Неточные совпадения
Сижу сегодня после дряннейшего обеда из кухмистерской, с
тяжелым желудком — сижу, курю — вдруг опять Марфа Петровна, входит вся разодетая, в новом шелковом зеленом
платье с длиннейшим хвостом: «Здравствуйте, Аркадий Иванович!
Грузная, мужеподобная Орехова, в
тяжелом шерстяном
платье цвета ржавого железа, положив руку на плечо Плотниковой, стучала пальцем по какой-то косточке и говорила возмущенно...
В этот вечер ее физическая бедность особенно колола глаза Клима.
Тяжелое шерстяное
платье неуловимого цвета состарило ее, отягчило движения, они стали медленнее, казались вынужденными. Волосы, вымытые недавно, она небрежно собрала узлом, это некрасиво увеличило голову ее. Клим и сегодня испытывал легонькие уколы жалости к этой девушке, спрятавшейся в темном углу нечистоплотных меблированных комнат, где она все-таки сумела устроить для себя уютное гнездо.
Первой явилась к завтраку Марина в измятом, плохо выглаженном
платье, в
тяжелой короне волос, заплетенных в косу; ласково кивнув головою Самгину, она спросила...
Они были две высокие, седые, чинные старушки, ходившие дома в
тяжелых шелковых темных
платьях, больших чепцах, на руках со многими перстнями.
В доме тянулась бесконечная анфилада обитых штофом комнат; темные
тяжелые резные шкафы, с старым фарфором и серебром, как саркофаги, стояли по стенам с
тяжелыми же диванами и стульями рококо, богатыми, но жесткими, без комфорта. Швейцар походил на Нептуна; лакеи пожилые и молчаливые, женщины в темных
платьях и чепцах. Экипаж высокий, с шелковой бахромой, лошади старые, породистые, с длинными шеями и спинами, с побелевшими от старости губами, при езде крупно кивающие головой.
Вспомнила она, как она в открытом, залитом вином красном шелковом
платье, с красным бантом в спутанных волосах, измученная и ослабевшая и опьяненная, проводив гостей к двум часам ночи, подсела в промежуток танцев к худой, костлявой, прыщеватой аккомпаньяторше скрипача и стала жаловаться ей на свою
тяжелую жизнь, и как эта аккомпаньяторша тоже говорила, что тяготится своим положением и хочет переменить его, и как к ним подошла Клара, и как они вдруг решили все три бросить эту жизнь.
В припадке невыразимой жалости и нежности она целовала полы его
платья. В кабинете на минуту воцарилось
тяжелое молчание.
В зале, отделанном с большой роскошью, гостей встретила сама Катерина Ивановна. Она была сегодня в
тяжелом бархатном
платье, с брильянтовой бабочкой в золотистых волосах.
Данилушку он видел точно в тумане и теперь шел через столовую по мягкой тропинке с каким-то
тяжелым предчувствием: он боялся услышать знакомый шорох
платья, боялся звуков дорогого голоса и вперед чувствовал на себе пристальный и спокойный взгляд той, которая для него навсегда была потеряна.
— Это твоей бабушки сарафан-то, — объяснила Марья Степановна. — Павел Михайлыч, когда в Москву ездил, так привез материю… Нынче уж нет таких материй, — с
тяжелым вздохом прибавила старушка, расправляя рукой складку на сарафане. — Нынче ваши дамы сошьют
платье, два раза наденут — и подавай новое. Материи другие пошли, и люди не такие, как прежде.
Струнников, с своей стороны, тоже доволен. Но он не мечтает, во-первых, потому, что
отяжелел после обеда и едва может добрести до кабинета, и, во-вторых, потому, что мечтания вообще не входят в его жизненный обиход и он предпочитает проживать деньги, как придется, без заранее обдуманного намерения. Придя в кабинет, он снимает
платье, надевает халат и бросается на диван. Через минуту громкий храп возвещает, что излюбленный человек в полной мере воспользовался послеобеденным отдыхом.
Но на выручку появилась Анфуса Гавриловна в своем новом
тяжелом шелковом
платье, стоявшем коробом, и в купеческой косынке-головке.
Всё болело; голова у меня была мокрая, тело
тяжелое, но не хотелось говорить об этом, — всё кругом было так странно: почти на всех стульях комнаты сидели чужие люди: священник в лиловом, седой старичок в очках и военном
платье и еще много; все они сидели неподвижно, как деревянные, застыв в ожидании, и слушали плеск воды где-то близко. У косяка двери стоял дядя Яков, вытянувшись, спрятав руки за спину. Дед сказал ему...
За боковыми дверями с обеих сторон ее комнаты шла оживленная беседа, и по коридору беспрестанно слышались то
тяжелые мужские шаги, то чокающий, приятный стук женских каблучков и раздражающий шорох
платьев.
Наконец в залу вошла и сама Эмма Эдуардовна. Она была величественнее, чем когда бы то ни было, — одетая в черное шелковое
платье, из которого точно боевые башни, выступали ее огромные груди, на которые ниспадали два жирных подбородка, в черных шелковых митенках, с огромной золотой цепью, трижды обмотанной вокруг шеи и кончавшейся
тяжелым медальоном, висевшим на самом животе.
Дом двухэтажный, зеленый с белым, выстроен в ложнорусском, ёрническом, ропетовском стиле, с коньками, резными наличниками, петухами и деревянными полотенцами, окаймленными деревянными же кружевами; ковер с белой дорожкой на лестнице; в передней чучело медведя, держащее в протянутых лапах деревянное блюдо для визитных карточек; в танцевальном зале паркет, на окнах малиновые шелковые
тяжелые занавеси и тюль, вдоль стен белые с золотом стулья и зеркала в золоченых рамах; есть два кабинета с коврами, диванами и мягкими атласными пуфами; в спальнях голубые и розовые фонари, канаусовые одеяла и чистые подушки; обитательницы одеты в открытые бальные
платья, опушенные мехом, или в дорогие маскарадные костюмы гусаров, пажей, рыбачек, гимназисток, и большинство из них — остзейские немки, — крупные, белотелые, грудастые красивые женщины.
Чтобы не съел он чего-нибудь
тяжелого, она сама приготовляла ему на станциях кушанья; сама своими слабыми ручонками стлала ему постель, сторожила его, как аргус [Аргус — в греч. мифологии многоглазый великан; богиня Гера превратила А. в павлина и разукрасила его хвост глазами.], когда он засыпал в экипаже, — и теперь, приехав в Воздвиженское, она, какая-то гордая, торжествующая, в свеженьком холстинковом
платье, ходила по всему дому и распоряжалась.
Он казался сильно уставшим.
Платье его было мокро от дождя, лицо тоже; волосы слиплись на лбу, во всей фигуре виднелось
тяжелое утомление. Я в первый раз видел это выражение на лице веселого оратора городских кабаков, и опять этот взгляд за кулисы, на актера, изнеможенно отдыхавшего после
тяжелой роли, которую он разыгрывал на житейской сцене, как будто влил что-то жуткое в мое сердце. Это было еще одно из тех откровений, какими так щедро наделяла меня старая униатская «каплица».
Давно пригнанные парадные мундиры спешно, в последний раз, примерялись в цейхгаузах. За
тяжелое время непрестанной гоньбы молодежь как будто выросла и осунулась, но уже сама невольно чувствует, что к ней начинает прививаться та военная прямизна и подтянутость, по которой так нетрудно узнать настоящего солдата даже в вольном
платье.
и бедный юнкер с каждой минутой чувствует себя все более
тяжелым, неуклюжим, некрасивым и робким. Классная дама, в темно-синем
платье, со множеством перламутровых пуговиц на груди и с рыбьим холодным лицом, давно уже глядит на него издали тупым, ненавидящим взором мутных глаз. «Вот тоже: приехал на бал, а не умеет ни танцевать, ни занимать свою даму. А еще из славного Александровского училища. Постыдились бы, молодой человек!»Ужасно много времени длится эта злополучная кадриль. Наконец она кончена.
На нем было «городское
платье», как и на Борке, светлые клетчатые короткие панталоны, большие и
тяжелые шнуровые ботинки, крахмальная сорочка и светлый жилет.
А через два дня он, поддерживаемый ею и Тиуновым, уже шёл по улицам города за гробом Хряпова. Город был окутан влажным облаком осеннего тумана, на кончиках голых ветвей деревьев росли, дрожали и тяжело падали на потную землю крупные капли воды.
Платье покрывалось сыростью, точно капельками ртути. Похороны были немноголюдны, всего человек десять шагало за гробом шутливого ростовщика, которому при жизни его со страхом кланялся весь город. Гроб —
тяжёлую дубовую колоду — несли наёмные люди.
Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное
тяжелыми черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях и клубил ее
платье, что пыль внезапно поднималась и неслась столбом по дороге…
Я только теперь рассмотрел ее хорошенько: шатенка, среднего роста, в коричневом
платье не первой молодости, которое не скрывало очень солидных форм. Серые глаза, чуть-чуть подведенные, смотрели с веселой дерзостью. Меня поразили густые волосы, сложенные на затылке
тяжелым узлом. Она медленно оглядела комнату, оглядела ветхий стул, который ей я подал, а потом села и спокойно перевела глаза на меня.
Скоро из брагинских горниц народ начал отливать, унося с собою купленные вещи. Женщины тащили узлы с
платьем, посуду, разный хлам из домашности, а мужчины более
тяжелые вещи. Подрядчик мигнул знакомым мастеровым, а те весело подхватили ореховую мебель, как перышко, — двое несли диван, остальные — кресла и стулья. Гордей Евстратыч провожал их до дверей и даже поздравил подрядчика с покупочкой.
В сумрачной, душной и
тяжелой атмосфере по комнатам почти бесшумно двигались женские фигуры, одетые в темные
платья, всегда с видом душевного сокрушения на лицах и всегда в мягких туфлях на ногах.
Однажды он проснулся на рассвете, пошёл в кухню пить и вдруг услыхал, что кто-то отпирает дверь из сеней. Испуганный, он бросился в свою комнату, лёг, закрылся одеялом, стараясь прижаться к сундуку как можно плотнее, и через минуту, высунув ухо, услышал в кухне
тяжёлые шаги, шелест
платья и голос Раисы Петровны...
Никто из нас, детей, разумеется, и воображения не имел, что такое наша Ольга Федотовна могла быть этому суровому старику в
тяжелой золотой шапке, которою он все как будто помахивал. Мы только всё дергали Ольгу Федотовну потихоньку за
платье и беспрестанно докучали ей расспросами, что значит то и что значит это? На все эти вопросы она отвечала нам одно...
В это время Бенни посетила
тяжелая болезнь и нищета, к которой он привел себя предшествовавшим своим поведением и из которой, упав духом, не мог выбиться до самой высылки его, по решению сената, за русскую границу в качестве «англичанина». Средства, к которым Артур Бенни прибегал для того, чтобы, имея некоторый талант и знания, при отменной трезвости и добросовестности в работе, доходить порой до неимения хлеба и носильного
платья, были самые оригинальные.
Если бы он был знаток человеческой природы, он прочел бы на нем в одну минуту начало ребяческой страсти к балам, начало тоски и жалоб на длинноту времени до обеда и после обеда, желанья побегать в новом
платье на гуляньях,
тяжелые следы безучастного прилежания к разным искусствам, внушаемого матерью для возвышения души и чувств.
Лизавета же Николавна… о! знак восклицания… погодите!.. теперь она взошла в свою спальну и кликнула горничную Марфушу — толстую, рябую девищу!.. дурной знак!.. я бы не желал, чтоб у моей жены или невесты была толстая и рябая горничная!.. терпеть не могу толстых и рябых горничных, с головой, вымазанной чухонским маслом или приглаженной квасом, от которого волосы слипаются и рыжеют, с руками шероховатыми, как вчерашний решетный хлеб, с сонными глазами, с ногами, хлопающими в башмаках без ленточек,
тяжелой походкой, и (что всего хуже) четвероугольной талией, облепленной пестрым домашним
платьем, которое внизу уже, чем вверху…
Из мастерской послышались торопливые шаги и шуршанье
платья. Значит, она ушла. Ольге Ивановне хотелось громко крикнуть, ударить художника по голове чем-нибудь
тяжелым и уйти, но она ничего не видела сквозь слезы, была подавлена своим стыдом и чувствовала себя уже не Ольгой Ивановной и не художницей, а маленькою козявкой.
Любочка. Ну, на покупку швейной машины или инструментов каких-нибудь. Я все буду такое покупать, а бархатного черного
платья я уж не куплю. А мне очень хотелось. Ко мне идут
тяжелые материи. Ну, так что вы говорили? Я так люблю вас слушать.
Лезу и проваливаюсь, в своих
тяжелых русских башмаках, в
тяжелом буром, вроде как войлочном,
платье сразу падаю в воду (в воду, а не в море), а рыжий Володя меня вытаскивает и выливает воду из башмаков, а потом я рядом с башмаками сижу и в
платье сохну — чтобы мать не узнала.
Я помню только эти синие, ничего не выражающие глаза, напудренный нос,
тяжелое, но роскошное
платье и несколько массивных браслетов на обеих руках…
Вот смиренно-мягкою, неслышною походочкою прошел за эту заветную дверь славнобубенский ксендз-пробощ Кунцевич, и о его приходе, по-видимому, никто не докладывал. После него майору пришлось еще сидеть, по крайней мере, около часу. Просительская скука начинала в нем уже переходить в просительскую тоску, как вдруг лакей с какою-то особенною официальностью распахнул двери — и из смежной комнаты послышался шорох
тяжелого шелкового
платья.
Поднявшись в дортуар, институтки сбрасывали с себя не только
тяжелые камлотовые
платья, но и дневную муштру, казенщину, неестественность и нелепость большинства институтских правил и неписаных законов.
Поднимаю бубен над головой и, вертя его так, чтобы все звонкие колокольчики разом запели серебряную песнь звенящего ручья, пускаюсь в пляску. Ноги бесстрашно скользят на зеркале паркета… Воздушное
платье стелется облаком…
Тяжелые косы бьют меня по плечам и спине… Темп лезгинки нарастает.
Шуршит
тяжелое, плотное шелковое
платье. Поднял Никита Федорыч голову… Вся в черном, стройная станом, величавой, осанистой походкой медленно навстречу ему сходит с лестницы Марья Ивановна… Поверставшись, окинула его быстрым, пристальным взором… Что-то таинственное, что-то чарующее было в том взоре… Узнала, должно быть, пароходного спутника — улыбнулась строгой, холодной улыбкой… И затем медленно мимо прошла.
По беленькому личику Фенички расползаются багровые пятна румянца. Сегодня утром она тихонько пробралась в дортуар среднеотделенок, взяла
платье своего кумира Наташи, выутюжила его в бельевой, начистила до глянца туфли Румянцевой… Потом, в часы уборки, таскала
тяжелые ведра и мыла лестницу, исполняя работу, возложенную надзирательницей на новенькую. Теперь ей до боли хочется, схватить рукоделие Наташи и наметить за Румянцеву злополучный платок.
Но вот одно из этих
тяжелых существ встало из-за стола, — и я, увидав на нем длинное
платье, догадался, что это должна быть особа женского пола.
Грубое белье, уродливые прюнелевые ботинки и
тяжелое, парусом стоящее камлотовое
платье — все это показалось мне ужасно неудобным в первые минуты.
Теперь, к ночи, трава и лес пахли еще сильнее, и сходившие люди уже не казались такими смешными и
тяжелыми: прозрачные сумерки точно окрылили их, и две женщины в светлых
платьях, казалось, не пошли, а полетели, как лебеди.
Ее приволжское «чай» немного резнуло его ухо, но тотчас же и понравилось ему. Голова Анны Серафимовны с широкими прядями волос, блеск глаз и стройность стана — все это окинул он одним взглядом и остался доволен. Но цвет
платья он нашел «купецким». Она подумала то же самое и в одну с ним минуту и опять смутилась. Ей стало нестерпимо досадно на это глупое,
тяжелое да вдобавок еще очень дорогое
платье.
В этом шкапу висели зимние
платья, укутанные в простыни,
тяжелые, расшитые шелками, серебром, золотом, с кружевными отделками.
Вся усадьба вообще, а хоромы Строгановых в особенности имели необычайно праздничный вид. Двор был усыпан желтым песком,
тяжелые дубовые ворота отворены настежь, как бы выражая эмблему раскрытых объятий. По двору сновал народ, мужчины и женщины, в ярких праздничных
платьях.
По лестнице поднималась маленькая старушка, одетая в черное
платье из
тяжелой шелковой материи.
Она сама — высокая, полная, выглядевшая далеко моложе своих лет, с строгим, властным выражением правильного лица, надменным взглядом светло-карих глаз, с седыми буклями на висках, в старомодном чепце и
платье из
тяжелой материи, казалась сошедшею с фамильного портрета — одного из тех в массивных золоченых рамах, которыми были увешаны стены ее обширной «портретной».
От одного из ее движений выскользнула шпилька и длинная
тяжелая коса, рассыпавшись, упала на ее
платье, которое, плотно обхватывая стан, великолепно вырисовывало ее соблазнительно сложенную фигуру.