Неточные совпадения
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник.
Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году. Дань с откупа возвысил до пяти
тысяч рублей в год.
— Ну, про это единомыслие еще
другое можно сказать, — сказал князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего — что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми
тысяч.
Они соглашались, что плуг пашет лучше, что скоропашка работает успешнее, но они находили
тысячи причин, почему нельзя было им употреблять ни то, ни
другое, и хотя он и убежден был, что надо спустить уровень хозяйства, ему жалко было отказаться от усовершенствований, выгода которых была так очевидна.
Если же назначение жалованья отступает от этого закона, как, например, когда я вижу, что выходят из института два инженера, оба одинаково знающие и способные, и один получает сорок
тысяч, а
другой довольствуется двумя
тысячами; или что в директоры банков общества определяют с огромным жалованьем правоведов, гусаров, не имеющих никаких особенных специальных сведений, я заключаю, что жалованье назначается не по закону требования и предложения, а прямо по лицеприятию.
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню
других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или
другое подобное,
тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
— Напротив,
тысячи — трудно без греха, а миллионы наживаются легко. Миллионщику нечего прибегать к кривым путям. Прямой таки дорогой так и ступай, все бери, что ни лежит перед тобой!
Другой не подымет.
Десять
тысяч у него было:
другие десять
тысяч предполагал он призанять у Костанжогло, так как он сам объявил уже, что готов помочь всякому, желающему разбогатеть и заняться хозяйством.
У этого помещика была
тысяча с лишком душ, и попробовал бы кто найти у кого
другого столько хлеба зерном, мукою и просто в кладях, у кого бы кладовые, амбары и сушилы [Сушилы — «верхний этаж над амбарами, ледниками и проч., где лежат пух, окорока, рыба высушенная, овчины, кожи разные».
Из коляски была принесена шкатулка, и тут же было из нее вынуто десять
тысяч Хлобуеву; остальные же пять
тысяч обещано было привезти ему завтра: то есть обещано; предполагалось же привезти три;
другие потом, денька через два или три, а если можно, то и еще несколько просрочить.
Прежде всего пошли они обсматривать конюшню, где видели двух кобыл, одну серую в яблоках,
другую каурую, потом гнедого жеребца, на вид и неказистого, но за которого Ноздрев божился, что заплатил десять
тысяч.
А между тем подоспел Тарасов полк, приведенный Товкачем; с ним было еще два есаула, писарь и
другие полковые чины; всех козаков набралось больше четырех
тысяч.
С
другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это
тысячами, и это всюду!
Только что нас благословили, я на
другой день на полторы
тысячи и привез: бриллиантовый убор один, жемчужный
другой да серебряную дамскую туалетную шкатулку — вот какой величины, со всякими разностями, так даже у ней, у мадонны-то, личико зарделось.
Затем вы дадите
другую тысячу, из ваших трех, и вот и довольно на первый случай, вот мы и соединимся.
— Я бы вот как стал менять: пересчитал бы первую
тысячу, этак раза четыре со всех концов, в каждую бумажку всматриваясь, и принялся бы за
другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на свет — не фальшивая ли?
И словом, от родни и от
друзей любезных
Советов
тысячу надавано полезных,
Кто сколько мог,
А делом ни один бедняжке не помог.
— Да; вот я вижу у тебя — «
Друг здравия» [«
Друг здравия» — врачебная газета, издававшаяся в Петербурге с 1833 по 1869 год.] на
тысяча восемьсот пятьдесят пятый год, — заметил Базаров.
«Маракуев, наверное, подружится с курчавым рабочим. Как это глупо — мечтать о революции в стране, люди которой
тысячами давят
друг друга в борьбе за обладание узелком дешевеньких конфект и пряников. Самоубийцы».
Пред ним, одна за
другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя
тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде,
тысяча людей всех сословий стоит на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
— И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты верят, что воспитывают — идеи. Чепуха! Церковь две
тысячи лет внушает: «возлюбите
друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она поет? Черта два — единомыслие, когда у меня дом — в один этаж, а у соседа — в три! — неожиданно закончил он.
Из подвала дома купцов Синевых выползли на улицу
тысячи каких-то червяков, они копошились, лезли на серый камень фундамента, покрывая его живым, черным кружевом, ползли по панели под ноги толпы людей, люди отступали пред ними, одни — боязливо,
другие — брезгливо, и ворчали, одни — зловеще,
другие — злорадно...
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе
тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь
друг с
другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
— Подумай: половина женщин и мужчин земного шара в эти минуты любят
друг друга, как мы с тобой, сотни
тысяч рождаются для любви, сотни
тысяч умирают, отлюбив. Милый, неожиданный…
Ему известно, что десятки
тысяч рабочих ходили кричать ура пред памятником его деда и что в России основана социалистическая, рабочая партия и цель этой партии — не только уничтожение самодержавия, — чего хотят и все
другие, — а уничтожение классового строя.
Он вместо пяти получал уже от семи до десяти
тысяч рублей ассигнациями дохода; тогда и жизнь его приняла
другие, более широкие размеры. Он нанял квартиру побольше, прибавил к своему штату еще повара и завел было пару лошадей.
— А издержки какие? — продолжал Обломов. — А деньги где? Ты видел, сколько у меня денег? — почти грозно спросил Обломов. — А квартира где? Здесь надо
тысячу рублей заплатить, да нанять
другую, три
тысячи дать, да на отделку сколько! А там экипаж, повар, на прожиток! Где я возьму?
Ольга поехала с теткой с визитом до обеда, а он пошел глядеть квартиры поблизости. Заходил в два дома; в одном нашел квартиру в четыре комнаты за четыре
тысячи ассигнациями, в
другом за пять комнат просили шесть
тысяч рублей.
Ивана Ивановича «лесничим» прозвали потому, что он жил в самой чаще леса, в собственной усадьбе, сам занимался с любовью этим лесом, растил, холил, берег его, с одной стороны, а с
другой — рубил, продавал и сплавлял по Волге. Лесу было несколько
тысяч десятин, и лесное хозяйство устроено и ведено было с редкою аккуратностью; у него одного в той стороне устроен был паровой пильный завод, и всем заведовал, над всем наблюдал сам Тушин.
Надежда Васильевна и Анна Васильевна Пахотины, хотя были скупы и не ставили собственно личность своего братца в грош, но дорожили именем, которое он носил, репутацией и важностью дома, преданиями, и потому, сверх определенных ему пяти
тысяч карманных денег, в разное время выдавали ему субсидии около такой же суммы, и потом еще, с выговорами, с наставлениями, чуть не с плачем, всегда к концу года платили почти столько же по счетам портных, мебельщиков и
других купцов.
— Ты сегодня особенно меток на замечания, — сказал он. — Ну да, я был счастлив, да и мог ли я быть несчастлив с такой тоской? Нет свободнее и счастливее русского европейского скитальца из нашей
тысячи. Это я, право, не смеясь говорю, и тут много серьезного. Да я за тоску мою не взял бы никакого
другого счастья. В этом смысле я всегда был счастлив, мой милый, всю жизнь мою. И от счастья полюбил тогда твою маму в первый раз в моей жизни.
— Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С
другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через
тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
Вот потому-то я и пустил прежде всего три
тысячи, это было инстинктивно, но я, к счастью, ошибся: этот Макар Иванович был нечто совсем
другое…
Она увидит, что у меня есть характер, и скажет: „А у него есть характер!“ Ламберт — подлец, и ему только бы тридцать
тысяч с меня сорвать, а все-таки он у меня один только
друг и есть.
—
Друг мой, я готов за это
тысячу раз просить у тебя прощения, ну и там за все, что ты на мне насчитываешь, за все эти годы твоего детства и так далее, но, cher enfant, что же из этого выйдет? Ты так умен, что не захочешь сам очутиться в таком глупом положении. Я уже и не говорю о том, что даже до сей поры не совсем понимаю характер твоих упреков: в самом деле, в чем ты, собственно, меня обвиняешь? В том, что родился не Версиловым? Или нет? Ба! ты смеешься презрительно и махаешь руками, стало быть, нет?
И книг,
друг мой, у него столько, что я и не видывал еще столько ни у кого, — сам говорил мне, что на восемь
тысяч рублей.
Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно Версилов на
другой же день получил лично от Зерщикова письмо на мое имя и с лишком
тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке денег.
— Не то что смерть этого старика, — ответил он, — не одна смерть; есть и
другое, что попало теперь в одну точку… Да благословит Бог это мгновение и нашу жизнь, впредь и надолго! Милый мой, поговорим. Я все разбиваюсь, развлекаюсь, хочу говорить об одном, а ударяюсь в
тысячу боковых подробностей. Это всегда бывает, когда сердце полно… Но поговорим; время пришло, а я давно влюблен в тебя, мальчик…
Но вот что, однако же, мне известно как достовернейший факт: за несколько лишь дней до смерти старик, призвав дочь и
друзей своих, Пелищева и князя В—го, велел Катерине Николаевне, в возможном случае близкой кончины его, непременно выделить из этого капитала Анне Андреевне шестьдесят
тысяч рублей.
— Придете, и тогда… тогда
другой разговор. Будет главный разговор. Две
тысячи, помните!
Там, дальше, уже нажив
тысячу и
другую, я бы, конечно, и невольно вышел из факторства и уличного перекупства.
Представьте, что из шестидесяти
тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и
других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались в глаза.
Всех европейцев здесь до четырехсот человек, китайцев сорок, индийцев, малайцев и
других азиатских племен до двадцати
тысяч: это на всем острове.
Шанхай сам по себе ничтожное место по народонаселению; в нем всего (было до осады) до трехсот
тысяч жителей: это мало для китайского города, но он служил торговым предместьем этим городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и чай — две самые важные статьи, которыми пока расплачивается Китай за бумажные, шерстяные и
другие европейские и американские изделия.
С сгоревшей избой у меня пропало все имущество, да еще украли у меня однажды
тысячу рублей, в
другой раз
тысячу шестьсот.
Другой посылается, например, в Нижне-Колымский уезд, — это ни больше ни меньше, как к Ледовитому морю, за две
тысячи пятьсот или три
тысячи верст от Якутска, к чукчам — зачем вы думаете: овладеть их землей, а их самих обложить податью?
Мне остается сказать несколько слов о некоторых из якутских купцов, которые также достигают до здешних геркулесовых столпов, то есть до Ледовитого моря, или в противную сторону, до неведомых пустынь. Один из них ездит, например, за пятьсот верст еще далее Нижнеколымска, до которого считается три
тысячи верст от Якутска, к чукчам,
другой к югу, на реку Уду, третий к западу, в Вилюйский округ.
Если хотите сделать ее настоящей поварней, то привезите с собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте взять и огня: попросить не у кого, соседей нет кругом; прямо на
тысячу или больше верст пустыня, направо
другая, налево третья и т. д.
Какой-нибудь мистер Каннингам или
другой, подобный ему представитель торгового дома проживет лет пять, наживет
тысяч двести долларов и уезжает, откуда приехал, уступая место
другому члену того же торгового дома.
«Мы приехали из-за многих сотен, — начал он мямлить, — а вы из-за многих
тысяч миль; мы никогда
друг друга не видали, были так далеки между собою, а вот теперь познакомились, сидим, беседуем, обедаем вместе.
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «В разных местах, — сказал он, — и к северу, и к югу, за
тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж живет в тех местах, например к северу?» — «Не живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим дорогам верхом, большею частью на одних и тех же лошадях или на оленях. По колымскому и
другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»