Неточные совпадения
— Вот этот парнишка
легко карьерочку сделает! Для начала — женится на богатой, это ему
легко, как муху
убить. На склоне дней будет сенатором, товарищем министра, членом Государственного совета, вообще — шишкой! А по всем своим данным, он — болван и невежда. Ну — черт с ним!
Да, с ней было
легко, просто. А вообще жизнь снова начала тревожить неожиданностями. В Киеве
убили Столыпина. В квартире Дронова разгорелись чрезвычайно ожесточенные прения на тему — кто
убил: охрана? или террористы партии эсеров? Ожесточенность спора удивила Самгина: он не слышал в ней радости, которую обычно возбуждали акты террора, и ему казалось, что все спорящие недовольны, даже огорчены казнью министра.
Убить оленя во время рева очень
легко. Самцы, ослепленные страстью, совершенно не замечают опасности и подходят к охотнику, когда он их подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы были вполне обеспечены, поэтому я не пустил казаков на охоту, но сам решил пойти в тайгу ради наблюдений.
Про силу лебедя рассказывают чудеса: говорят, что он ударом крыла
убивает до смерти собаку, если она приблизится к нему,
легко раненному, или бросится на его детей.
Посмотри на меня, я не хотела рисоваться перед тобою, я ни единым словом не намекнула о том, что мне, может быть, не так-то
легко было попрать супружеские обязанности… а я ведь себя не обманываю, я знаю, что я преступница и что он вправе меня
убить.
Чем кончу я?
Искать любви мне боле невозможно,
А жизни мстить я право потерял.
Убить себя? То было бы
легко:
Несостоятельные должники
Выходят часто так из затрудненья;
Но этим долга выплатить нельзя —
Я должен жить. Я умереть не смею!
Воды, то есть весенних луж, не было нигде, и потому все утки садились по реке, мало замерзавшей и зимою, и я никогда не
убивал столько уток даже в апреле, сколько
убил в этом году в марте. Дни стояли красные, а по ночам морозы. Наст образовался довольно крепкий, и ходить по нем было очень ловко и
легко, как по паркету.
И вы
легко поймете и оцените их, когда я скажу, что я не знаю и сейчас, притворялся ли я сумасшедшим, чтобы безнаказанно
убить, или
убил потому, что был сумасшедшим; и навсегда, вероятно, лишен возможности узнать это.
Положение было как раз такое, при котором я мог совершить любое беззаконие и не потерять уважения окружающих. Я смотрел на людей и думал: если я захочу, я могу
убить этого и этого, и ничего мне за то не будет. И то, что я испытывал при этой мысли, было ново, приятно и немного страшно. Человек перестал быть чем-то строго защищаемым, до чего боязно прикоснуться; словно шелуха какая-то спала с него, он был словно голый, и
убить его казалось
легко и соблазнительно.
Существуют тысячи способов незаметно
убить человека, и мне, как врачу, было особенно
легко прибегнуть к одному из них.
Андрей. Ну, да вот хоть
убей, я не скрываюсь. Ты думаешь,
легко мне…
легко мне будет твоей сестре в глаза взглянуть?..
Мы возмущаемся на телесные преступления: объелся, подрался, прелюбодействовал,
убил, — а
легко смотрим на преступления слова: осудил, оскорбил, передал, напечатал, написал вредные, развращающие слова, а между тем последствия преступлений слова гораздо более тяжелы и значительны, чем преступления тела. Разница только в том, что зло телесных преступлений тотчас же заметно. Зло же преступления слова мы не замечаем, потому что оно сказывается далеко от нас и по месту и по времени.
Вы понимаете ли, как ужасно думать, что какой-нибудь оборванец
убьет меня, человека, который думает, чувствует, и что все равно бы было рядом со мной
убить Антонова, существо, ничем не отличающееся от животного, и что
легко может случиться, что
убьют именно меня, а не Антонова, как всегда бывает une fatalité [рок (франц.)] для всего высокого и хорошего.
Что-то зловещее горело широким и красным огнем, и в дыму копошились чудовищные уродцы-дети с головами взрослых убийц. Они прыгали
легко и подвижно, как играющие козлята, и дышали тяжело, словно больные. Их рты походили на пасти жаб или лягушек и раскрывались судорожно и широко; за прозрачною кожей их голых тел угрюмо бежала красная кровь — и они
убивали друг друга, играя. Они были страшнее всего, что я видел, потому что они были маленькие и могли проникнуть всюду.
Первое время, тогда, даже странное что-то со мной делалось: взгляну случайно на какого-нибудь человека, на улице или у нас в Думе, и подумаю: а как
легко можно его
убить! — и мне станет так его жалко и хочется быть таким осторожным, чтобы даже нечаянно как-нибудь…
Ну так это вздор: душу так
легко не
убьешь.
Никто не останавливался над тем, чтт это за женщина и стоила ли она такого жертвоприношения. Все равно! И что это была за любовь — на чем она зиждилась? Все началось точно с детской, точно «в мужа с женою играли», — потом расстались, и она, по своей малосодержательности, быть может, счастлива, мужа ласкает и рождает детей, — а он хранит какой-то клочок и
убивает себя за него… Это все равно! Он — то хорош, он всем интересен! О нем как-то
легко и приятно плакать.
Он понял, что
легко убить человека, что эксперимент этот не так труден, но что это не дает никакой силы, что это лишает человека духовной силы.
— Люблю… Любовь, друг мой, обоюдоострое орудие… Это сталь, из которой делается нож гильотины и спасительный операционный ланцет… Любовью можно вызвать к жизни все хорошие инстинкты человека так же
легко, как и
убить их…
Убить человека, убийство которого было так удобно, человека, ему доверяющего и не подозревающего его гнусных замыслов, сидящего с ним бок о бок, и, конечно, не думающего принимать против него каких-либо мер предосторожности — ведь это же так
легко, но на деле оказывалось страшно трудным.
Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут
убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень
легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен.
Убить себя ради мнения других людей казалось
легко, но
убить себя для себя было невозможно.