Неточные совпадения
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает
три раза: в первый раз в «краткой описи градоначальникам», во второй — в конце отчета о смутном времени и в третий — при изложении
истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю о другом, а он, смотришь, тотчас собьет разговор на лошадь Казбича. Эта
история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели
три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви в романах-с. Что за диво?..
Он слушал и химию, и философию прав, и профессорские углубления во все тонкости политических наук, и всеобщую
историю человечества в таком огромном виде, что профессор в
три года успел только прочесть введение да развитие общин каких-то немецких городов; но все это оставалось в голове его какими-то безобразными клочками.
Я помню из них
три: немецкую брошюру об унавоживании огородов под капусту — без переплета, один том
истории Семилетней войны — в пергаменте, прожженном с одного угла, и полный курс гидростатики.
Я очаровал эту даму, внеся ей деньги за всех
трех птенцов Катерины Ивановны, кроме того и на заведения пожертвовал еще денег; наконец, рассказал ей
историю Софьи Семеновны, даже со всеми онерами, ничего не скрывая.
— Вот, я даже записала два,
три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет началом духовной смерти людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима,
история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
— Мне рассказала Китаева, а не он, он — отказался, — голова болит. Но дело не в этом. Я думаю — так: вам нужно вступить в
историю, основание: Михаил работает у вас, вы — адвокат, вы приглашаете к себе двух-трех членов этого кружка и объясняете им, прохвостам, социальное и физиологическое значение их дурацких забав. Так! Я — не могу этого сделать, недостаточно авторитетен для них, и у меня — надзор полиции; если они придут ко мне — это может скомпрометировать их. Вообще я не принимаю молодежь у себя.
И, подтверждая свою любовь к
истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из
трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он сообщал шепотом, захлебываясь словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
Вечера через три-четыре терпеливого чтения дошли наконец до взаимных чувств молодых людей, до объяснений их, до первого свидания наедине. Вся эта
история была безукоризненно нравственна, чиста и до нестерпимости скучна.
Три фигуры следовали за ним и по ту сторону Альп, когда перед ним встали другие
три величавые фигуры: природа, искусство,
история…
Опенкин часа два сидел у Якова в прихожей. Яков тупо и углубленно слушал эпизоды из священной
истории; даже достал в людской и принес бутылку пива, чтобы заохотить собеседника к рассказу. Наконец Опенкин, кончив пиво, стал поминутно терять нить
истории и перепутал до того, что Самсон у него проглотил кита и носил его
три дня во чреве.
Она передала ему в коротких словах
историю. Он встал, минуты
три ходил взад и вперед, потом остановился перед ней.
Внук тех героев, которые были изображены в картине, изображавшей русское семейство средневысшего культурного круга в течение
трех поколений сряду и в связи с
историей русской, — этот потомок предков своих уже не мог бы быть изображен в современном типе своем иначе, как в несколько мизантропическом, уединенном и несомненно грустном виде.
И вот я должен сообщить вам — я именно и к князю приехал, чтоб ему сообщить об одном чрезвычайном обстоятельстве:
три часа назад, то есть это ровно в то время, когда они составляли с адвокатом этот акт, явился ко мне уполномоченный Андрея Петровича и передал мне от него вызов… формальный вызов из-за
истории в Эмсе…
Мы вошли к доктору, в его маленький домик, имевший всего комнаты три-четыре, но очень уютный и чисто убранный. Хозяин предложил нам капского вина и сигар. У него была небольшая коллекция предметов натуральной
истории.
Хорошо успокоение: прочесть подряд сто
историй, одна страшнее и плачевнее другой, когда пускаешься года на
три жить на море!
Когда делят
историю на
три периода и в последнем видят наступление совершенного состояния, то это всегда означает секуляризованный мессианизм.
К тому времени, когда возгорелась небывалая за всю
историю мировая война, выяснилось, что есть
три величайшие державы, которые могут претендовать на мировое преобладание — Англия, Россия и Германия.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что
три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините
три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в
трех словах, в
трех только фразах человеческих, всю будущую
историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем
трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Ибо в этих
трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая
история человеческая и явлены
три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле.
Конечно, понемногу. Вот короткая
история мастерской за целые
три года, в которые эта мастерская составляла главную сторону
истории самой Веры Павловны.
Я догадывался, каков должен был быть этот взгляд; рассказывая мне года через
три после события эту
историю, глаза Цехановича горели, и жилы налились у него на лбу и на перекошенной шее его.
История эта тянулась что-то около двух —
трех месяцев.
В довершение всего в «Запольском курьере» появилась анонимная статья «о
трех благодетелях». В ней подробно рассказывалась
история пароходной компании, а роль Мышникова и Штоффа выставлялась в самом комическом виде. Это была месть Харченки.
На другой день я принес в школу «Священную
историю» и два растрепанных томика сказок Андерсена,
три фунта белого хлеба и фунт колбасы. В темной маленькой лавочке у ограды Владимирской церкви был и Робинзон, тощая книжонка в желтой обложке, и на первом листе изображен бородатый человек в меховом колпаке, в звериной шкуре на плечах, — это мне не понравилось, а сказки даже и по внешности были милые, несмотря на то что растрепаны.
Это были «Записки по всемирной
истории», которые составляют
три тома его собрания сочинений [См. мою книгу «А. С. Хомяков».].
Возможны
три решения вопроса о мировой гармонии, о рае, об окончательном торжестве добра: 1) гармония, рай, жизнь в добре без свободы избрания, без мировой трагедии, без страданий, но и без творческого труда; 2) гармония, рай, жизнь в добре на вершине земной
истории, купленная ценой неисчислимых страданий и слез всех, обреченных на смерть, человеческих поколений, превращенных в средство для грядущих счастливцев; 3) гармония, рай, жизнь в добре, к которым придет человек через свободу и страдание в плане, в который войдут все когда-либо жившие и страдавшие, т. е. в Царстве Божием.
Категории зла и греха применимы лишь к драме мистической диалектики, лишь к драматическому действию
Трех Лиц Божества и их отраженной диалектики в
истории творения.
Три фазиса Конта не хронологически сменяют один другой в
истории, а сосуществуют в человеческом духе.
Князь заметил на столе, за который усадил его Рогожин, две-три книги; одна из них,
история Соловьева, была развернута и заложена отметкой.
— Да; по одному поводу… потом я им рассказывал о том, как прожил там
три года, и одну
историю с одною бедною поселянкой…
Дунькин кабак был замечательным местом в
истории Ключевского завода, как связующее звено между
тремя концами.
За прошедший урок
истории, которая всегда казалась мне самым скучным, тяжелым предметом, Лебедев жаловался на меня St.-Jérôme’у и в тетради баллов поставил мне два, что считалось очень дурным. St.-Jérôme тогда еще сказал мне, что ежели в следующий урок я получу меньше
трех, то буду строго наказан. Теперь-то предстоял этот следующий урок, и, признаюсь, я сильно трусил.
— Вот у него с маменькой своей какая по любви-то
история была, сильнеющая; он года с
три, что ли, тому назад приезжал сюда на целое лето, да и втюрился тут в одну крестьянскую девушку свою.
Вся
история дошла до меня в подробности, хотя я, больной и убитый, все это последнее время, недели
три, у них не показывался и лежал у себя на квартире.
Нет, оно совершается так потому, что не может иначе совершиться. L'histoire a sa logique, mon cher, [У
истории своя логика, дорогой мой (франц.)] и для каких-нибудь двух-трех десятков девиц не может изменить свое величественное течение!
Вся эта чудовищная
история закончилась тем, что из двенадцати заграничных в
три года четверо кончили чахоткой, трое спились, а остальные посходили с ума.
Они напомнили мне трагические образы «
Трех Отпущенников» —
история которых известна у нас любому школьнику.
Недели через
три после состояния приказа, вечером, Петр Михайлыч, к большому удовольствию капитана, читал
историю двенадцатого года Данилевского […
историю двенадцатого года Данилевского. — Имеется в виду книга русского военного историка А.И.Михайловского-Данилевского (1790—1848) «Описание Отечественной войны в 1812 году».], а Настенька сидела у окна и задумчиво глядела на поляну, облитую бледным лунным светом. В прихожую пришел Гаврилыч и начал что-то бунчать с сидевшей тут горничной.
— Мудрено! с Адама и Евы одна и та же
история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня
три, как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
— Да упаси меня бог! Да что вы это придумали, господин юнкер? Да ведь меня Петр Алексеевич мигом за это прогонят. А у меня семья, сам-семь с женою и престарелой родительницей. А дойдет до господина генерал-губернатора, так он меня в
три счета выселит навсегда из Москвы. Не-ет, сударь, старая
история. Имею честь кланяться. До свиданья-с! — и бежит торопливо следом за своим патроном.
Прежний начальник училища, ушедший из него
три года назад, генерал Самохвалов, или, по-юнкерски, Епишка, довел пристрастие к своим молодым питомцам до степени, пожалуй, немного чрезмерной. Училищная неписаная
история сохранила многие предания об этом взбалмошном, почти неправдоподобном, почти сказочном генерале.
— То есть они ведь вовсе в тебе не так нуждаются. Напротив, это чтобы тебя обласкать и тем подлизаться к Варваре Петровне. Но, уж само собою, ты не посмеешь отказаться читать. Да и самому-то, я думаю, хочется, — ухмыльнулся он, — у вас у всех, у старичья, адская амбиция. Но послушай, однако, надо, чтобы не так скучно. У тебя там что, испанская
история, что ли? Ты мне дня за
три дай просмотреть, а то ведь усыпишь, пожалуй.
В течение нескольких поколений
три характеристические черты проходили через
историю этого семейства: праздность, непригодность к какому бы то ни было делу и запой.
Через несколько дней она дала мне Гринвуда «Подлинную
историю маленького оборвыша»; заголовок книги несколько уколол меня, но первая же страница вызвала в душе улыбку восторга, — так с этою улыбкою я и читал всю книгу до конца, перечитывая иные страницы по два, по
три раза.
— Жукур рассказала
трем другим содержательницам страшную
историю, эти — всем остальным в Петербурге.
В предыдущем очерке я забежал вперед, чтобы закончить
историю «серого человека», а сейчас возвращусь к моменту, когда Фрей взял у меня рукопись романа. Через
три дня он мне объявил...
— Я был очень рад, — начал становой, — что родился римским католиком; в такой стране, как Россия, которую принято называть самою веротерпимою, и по неотразимым побуждениям искать соединения с независимейшею церковью, я уже был и лютеранином, и реформатом, и вообще
три раза перешел из одного христианского исповедания в другое, и все благополучно; но два года тому назад я принял православие, и вот в этом собственно моя
история.
Передо мной открылась большая наугольная комната с
тремя письменными столами: один большой посредине, а два меньшие — у стен, с конторкой, заваленною бумагами, с оттоманами, корзинами, сонетками, этажеркой, уставленною томами словаря Толя и
истории Шлоссера, с пуговками электрических звонков, темною и несхожею копией с картины Рибейры, изображающей св.
На этот раз я сидел в тюрьме
три года девять месяцев, а когда кончился срок, мой смотритель, человек, который знал всю эту
историю и любил меня, очень уговаривал не возвращаться домой, а идти в работники, к его зятю, в Апулию, — там у зятя много земли и виноградник.