— Я — эстет, — говорил он, укрепляя салфетку под бородой. — Для меня революция — тоже искусство,
трагическое искусство немногих сильных, искусство героев. Но — не масс, как думают немецкие социалисты, о нет, не масс! Масса — это вещество, из которого делаются герои, это материал, но — не вещь!
Неточные совпадения
— Даже. И преступно
искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное
искусство — трагично.
Трагическое создается насилием массы в жизни, но не чувствуется ею в
искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна.
Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не понимает латинского и церковнославянского языка.
Искусство должно говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
— Что я буду делать? Окончу мою большую статью — вы знаете — о
трагическом в жизни и в
искусстве — я вам третьего дня план рассказывал — и пришлю ее вам.
— О
трагическом в жизни и в
искусстве, — повторил Рудин. — Вот и г. Басистов прочтет. Впрочем, я не совсем еще сладил с основной мыслью. Я до сих пор еще не довольно уяснил самому себе
трагическое значение любви.
13) Создания
искусства ниже прекрасного в действительности не только потому, что впечатление, производимое действительностью, живее впечатления, производимого созданиями
искусства: создания
искусства ниже прекрасного (точно так же, как ниже возвышенного,
трагического, комического) в действительности и с эстетической точки зрения.
После такого решения надобно было исследовать понятия возвышенного и
трагического, которые, по обыкновенному определению прекрасного, подходят под него, как моменты, и надобно было признать, что возвышенное и прекрасное — не подчиненные друг другу предметы
искусства.
6)
Трагическое не имеет существенной связи с идеею судьбы или необходимости. В действительной жизни
трагическое большею частью случайно, не вытекает из сущности предшествующих моментов. Форма необходимости, в которую облекается оно
искусством, — следствие обыкновенного принципа произведений
искусства: «развязка должна вытекать из завязки», или неуместное подчинение поэта понятиям о судьбе.
кажется, будет совершенно полным определением
трагического в жизни и в
искусстве.
И когда тоска по жизни в красоте с небывалой силой пробуждается в душе служителя
искусства, в нем начинается
трагический разлад: художнику становится мало его
искусства, — он так много начинает от него требовать, что оно сгорает в этой огненности его духа.
Разъединенные между собой, «отвлеченные» начала истины, добра и красоты, как и соответствующие им стороны творческого сознания: познание,
искусство, подвиг воли, обречены на
трагическую неутоленность.
Искусство остается чуждым
трагического разлада, и Пигмалион, влюбленный в мраморную Галатею, в сущности, даже не чувствует потребности ее оживить.
И вот
трагического поэта — это наивысшее, по Ницше, проявление человеческого «дерзания» и героизма — он ставит теперь рядом с ненавистным теологом, а
искусство его вполне правильно называет наркотическим.
«Разве не представляется необходимым, чтобы человек этой
трагической культуры, для самовоспитания к строгости и ужасу, возжелал нового
искусства.
искусства метафизического утешения трагедии?»
Трагическое страдание имеет освобождающее и очищающее значение, потому что между нашими страданиями, нашей трагедией и страданиями и трагедией в произведениях
искусства лежит преображающий, творческий художественный акт.