Неточные совпадения
Вскоре приехал князь Калужский и Лиза Меркалова со Стремовым. Лиза Меркалова была худая брюнетка с восточным ленивым типом лица и прелестными, неизъяснимыми, как все говорили, глазами. Характер ее
темного туалета (Анна тотчас же
заметила и оценила это) был совершенно соответствующий ее красоте. Насколько Сафо была крута и подбориста, настолько Лиза была мягка и распущенна.
И он от двери спальной поворачивался опять к зале; но, как только он входил назад в
темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это не так и что если другие
заметили это, то значит, что есть что-нибудь.
Вулич шел один по
темной улице; на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью, и, может быть, прошел бы мимо, не
заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь?» — «Тебя!» — отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца…
Ввечеру подавался на стол очень щегольской подсвечник из
темной бронзы с тремя античными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале, хотя этого не
замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги.
Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с
темными рамками в виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более
заметить.
Надо
заметить, что, с юридической точки зрения, дело это весьма
темное.
Темные глаза ее скользили по лицам людей, останавливаясь то на одном, то на другом, но всегда ненадолго и так, как будто она только сейчас
заметила эти лица.
Из флигеля выходили, один за другим,
темные люди с узлами, чемоданами в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на двор, проститься, но остался у окна, вспомнив, что дядя давно уже не
замечает его среди людей. Писатель подсадил дядю в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
Дядя Яков, усмехаясь, осмотрел бедное жилище, и Клим тотчас
заметил, что
темное, сморщенное лицо его стало как будто светлее, моложе.
«Вот как? — оглушенно думал он, идя домой, осторожно спускаясь по
темной, скупо освещенной улице от фонаря к фонарю. — Но если она ненавидит, значит — верит, а не забавляется словами, не обманывает себя надуманно.
Замечал я в ней что-нибудь искусственное?» — спросил он себя и ответил отрицательно.
— Не
смейте, — храпела она, задыхаясь; рот ее был открыт и вместе с
темными пятнами глаз показывал лицо разбитым.
— Светлее стало, — усмехаясь
заметил Самгин, когда исчезла последняя
темная фигура и дворник шумно запер калитку. Иноков ушел, топая, как лошадь, а Клим посмотрел на беспорядок в комнате, бумажный хаос на столе, и его обняла усталость; как будто жандарм отравил воздух своей ленью.
Представилось, что, если эта масса внезапно хлынет в город, — улицы не смогут вместить напора
темных потоков людей, люди опрокинут дома, растопчут их руины в пыль,
сметут весь город, как щетка
сметает сор.
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на желтом черепе, в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро шевелились над нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные маслом,
темные глаза.
Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
— Здравствуй, — сказала она тихо и безрадостно, в
темных глазах ее Клим
заметил только усталость. Целуя руку ее, он пытливо взглянул на живот, но фигура Лидии была девически тонка и стройна. В сани извозчика она села с Алиной, Самгин, несколько обиженный встречей и растерявшийся, поехал отдельно, нагруженный картонками, озабоченный тем, чтоб не растерять их.
Клим, давно
заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов не находит для историка
темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить человека пылью своей злости.
В эту минуту он
заметил, что глаза ее,
потемнев, как будто вздрогнули, стали шире и в зрачках остро блеснули голубые огоньки.
Он был не очень уверен в своей профессиональной ловкости и проницательности, а после визита к девице Обоимовой у него явилось опасение, что Марина может скомпрометировать его, запутав в какое-нибудь
темное дело. Он стал
замечать, что, относясь к нему все более дружески, Марина вместе с тем постепенно ставит его в позицию служащего, редко советуясь с ним о делах. В конце концов он решил серьезно поговорить с нею обо всем, что смущало его.
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь,
мести сор, освещать
темные углы,
смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Но, однако ж, пошел и ходил часто. Она не гуляла с ним по
темной аллее, не пряталась в беседку, и неразговорчив он был, не дарил он ее, но и не ревновал, не делал сцен, ничего, что делали другие, по самой простой причине: он не видал, не
замечал и не подозревал ничего, что делала она, что делали другие, что делалось вокруг.
Мы в конце одной улицы
заметили темную аллею и поворотили туда.
Мая извивается игриво, песчаные
мели выглядывают так гостеприимно, как будто говорят: «Мы вас задержим, задержим»; лес не
темный и не мелкий частокол, как на болотах, но заметно покрупнел к реке; стал чаще являться осинник и сосняк. Всему этому несказанно обрадовался Иван Григорьев. «Вон осинничек, вон соснячок!» — говорил он приветливо, указывая на знакомые деревья. Лодка готова, хлеб выпечен, мясо взято — едем. Теперь платить будем прогоны по числу людей, то есть сколько будет гребцов на лодках.
Скоро Привалов
заметил, что Зося относится к Надежде Васильевне с плохо скрытой злобой. Она постоянно придиралась к ней в присутствии Лоскутова, и ее
темные глаза
метали искры. Доктор с тактом истинно светского человека предупреждал всякую возможность вспышки между своими ученицами и смотрел как-то особенно задумчиво, когда Лоскутов начинал говорить. «Тут что-нибудь кроется», — думал Привалов.
Бывают же странности: никто-то не
заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня,
темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
Тут только я
заметил, что они были крупнее рябчиков и имели более
темное оперение.
Вдруг я
заметил два живых существа: одно была Альпа, а другое — животное, тоже похожее на собаку, но
темной окраски, мохнатое и коротконогое.
Нечего делать, пришлось остановиться здесь, благо в дровах не было недостатка. Море выбросило на берег много плавника, а солнце и ветер позаботились его просушить. Одно только было нехорошо: в лагуне вода имела солоноватый вкус и неприятный запах. По пути я
заметил на берегу моря каких-то куликов. Вместе с ними все время летал большой улит. Он имел белое брюшко, серовато-бурую с крапинками спину и
темный клюв.
Дальние горы задернулись синей дымкой вечернего тумана. Приближался вечер. Скоро кругом должна была воцариться тишина. Однако я
заметил, что по мере того как становилось
темнее, какими-то неясными звуками наполнялась долина. Слышались человеческие крики и лязганье по железу. Некоторые звуки были далеко, а некоторые совсем близко.
Стало совсем темно, так темно, что в нескольких шагах нельзя уже было рассмотреть ни черной земли на солонцах, ни
темных силуэтов деревьев. Комары нестерпимо кусали шею и руки. Я прикрыл лицо сеткой. Дерсу сидел без сетки и, казалось, совершенно не
замечал их укусов.
Помню только, как изредка по воскресеньям к нам приезжали из пансиона две дочери Б. Меньшая, лет шестнадцати, была поразительной красоты. Я терялся, когда она входила в комнату, не
смел никогда обращаться к ней с речью, а украдкой смотрел в ее прекрасные
темные глаза, на ее
темные кудри. Никогда никому не заикался я об этом, и первое дыхание любви прошло, не сведанное никем, ни даже ею.
— Сказал, чтоб не сумлевался, блины,
мол, будут. Матвея схоронили, блинов и водки попу дали, а все-то это оставило за собой длинную
темную тень, мне же предстояло еще ужасное дело — известить его мать.
Дальнейшее представляло короткую поэму мучительства и смерти. Дочь из погреба
молит мать открыть дверь… — Ой, мамо, мамо! Вiдчинiть, бо вiн мене зарiже… — «Ой, доню, доню, нещасна наша доля… Як вiдчиню, то зарiже обоих…» — Ой, мамо, мамо, —
молит опять дочь… — И шаг за шагом в этом диалоге у запертой двери развертывается картина зверских мучений, которая кончается последним восклицанием: — Не вiдчиняйте, мамо, бо вже менi й кишки висотав… — И тогда в
темном погребе все стихает…
Одной
темной осенней ночью на дворе капитана завыла собака, за ней другая. Проснулся кто-то из работников, но сначала ничего особенного во дворе не
заметил… Потом за клуней что-то засветилось. Пока он будил других работников и капитана, та самая клуня, с которой началась ссора, уже была вся в огне.
— Да што с ним разговаривать-то! — лениво
заметил мельник Ермилыч, позевывая. — Вели его в
темную, Флегонт Василич, а завтра разберешь… Вот мы с отцом Макаром о чае соскучились. Мало ли бродяжек шляющих по нашим местам…
Полежав немного, дядя приподнимается, весь оборванный, лохматый, берет булыжник и
мечет его в ворота; раздается гулкий удар, точно по дну бочки. Из кабака лезут
темные люди, орут, храпят, размахивают руками; из окон домов высовываются человечьи головы, — улица оживает, смеется, кричит. Всё это тоже как сказка, любопытная, но неприятная, пугающая.
— Пожалуйте-ко милостью, покушайте! — ласково просил он, а когда у него брали ломоть, он внимательно осматривал свою
темную ладонь и,
заметя на ней капельку варенья, слизывал его языком.
Между прочим, на этот раз я тут
заметил грузина, который бродил, как тень, около входов в карцеры; он уже пять месяцев сидит здесь, в
темных сенях, как подозреваемый в отравлении, и ждет расследования, которое до сих пор еще не началось.
— Тут в Александровске еще ничего, — сказал мне механик,
заметив, какое тяжелое впечатление произвел на меня берег, — а вот вы увидите Дуэ! Там берег совсем отвесный, с
темными ущельями и с угольными пластами… мрачный берег! Бывало, мы возили на «Байкале» в Дуэ по 200–300 каторжных, так я видел, как многие из них при взгляде на берег плакали.
[Что эта обмазка или штукатурка есть не что иное, как
помет лысены — убедиться нетрудно, сличив обмазку с свежим
пометом, которого всегда бывает довольно на верху гнезда] на дне лежала настилка из черных перьев и
темного пуха, выщипанного матерью из своей хлупи, и, наконец, девять яиц (немножко поменьше куриных) прекрасного темно-сизого, слегка зеленоватого цвета с глянцем, испещренных белыми крапинками.
На самых верхних уступах помещались многочисленные чайки. Белый цвет птиц, белый пух и белый
помет, которым сплошь были выкрашены края карнизов, делали чаек мало заметными, несмотря на общий
темный фон скалы.
Продолжая свою характеристику, она
замечает, что «насчет плутовства — он, точно, старик хитрый; но хоть и плутоват, а человек
темный.
Нюрочка
заметила только бледное лицо и глубоко надвинутый на глаза
темный платок.
Она так и подумала: «Ах, какой большой!» Лицо она рассмотрела потом и крайне смутилась,
заметив, что Вася пристально глядит на нее большими
темными глазами с поволокой.
— Часто хвораю, — отвечала спокойно Лиза и, еще раз позвав за собою Розанова, пошла впереди его через переднюю по коридору. Вдоль
темного коридора Розанов
заметил несколько дверей влево и, наконец, вошел за Лизою в довольно большую комнату, окрашенную желтою краскою.
— Ты послушай-ка! Постой,
мол, подожди, не скачи стрекозою-то, — проговорила Абрамовна, идя вслед за Лизой по длинному и довольно
темному коридору.
Здесь свечечка оказывалась еще бессильнее при
темных обоях комнаты. Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из густого мрака, и из одной щелки этого чехла на Помаду смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины думы и затеяла пошутить с ним: «Вот,
мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично, в этом пыльном шалашике».
Понятно, в конце концов случилось то, что должно было случиться. Видя в перспективе целый ряд голодных дней, а в глубине их —
темный ужас неизвестного будущего, Любка согласилась. на очень учтивое приглашение какого-то приличного маленького старичка, важного, седенького, хорошо одетого и корректного. За этот позор Любка получила рубль, но не
смела протестовать: прежняя жизнь в доме совсем вытравила в ней личную инициативу, подвижность и энергию. Потом несколько раз подряд он и совсем ничего не заплатил.
Неравнодушно смотрел я на эту картину и со страхом
замечал, что ветерок, который сначала едва тянул с восхода, становился сильнее и что поверхность Волги беспрестанно меняла свой цвет, то
темнела, то светлела, — и крупная рябь бесконечными полосами бороздила ее мутную воду.
— Из дому-с! — отвечал Петр Петрович и сейчас же
заметил, что Груша как бы немного пряталась в
темном углу.
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся
наметом; некрашеные стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных времен не мытые оконца подслеповато глядели на площадь и, вследствие осевшей на них грязи, отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный
темный двор, в котором непривычный глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.