Неточные совпадения
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там уж и сидит у
жены его, я присягнуть готов…
Приехали сыны,
Гвардейцы черноусые
(Вы их на пожне
видели,
А барыни красивые —
То
жены молодцов).
Правдин. Подобное бесчеловечие
вижу и в здешнем доме. Ласкаюсь, однако, положить скоро границы злобе
жены и глупости мужа. Я уведомил уже о всех здешних варварствах нашего начальника и не сумневаюсь, что унять их возьмутся меры.
Вместо искреннего и снисходительного друга,
жена видит в муже своем грубого и развращенного тирана.
Скотинин. Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам угольную с лежанкой. Друг ты мой сердешный! коли у меня теперь, ничего не
видя, для каждой свинки клевок особливый, то
жене найду светелку.
С другой стороны, вместо кротости, чистосердечия, свойств
жены добродетельной, муж
видит в душе своей
жены одну своенравную наглость, а наглость в женщине есть вывеска порочного поведения.
Даже спал только одним глазом, что приводило в немалое смущение его
жену, которая, несмотря на двадцатипятилетнее сожительство, не могла без содрогания
видеть его другое, недремлющее, совершенно круглое и любопытно на нее устремленное око.
И еще доводим: которая у того бригадира, Фердыщенка, ямская
жена Аленка, то от нее беспременно всем нашим бедам источник приключился, а более того причины не
видим.
Упоминалось о том, что Бог сотворил
жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к
жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»; просили, чтобы Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они
видели сыны сынов своих.
Левин улыбнулся. Представление, что
жена его не пустит, было ему так приятно, что он готов был навсегда отказаться от удовольствия
видеть медведей.
Он
видел первую встречу мужа с
женою и заметил с проницательностью влюбленного признак легкого стеснения, с которым сна говорила с мужем.
Ревность Левина еще дальше ушла. Уже он
видел себя обманутым мужем, в котором нуждаются
жена и любовник только для того, чтобы доставлять им удобства жизни и удовольствия… Но, несмотря на то, он любезно и гостеприимно расспрашивал Васеньку об его охотах, ружье, сапогах и согласился ехать завтра.
Алексей Александрович поклонился Бетси в зале и пошел к
жене. Она лежала, но, услыхав его шаги, поспешно села в прежнее положение и испуганно глядела на него. Он
видел, что она плакала.
Левин
видел этот взгляд. Он побледнел и с минуту не мог перевести дыхания. «Как позволить себе смотреть так на мою
жену!» кипело в нем.
— Отчего же? Я не
вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или другую сторону и не
вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к
жене.
Алексей Александрович никого не хотел
видеть в Москве, а менее всего брата своей
жены. Он приподнял шляпу и хотел проехать, но Степан Аркадьич велел его кучеру остановиться и подбежал к нему чрез снег.
В своем же случае Алексей Александрович
видел, что достижение законного, т.е. такого развода, где была бы только отвергнута виновная
жена, невозможно.
— Пойдем же к
жене, она так хочет тебя
видеть.
— Положим, какой-то неразумный ridicule [смешное] падает на этих людей, но я никогда не
видел в этом ничего, кроме несчастия, и всегда сочувствовал ему», сказал себе Алексей Александрович, хотя это и было неправда, и он никогда не сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем чаще были примеры
жен, изменяющих своим мужьям.
Он не хотел
видеть и не
видел, что в свете уже многие косо смотрят на его
жену, не хотел понимать и не понимал, почему
жена его особенно настаивала на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронского.
Он ясно
видел, что весь свет и
жена требовали от него чего-то, но чего именно, он не мог понять.
— Разве я не
вижу, как ты себя поставил с
женою? Я слышал, как у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Всё это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, — сказал Облонский, отворяя ворота.
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя
жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с
женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь
видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
Облонский обедал дома; разговор был общий, и
жена говорила с ним, называя его «ты», чего прежде не было. В отношениях мужа с
женой оставалась та же отчужденность, но уже не было речи о разлуке, и Степан Аркадьич
видел возможность объяснения и примирения.
Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал чувство зависти к людям, живущим этою жизнью, но нынче в первый paз, в особенности под впечатлением того, что он
видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой
жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную, праздную, искусственную и личную жизнь, которою он жил, на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь.
— Ну, хорошо. Понято, — сказал Степан Аркадьич. — Так
видишь ли: я бы позвал тебя к себе, но
жена не совсем здорова. А вот что: если ты хочешь их
видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом Саду от четырех до пяти. Кити на коньках катается. Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.
Сколько он ни вспоминал женщин и девушек, которых он знал, он не мог вспомнить девушки, которая бы до такой степени соединяла все, именно все качества, которые он, холодно рассуждая, желал
видеть в своей
жене.
Но Алексей Александрович не чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен от прямого участия в правительственной деятельности, яснее чем прежде
видел теперь недостатки и ошибки в деятельности других и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после своей разлуки с
женой он начал писать свою первую записку о новом суде из бесчисленного ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему досадно было на
жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и
видеть княгиню Бетси; но
жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он, сделав усилие над собой, пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
Обдумывая дальнейшие подробности, Алексей Александрович не
видел даже, почему его отношения к
жене не могли оставаться такие же почти, как и прежде.
Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он
увидел, что вместо того, что он хотел сделать, то есть предостеречь свою
жену от ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком.
Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к
жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую
жену, она поняла, что болезненная
жена считает себя непонятою женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто
видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.
Она молча села в карету Алексея Александровича и молча выехала из толпы экипажей. Несмотря на всё, что он
видел, Алексей Александрович всё-таки не позволял себе думать о настоящем положении своей
жены. Он только
видел внешние признаки. Он
видел, что она вела себя неприлично, и считал своим долгом сказать ей это. Но ему очень трудно было не сказать более, а сказать только это. Он открыл рот, чтобы сказать ей, как она неприлично вела себя, но невольно сказал совершенно другое.
Отчего же и сходят с ума, отчего же и стреляются?» ответил он сам себе и, открыв глаза, с удивлением
увидел подле своей головы шитую подушку работы Вари,
жены брата.
— Так вы
жену мою
увидите. Я писал ей, но вы прежде
увидите; пожалуйста, скажите, что меня
видели и что all right. [всё в порядке.] Она поймет. А впрочем, скажите ей, будьте добры, что я назначен членом комиссии соединенного… Ну, да она поймет! Знаете, les petites misères de la vie humaine, [маленькие неприятности человеческой жизни,] — как бы извиняясь, обратился он к княгине. — А Мягкая-то, не Лиза, а Бибиш, посылает-таки тысячу ружей и двенадцать сестер. Я вам говорил?
Через час Анна рядом с Голенищевым и с Вронским на переднем месте коляски подъехали к новому красивому дому в дальнем квартале. Узнав от вышедшей к ним
жены дворника, что Михайлов пускает в свою студию, но что он теперь у себя на квартире в двух шагах, они послали ее к нему с своими карточками, прося позволения
видеть его картины.
Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней всё то, чего он желал от
жены: она была бедна и одинока, так что она не приведет с собой кучу родных и их влияние в дом мужа, как его он
видел на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже всегда желал для своей будущей семейной жизни.
Он
видел, что сложные условия жизни, в которых он находился, не допускали возможности тех грубых доказательств, которых требовал закон для уличения преступности
жены;
видел то, что известная утонченность этой жизни не допускала и применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих доказательств уронило бы его в общественном мнении более, чем ее.
Левин остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать с княгиней и Варенькой,
видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он
видел в лице своей
жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
Во все это тяжелое время Алексей Александрович замечал, что светские знакомые его, особенно женщины, принимали особенное участие в нем и его
жене. Он замечал во всех этих знакомых с трудом скрываемую радость чего-то, ту самую радость, которую он
видел в глазах адвоката и теперь в глазах лакея. Все как будто были в восторге, как будто выдавали кого-то замуж. Когда его встречали, то с едва скрываемою радостью спрашивали об ее здоровье.
Серые глава адвоката старались не смеяться, но они прыгали от неудержимой радости, и Алексей Александрович
видел, что тут была не одна радость человека, получающего выгодный заказ, — тут было торжество и восторг, был блеск, похожий на тот зловещий блеск, который он видал в глазах
жены.
— Ах, если бы вы
видели, графиня, — говорил Степан Аркадьич. — И
жена его тут… Ужасно
видеть ее… Она бросилась на тело. Говорят, он один кормил огромное семейство. Вот ужас!
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, —
видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо! Не бывало такой
жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
—
Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо, что случились добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом. И на обеде, когда все уже развеселились, и он также, вот и говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас
видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была
жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что
жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков,
видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом
увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная
жена.
Вижу, что ты иное творенье Бога, нежели все мы, и далеки пред тобою все другие боярские
жены и дочери-девы.
Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой он не
увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою
жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.
— Я уверен, что вы об этом господине Лужине, моем по
жене родственнике, уже составили ваше мнение, если его хоть полчаса
видели или хоть что-нибудь об нем верно и точно слышали.