы спроси: все ли ключи дома, не захватили ли как-нибудь с той вертушкой,
Мариной, от которой-нибудь кладовой — поди скорей! Да что ты таишься, Борис Павлович, говори, какие ключи увезла она:
видел, что ли, ты их?
— Как же вы изволили звать
Марину! — медленно произнес он, помолчав, — нешто вы ее
видели?
— Я вчера после ужина приехала: бабушка и сестра еще не знают. Только одна
Марина видела меня.
Если сам он идет по двору или по саду, то пройти бы ему до конца, не взглянув вверх; а он начнет маневрировать, посмотрит в противоположную от ее окон сторону, оборотится к ним будто невзначай и встретит ее взгляд, иногда с затаенной насмешкой над его маневром. Или спросит о ней
Марину, где она, что делает, а если потеряет ее из вида, то бегает, отыскивая точно потерянную булавку, и,
увидевши ее, начинает разыгрывать небрежного.
Он надивиться не мог и дал себе слово глубже вникнуть в источник этого характера. И
Марина улыбалась ему в художественном очерке. Он
видел в ней не просто распущенную дворовую женщину вроде горьких, безнадежных пьяниц между мужчинами, а бескорыстную жрицу культа, «матерь наслаждений»…
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что другое, но богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу
вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани
Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
— О, конечно, он не так хорошо танцует, как танцевали кавалеры с пани
Мариной… Но пан Игнатий хочет
видеть настоящую мазурку, знаете, мазур Хлопицкого? Не мазуру Контского, а мазур Хлопицкого… Паненка Зося не знает про кавалера… Сюрприз, все сюрприз, везде сюрприз…
Привалов не успел ничего ответить пани
Марине, потому что его заставила обернуться чья-то рука, тянувшая его за плечо. Обернувшись, Привалов
увидел Половодовых; Александр Павлыч, пожимая руку Привалову, говорил...
— Только одно слово, пани
Марина, а иначе — я погиб… Только одно слово. О, пани все на свете знает… пани все
видела, пани стоит сказать одно слово, и мы все спасены.
Аггей Никитич почти не расшаркался перед Екатериной Петровной; но она, напротив, окинула его с головы до ног внимательнейшим взором, — зато уж на пани Вибель взглянула чересчур свысока; Марья Станиславовна, однако, не потерялась и ответила этой черномазой госпоже тем гордым взглядом, к какому способны соплеменницы
Марины Мнишек [
Марина Мнишек (ум. после июля 1614 г.) — жена первого и второго Лжедмитриев, польская авантюристка.], что, по-видимому, очень понравилось камер-юнкеру, который, желая хорошенько рассмотреть молодую дамочку, выкинул ради этого — движением личного мускула — из глаза свое стеклышко, так как сквозь него он ничего не
видел и носил его только для моды.
Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную
Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны. —
Но между вас я
вижу новы лица.
О, дай забыть хоть на единый час
Моей судьбы заботы и тревоги!
Забудь сама, что
видишь пред собой
Царевича.
Марина! зри во мне
Любовника, избранного тобою,
Счастливого твоим единым взором.
О, выслушай моления любви,
Дай высказать все то, чем сердце полно.
— Послушайте.
Марина, не
видите, — очередь? Что же вы вперед заходите?
— Ну, вот
видите… Она, как слышно, платит баснословные оклады, но берет со строгим выбором… Я просила к Эдельштейна, и
Марина представить меня ей, они обещала, но потом как-то сконфужено уклонились; видимо она не хочет знакомиться с содержанкой! — с злобной горечью произнесла Гаринова.
Полные уверения в страстной любви, в намерении скорее броситься в Неву, нежели отдаться другому, они сообщали ему наряду с этим далеко не радостные известия. Из них он узнал, что Маргарита снова переехала в квартиру отца, и по некоторым, для обыкновенного читателя неуловимым, но ясным для влюбленного, отдельным фразам, оборотам речи, он
видел, что она снова находится под влиянием своего отца, то есть значит и
Марины Владиславовны, мыслями которой мыслил и глазами которой глядел Максимилиан Эрнестович.
— Эх, Маринка, Маринка! Здорово ты насчет текущей политики загинаешь. Так по всему свету все и
видишь, где что и что к чему. А осенью что будет? — Она вопросительно положила руку на живот
Марины. — Бросишь нас. Всегда так: заведется ребенок — и бросает девчонка всякую работу.
Теперь он ясно
видел, что о нем
Марина думает очень мало, а что все мысли ее, как компасная стрелка к полюсу, тянутся к тому, кто медленно рос и созревал внутри ее тела. Это было как-то особенно обидно.
— Ну, вот
увидишь, — самоуверенно сказала
Марина.