Неточные совпадения
За стеклами ее очков он не
видел глаз, но нашел, что лицо ее стало более резко цыганским, кожа — цвета бумаги, выгоревшей на солнце; тонкие, точно рисунок пером, морщинки около глаз придавали ее лицу выражение улыбчивое и хитроватое; это не совпадало с ее жалобными словами.
Самгин посматривал на тусклые
стекла, но не
видел за ними ничего, кроме сизоватого тумана и каких-то бесформенных пятен в нем. Наконец толпа исчезала, и было видно, как гладко притоптан ею снег на мостовой.
Самгин
видел, как
за санями взорвался пучок огня, похожий на метлу, разодрал воздух коротким ударом грома, взметнул облако снега и зеленоватого дыма; все вокруг дрогнуло, зазвенели
стекла, — Самгин пошатнулся от толчка воздухом в грудь, в лицо и крепко прилепился к стене, на углу.
— Нет, — сказал Клим и, сняв очки, протирая
стекла, наклонил голову. Он знал, что лицо у него злое, и ему не хотелось, чтоб мать
видела это. Он чувствовал себя обманутым, обокраденным. Обманывали его все: наемная Маргарита, чахоточная Нехаева, обманывает и Лидия, представляясь не той, какова она на самом деле, наконец обманула и Спивак, он уже не может думать о ней так хорошо, как думал
за час перед этим.
— Даже и мы порядочно устали, — говорит
за себя и
за Бьюмонта Кирсанов. Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно
видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре пробежала тень, на один миг, так что никто не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на
стекле.
И сквозь оранжевое
стекло цветного окошка Лихонин
увидел приват-доцента, который звонил к Треппелю. Через минуту дверь открылась, и Ярченко исчез
за ней.
Они долго возились
за столом, усаживаясь в кресла, а когда сели, один из них, в расстегнутом мундире, с ленивым бритым лицом, что-то начал говорить старичку, беззвучно и тяжело шевеля пухлыми губами. Старичок слушал, сидя странно прямо и неподвижно,
за стеклами его очков мать
видела два маленькие бесцветные пятнышка.
Варвара Михайловна. Зачем взвешивать… рассчитывать!.. Как мы все боимся жить! Что это значит, скажите, что это значит? Как мы все жалеем себя! Я не знаю, что говорю… Может быть, это дурно и нужно не так говорить… Но я… я не понимаю!.. Я бьюсь, как большая, глупая муха бьется о
стекло… желая свободы… Мне больно
за вас… Я хотела бы хоть немножко радости вам… И мне жалко брата! Вы могли бы сделать ему много доброго! У него не было матери… Он так много
видел горя, унижений… вы были бы матерью ему…
Дернул он из-под колеса, колесо закрутилось, и я
увидел привязанную к нему промелькнувшую фигуру человека. Выпрастывая сундук, Вася толкнул идола, и тот во весь свой рост, вдвое выше человеческого, грохнулся. Загрохотало, затрещало ломавшееся дерево, зазвенело где-то внизу под ним разбитое
стекло. Солнце скрылось, полоса живого золота исчезла, и в полумраке из тучи пыли выполз Вася, таща
за собой сундук, сам мохнатый и серый, как сатана, в которого он ткнулся мордой.
— В твои годы отец твой… водоливом тогда был он и около нашего села с караваном стоял… в твои годы Игнат ясен был, как
стекло… Взглянул на него и — сразу
видишь, что
за человек. А на тебя гляжу — не
вижу — что ты? Кто ты такой? И сам ты, парень, этого не знаешь… оттого и пропадешь… Все теперешние люди — пропасть должны, потому — не знают себя… А жизнь — бурелом, и нужно уметь найти в ней свою дорогу… где она? И все плутают… а дьявол — рад… Женился ты?
На дачу Иванова вела лесная тропинка, которую сплошь занесло снегом… Из-за стволов и сугробов кое-где мерцали одинокие огоньки. Несколько минут назад мне пришлось пройти мимо бывшей генеральской дачи, теперь я подходил к бывшей дачке Урмановых. От обеих на меня повеяло холодом и тупой печалью. Я подошел к палисаднику и взглянул в окно, в котором
видел Урманова. Черные
стекла были обведены белой рамкой снега… Я стоял, вспоминал и думал…
Самое жуткое, что осталось в памяти ослепляющим пятном, это — женщина, Паула Менотти. Он
видел её в большой, пустой комнате с голыми стенами; треть комнаты занимал стол, нагруженный бутылками, разноцветным
стеклом рюмок и бокалов, вазами цветов и фрукт, серебряными ведёрками с икрой и шампанским. Человек десять рыжих, лысых, седоватых людей нетерпеливо сидели
за столом; среди нескольких пустых стульев один был украшен цветами.
День был ветреный,
за окном тряслась и шумела черёмуха, на
стёклах трепетали тени, Пётр
увидел их прыжки, услыхал шорох и, обезумев, крикнул...
В кабинете у профессора я
увидел висящие по стенам ящики, в которых
за стеклами торчали воткнутые на булавках, превосходно сохраненные и высушенные, такие прелестные бабочки, каких я и не видывал.
— Ну, как хотите! — отвечала Attalea. — Теперь я знаю, что мне делать. Я оставлю вас в покое: живите, как хотите, ворчите друг на друга, спорьте из-за подачек воды и оставайтесь вечно под стеклянным колпаком. Я и одна найду себе дорогу. Я хочу
видеть небо и солнце не сквозь эти решетки и
стекла, — и я
увижу!
Глаз человека благодаря усовершенствованным
стеклам будет различать комара
за десять верст, будет
видеть сквозь стены и землю, а сам превратится, подобно обонятельной части теперешнего носа, в зачаточный, воспаленный орган, который ежедневно нужно будет спринцевать, чистить и промывать.
Тут все блистало бархатом и позолотой: точеный орех и резной дуб, ковры и бронза, и серебро в шкафах
за стеклом, словно бы на выставке, и призовые ковши и кубки (он был страстный любитель рысистых лошадей), дорогое и редкое оружие, хотя сам он никогда не употреблял его и даже не умел им владеть, но держал затем единственно, что «пущай, мол, будет; потому зачем ему не быть, коли это мы можем, и пущай всяк
видит и знает, что мы все можем, хоша собственно нам на все наплевать!».
На доске, под
стеклом, в ореховой рамке, он прочел:"Юлия Федоровна Патера"и очень скромно ткнул в пуговицу электрического звонка. Ему отворила горничная, уже не молодая, с худощавым, тонким лицом, в темном платье. Таких горничных ему еще не приводилось
видеть. Он скорее принял бы ее
за гувернантку, если б на ней не было темного же фартука.
Но в то же утро я впервые
увидел и его жену: я поднял глаза к ее окнам, и
за зеркальным, фальшиво поблескивающим
стеклом, в сумраке комнаты,
увидел такой же неверный, фальшивый образ: она стояла и смотрела на разгулявшееся, грохочущее море.
Говорят: „чем люди оказываются во время испуга, то они действительно и есть“, — испуг — это промежуток между навыками человека, и в этом промежутке; можно
видеть натуру, какою она есть. Судя так, интролигатора в этот промежуток можно бы, пожалуй, почесть более
за жизнелюбца, чем
за чадолюбца; но пока еще не изобретен способ утверждения Момусова
стекла в человеческой груди, до тех пор все подобные решения, мне кажется, могут быть очень ошибочными, и, к счастию, они ни одному из нас не приходили в голову.