Неточные совпадения
Разве не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он
увидел на ярком
свете косых
лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми
лучами желтеющего овсяного поля и за полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в синей дали?
Всё, что он
видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном
свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в
лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными
лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз
видит и не узнает помещения: таинственные оттенки
света среди убожества творят ослепительную гармонию.
Как в темной храмине,
свету совсем неприступной, вдруг отверзается дверь и
луч денный, влетев стремительно в среду мрака, разгоняет оный, распростирался по всей храмине до дальнейших ее пределов, — тако,
увидев суда,
луч надежды ко спасению протек наши души.
Две струи
света резко лились сверху, выделяясь полосами на темном фоне подземелья;
свет этот проходил в два окна, одно из которых я
видел в полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом;
лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из камня; большие широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
Любовь, душа всея природы,
Теки сердца в нас воспалить,
Из плена в царствие свободы
Одна ты можешь возвратить.
Когда твой ясный
луч сияет,
Масон и
видит, и внимает.
Ты жизнь всего, что существует;
Ты внутренний, сокрытый
свет;
Но тот, кто в мире слепотствует,
Твердит: «Любви правдивой нет...
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный
луч уходит глубоко в воду, образуя воронку яркого
света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что
видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
При такой заре, покуда не забрана половина облитого янтарем неба, в комнатах Иды и ее матери держится очень странное освещение — оно не угнетает, как белая ночь, и не радует, как
свет, падающий
лучом из-за тучи, а оно приносит с собою что-то фантасмагорическое: при этом освещении изменяются цвета и положения всех окружающих вас предметов: лежащая на столе головная щетка оживает, скидывается черепахой и шевелит своей головкой; у старого жасмина вырастают вместо листьев голубиные перья; по лицу сидящего против вас человека протягиваются длинные, тонкие, фосфорические блики, и хорошо знакомые вам глаза светят совсем не тем блеском, который всегда вы в них
видели.
Горбун не ответил. Он был едва
видим на лавке у окна, мутный
свет падал на его живот и ноги. Потом Пётр различил, что Никита, опираясь горбом о стену, сидит, склонив голову, рубаха на нём разорвана от ворота до подола и, мокрая, прилипла к его переднему горбу, волосы на голове его тоже мокрые, а на скуле — темная звезда и от неё
лучами потёки.
Чувствую себя в
луче ока всевидящего, и направляет оно шаги мои, обнимая силою нездешнею, грея
светом ярким, от которого глаза слепнут и не
видит человек ничего кроме, как только себя.
Спустишься к нему, охватит тебя тепловатой пахучей сыростью, и первые минуты не
видишь ничего. Потом выплывет во тьме аналой и чёрный гроб, а в нём согбенно поместился маленький старичок в тёмном саване с белыми крестами, черепами, тростью и копьём, — всё это смято и поломано на иссохшем теле его. В углу спряталась железная круглая печка, от неё, как толстый червь, труба вверх ползёт, а на кирпиче стен плесень наросла зелёной чешуёй.
Луч света вонзился во тьму, как меч белый, и проржавел и рассыпался в ней.
Но вокруг нее все было так хорошо, так чисто и ясно в это прекрасное утро, когда она в первый раз
увидела голубое небо и почувствовала свежий утренний ветерок и
лучи сиявшего солнца, проникавшего ее тонкие лепестки розовым
светом; в цветнике было так мирно и спокойно, что если бы она могла в самом деле плакать, то не от горя, а от счастья жить.
Оно бессильно собрать воедино рассеянные
лучи Фаворского
света, хотя,
видя его во вселенной, свидетельствует о нем, создает в своих произведениях прообразы вселенского Преображения.
В его романе"Униженные и оскорбленные"все
видели только борца за общественную правду и обличителя всего того, что давило в России всякую свободу и тушило каждый лишний
луч света.
Любовью горячею к братьям
И словом правдивым могуч,
Явился он к нам… и рассеял
Всю тьму показавшийся
луч,
И
светом его озаренные,
Узрели мы язвы свои,
Увидели ложь вознесенную,
Увидели царствие тьмы.
Воздвигнутый силою чудною,
Восстал он за братьев меньших.
Восстал за их жизнь многотрудную,
Безропотность тихую их…
Человек, положивши свою жизнь в подчинение закону разума и в проявление любви,
видит уж в этой жизни, с одной стороны
лучи света того нового центра жизни, к которому он идет, с другой то действие, которое
свет этот, проходящий через него, производит на окружающих.
Он жил уже во время своего плотского существования, в
лучах света от того другого центра жизни, к которому Он шел, и
видел при своей жизни, как
лучи этого
света уже освещали людей вокруг Него.
С первыми
лучами солнца, сразу залившими нашу комнату, мы обе, я и Матреша, с двух сторон склонились над маленькой кроваткой и заглянули в его лицо. И я едва устояла на ногах,
увидев при ярком дневном
свете это крошечное личико, сплошь обезображенное до неузнаваемости какими-то зловещими багрово-синими пятнами.
— Нет, царь. Не светел ты, потому что лицо твое хмуро и сурово. Я
видела солнце, которое светло и могуче, от одного его
луча идет столько тепла и
света! Не знаю, мудр ли ты, но знаю, что Тот, Кто создал тебя и твоих подданных, мудрее тебя. Нет, ты не прекрасен, царь: человек с такими глазами не может быть прекрасным; я
вижу кроткое, ласковое небо, оно — прекрасно, а не ты…
Он преклоняет колена перед этим чудным видением и, случайно взглянув в одно из зеркал,
видит, что несколько
лучей, исходящих от императрицы, освещают его фигуру, так что и он сам кажется облитым фосфорическим
светом.
И потому пусть тот, который
видит весь
свет солнца, наполняющий мир, пусть тот не осуждает и не презирает того суеверного человека, который в своем идоле
видит только один
луч того же
света, пусть не презирает и того неверующего, который ослеп и вовсе не
видит света.