Неточные совпадения
— Тоську в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали, черт его знает что за город, жителя в нем две
тысячи триста человек. Одна там, только какой-то
поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает, книг просит. Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась в политику…
— Каждое царствование, — начал Самбурский. — мы ведем здесь побоища с
поляками, но самое огромное побоище было теперь; оно стоило денег двести миллионов, а человеческих жертв шестьдесят
тысяч.
— Теперича там эти господа
поляки у себя в Варшаве гимны все какие-то поют, — говорил он, — гимны!.. Черт знает, что такое!.. Какие тут гимны, коли тут нужно вó!.. Кулак нужен, а они гимны!.. Тоже, слышно, вот, капиталы все сбирают, пожертвования, а никаких тут, в сущности, особенных капиталов и не требуется! Дайте мне только десять
тысяч рублей, да я вам за десять
тысяч всю Россию подыму! Какое угодно пари!! Ничего больше, как только десять
тысяч! Да и того много, пожалуй!
— Панове-братья! — с едкой улыбкой возвысил он свой голос. — Неужели и теперь, в такую минуту и ради такого дела, мы в сто
тысяч первый раз повторим на себе ту проклятую пословицу, которая гласит, что где два
поляка, там три убеждения?! Если так, то лучше разойдемтесь и ответимте нашим варшавским братьям, что мы свое личное самолюбие предпочитаем общему делу!
— Да; вот как
поляки, например, те тоже так рассуждают, — сказал Свитка. — Их тоже в Польше уж как ведь мучают! И казнят, и огнем жгут, и в Сибирь ссылают
тысячами, а они все терпели и терпят… Только собираются всем народом в церковь Богу молиться за свое горе, чтобы Бог избавил их, а в них тут, в самом же храме Божьем, из ружья стреляют, штыками колют… и женщин, и малых детей, всех без разбору!
Висленев, грызя сухарь, распечатал конверт и прочел: «Примите к сведению, еще одна подлость: Костька Оболдуев, при всем своем либерализме, он женился на Форофонтьевой и взял за нею в приданое восемьдесят
тысяч. Пишу вам об этом со слов Роговцова, который заходил ко мне ночью нарочно по этому делу. Утром иду требовать взнос на общее дело и бедным
полякам. Завтра поговорим. Анна Скокова».
Ваши управляющие-поляки, эти подлые шпионы, все эти Казимиры да Каэтаны рыщут от утра до ночи по десяткам
тысяч десятин и в угоду вам стараются содрать с одного вола три шкуры.
Кажется, слышишь из отверстия подземной тюрьмы вздох орденмейстера Иогана фон Ферзена, засаженного в ней по подозрению в сношениях с русскими [1472 года.]; видишь под стенами замка храброго воеводу, князя Александра Оболенского, решающегося лучше умереть, чем отступить от них [1502 года.], и в окружных холмах доискиваешься его праха; видишь, как герцог Иоган финляндский, среди многочисленных своих вассалов, отсчитав
полякам лежащие на столе сто двадцать пять
тысяч талеров, запивает в серебряном бокале приобретение Гельмета и других окружных поместий [1562 года.].
Опять бессмысленно повинующиеся десятки
тысяч русских людей были пригнаны в Польшу и под начальством то Дибича, то Паскевича и высшего распорядителя — Николая I, сами не зная, зачем они делают это, пропитав землю кровью своей и своих братьев
поляков, задавили их и отдали опять во власть слабых и ничтожных людей, не желающих ни свободы, ни подавления
поляков, а только одного: удовлетворения своего корыстолюбия и ребяческого тщеславия.
Росоловский, так же как и Мигурский, так же как и
тысячи людей, наказанных ссылкою в Сибирь за то, что они хотели быть тем, чем родились, —
поляками, был замешан в этом деле, наказан за это розгами и отдан в солдаты в тот же батальон, где был Мигурский. Росоловский, бывший учитель математики, был длинный, сутуловатый, худой человек с впалыми щеками и нахмуренным лбом.
— Да чтό мне эти ваши союзники? — говорил Наполеон. — У меня союзники — это
поляки: их 80
тысяч, они дерутся как львы. И их будет 200
тысяч.