Неточные совпадения
Хиония Алексеевна в эти немногие дни не только не имела времени посетить свою приятельницу, но даже потеряла всякое представление о переменах дня и
ночи. У нее был полон рот самых необходимых хлопот, потому что нужно было приготовить квартиру для Привалова в ее маленьком домике. Согласитесь, что это была самая
трудная и сложная задача, какую только приходилось когда-нибудь решать Хионии Алексеевне. Но прежде мы должны сказать, каким образом все это случилось.
В вихре искр, в порыве дыма,
Под карнизом, на весу,
День и
ночь неутомимо
Службу
трудную несу.
Автомобиль бешено удирал от пожарного обоза, запряженного отличными лошадьми. Пока не было телефонов, пожары усматривали с каланчи пожарные. Тогда не было еще небоскребов, и вся Москва была видна с каланчи как на ладони. На каланче, под шарами, ходил день и
ночь часовой. Трудно приходилось этому «высокопоставленному» лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще
труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, — только гляди, не зевай! И ходит он кругом и «озирает окрестности».
— Я живо наберу. Вы ложитесь, у вас был
трудный день, устали. Ложитесь здесь, на кровати, я не буду спать, и
ночью, может быть, разбужу вас помочь мне… Когда ляжете, погасите лампу.
Но еще
труднее с непривычки была чересчур сильная отдача ложа в плечо при выстреле. Она была так быстра и тяжела, что, ударяясь в тринадцатифунтовую берданку, чуть не валит начинающего стрелка с ног. Оттого-то у всех фараонов теперь правое плечо и правая ключица в синяках и по
ночам ноют.
— Прежде всего, отдадим почет одному из наших товарищей, который еще этой
ночью изнемог в
трудной борьбе.
— Хорошая баба русская, хитрая, всё понимает всегда, добрая очень, лучше соврёт, а не обидит, когда не хочет. В
трудный день так умеет сделать: обнимет, говорит — ничего, пройдёт, ты потерпи, милый. Божия матерь ей близка, всегда её помнит. И молчит, будто ей ничего не надо, а понимает всё.
Ночью уговаривает: мы других не праведней, забыть надо обиду, сами обижаем — разве помним?
— Хошь возраста мне всего полсотни с тройкой, да жизнь у меня смолоду была
трудная, кости мои понадломлены и сердце по
ночам болит, не иначе, как сдвинули мне его с места, нет-нет да и заденет за что-то. Скажем, на стене бы, на пути маятника этого, шишка была, вот так же задевал бы он!
— От своей
трудной жизни! Работают в подвалах, по
ночам, сырость, воздуху мало. Отдыхают — в тюрьмах, — от этого всяк наизнанку вывернется.
Следующая
ночь ей была гораздо
труднее: она бредила, вскрикивала и беспрестанно звала Долинского.
Трудные переходы, пыль, жара, усталость, сбитые до крови ноги, коротенькие отдыхи днем, мертвый сон
ночью, ненавистный рожок, будящий чуть свет. И всё поля, поля, не похожие на родные, покрытые высокою зеленою, громко шелестящею длинными шелковистыми листьями кукурузой или тучной пшеницей, уже начинавшей кое-где желтеть.
— Это дуракам жизнь весела, а умному… умный водку пьет, умный озорничает… он — со всей жизнью в споре… Вот я — иной раз — лежу-лежу
ночью да и пожалею: хоть бы вошь укусила! Когда я работником был — любила вошь меня… это к деньгам, всегда! А стал чисто жить — отошла… Все отходит прочь. Остается самое дешевое — бабы… самое навязчивое,
трудное…
Похмелье у него было
трудное и тяжелое. Лицо за
ночь еще более пожелтело, волосы прилипли по сторонам щек, и он жевал губами с выражением страдания и отвращения. Увидя Прохора, — он стал как будто еще более мрачен, но все же поманил вошедшего пальцем и молча налил рюмку. По его угрюмо-страдающему виду Прохор понял, что вчерашнее миновало бесповоротно. Духовный дворник становился опять особой, не под пару Прошке, и у Прохора не хватило духу предложить ему свое угощение.
— Дело
трудное; надо мне будет всех своих на всю
ночь на молитву согнать и до утра со свещами вопиять.
— Охо-хо-о… Владычице небесная, Никола милостивой… — закончил рассказчик. — Есть ли, господа расейские, еще где такая сторона на белом свете… Ну, ин, видно, трогать… Спуск, помни, еще
труднее, а ночь-те темная.
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счёт потерять
ночам и дням,
И, с головой от хмеля
трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
В утешение же тем, кто посвящает свою жизнь и силы благородной и
трудной борьбе с заблуждениями какого бы то ни было рода, смело можно сказать, что хотя до появления истины заблуждение и будет делать свое дело, как совы и летучие мыши —
ночью, но что скорее совы и летучие мыши запугают и загонят солнце туда, откуда оно взошло, чем прежнее заблуждение вытеснит познанную и отчетливо и до конца высказанную истину и займет беспрепятственно ее свободное место.
Утро стояло светлое и свежее.
Ночью шел дождик, и разорванные тучи плавали еще по небу, но солнце блистало ярко и радостно, словно приветствуя и маня своим блеском отходящего в
трудный и темный путь.
Вспомнили мы и выругали Вандагу, покинувшего нас в
трудную минуту, досталось и сивучу, вымочившему маши одежды. Спать было негде. Всю
ночь мы просидели у камней и клевали носами до самого рассвета.
Вчера вечером я воротился домой очень усталый. Предыдущую
ночь всю напролет пришлось провести в бараке, днем тоже не удалось отдохнуть: после приема больных нужно было посетить кое-кого на дому, затем наведаться в барак. После обеда позвали на роды. Освободился я только к девяти часам вечера. Поужинал и напился чаю, раздеваюсь, с наслаждением поглядывая на постланную постель, — вдруг звонок: в барак привезли нового, очень
трудного больного. Нечего делать, пошел…
Он сначала извинился, что принимает меня в такой «дыре», и прибавил, что он всю
ночь не спал, потому что роды его жены были довольно
трудные.
— Я всегда следовал и до конца бренных дней моей
трудной жизни буду держаться правила, что горе тому дому, где владычествует жена, горе царству, коим повелевают многие. Верных моих слуг я люблю, караю только изменников. Для всех я тружусь день и
ночь, проливаю слезы и пот, видя зло, которое и хочу искоренить.
Оставалась самая
трудная часть плана, заставить Зинаиду Владимировну позднею
ночью прийти на свидание в Таврический сад.
Дух войска был как нельзя лучше: долгое брестское сидение не сопровождалось праздностью и бездельем; последующий поход был далеко не из
трудных, переходы невелики, отдыхи частые, особенных недостатков не ощущалось. Больше всего приходилось терпеть от холода, так как в холщовых рубашках пронимало насквозь, особенно по
ночам, но и это горе вскоре миновало, так как к войскам подвезли зимнее платье.
Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в
ночь непременно атакуют, он с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, — дрянь, немец, что Денисов герой и эсаул герой, и Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в
трудную минуту.