Неточные совпадения
— Должно дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью пальцами. — Должно дома, — повторил он, видимо желая разговориться. — Вчера гости еще приехали. Гостей — страсть…. Чего ты? — Он
обернулся к кричавшему ему что-то от телеги парню. — И
то! Даве тут проехали все верхами жнею смотреть. Теперь должно дома. А вы чьи будете?..
Уж я заканчивал второй стакан чая, как вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шагов послышался за мной; я вздрогнул и
обернулся, —
то была она, моя ундина!
И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина: [Ундина — в германо-скандинавском фольклоре
то же, что русалка в славянском.] поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, как будто удивленная моим присутствием; потом небрежно
обернулась и тихо пошла к пристани.
В самом деле, пройдя всю подворотню и уже выходя во двор,
тот вдруг
обернулся и опять точно как будто махнул ему.
Он
обернулся к ней.
Та сбежала последнюю лестницу и остановилась вплоть перед ним, ступенькой выше его. Тусклый свет проходил со двора. Раскольников разглядел худенькое, но милое личико девочки, улыбавшееся ему и весело, по-детски, на него смотревшее. Она прибежала с поручением, которое, видимо, ей самой очень нравилось.
— А он очень, очень, очень, очень будет рад с тобой познакомиться! Я много говорил ему о тебе, в разное время… И вчера говорил. Идем!.. Так ты знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это все
обернулось!.. Ах да… Софья Ивановна…
Веришь ли: я сейчас погрозил сестре чуть ли не кулаком за
то только, что она
обернулась в последний раз взглянуть на меня.
Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы,
обернулся и увидел, что Соня уже идет вслед за ним, по
той же дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская с нее глаз с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на
ту сторону, по которой шла Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
Если б он
обернулся хоть раз дорогой,
то успел бы увидеть, как Свидригайлов, отъехав не более ста шагов, расплатился с коляской и сам очутился на тротуаре.
Он видел, как
тот, пройдя уже шагов с пятьдесят,
обернулся и посмотрел на него, все еще стоявшего неподвижно на
том же месте.
Если бы даже и так тянулось,
то лет через десять, через двенадцать (если б
обернулись хорошо обстоятельства) я все-таки мог надеяться стать каким-нибудь учителем или чиновником, с тысячью рублями жалованья…
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на него пристально посмотрели. В прихожей, в толпе, он успел разглядеть обоих дворников из
того дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они стояли и чего-то ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опять голос Порфирия Петровича.
Обернувшись, он увидел, что
тот догонял его, весь запыхавшись.
Чем нравом кто дурней,
Тем более кричит и ропщет на людей:
Не видит добрых он, куда ни
обернётся,
А первый сам ни с кем не уживётся.
Аркадий принялся говорить о «своем приятеле». Он говорил о нем так подробно и с таким восторгом, что Одинцова
обернулась к нему и внимательно на него посмотрела. Между
тем мазурка приближалась к концу. Аркадию стало жалко расстаться с своей дамой: он так хорошо провел с ней около часа! Правда, он в течение всего этого времени постоянно чувствовал, как будто она к нему снисходила, как будто ему следовало быть ей благодарным… но молодые сердца не тяготятся этим чувством.
Николай Петрович быстро
обернулся и, подойдя к человеку высокого роста, в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую
тот не сразу ему подал.
— Вообразите, совершенно случайно, — отвечал
тот и,
обернувшись к дрожкам, махнул раз пять рукой и закричал: — Ступай за нами, ступай!
Потребовалось усилие — хотя и небольшое — для
того чтоб подойти к брату. Ковер и мягкие зимние туфли заглушали шаги, и Дмитрий
обернулся лишь тогда, когда брат произнес...
— Почему? — повторила она и быстро
обернулась к нему с веселым лицом, наслаждаясь
тем, что на каждом шагу умеет ставить его в тупик. — А потому, — с расстановкой начала потом, — что вы не спали ночь, писали все для меня; я тоже эгоистка! Это, во-первых…
Он в дверях
обернулся: она все глядит ему вслед, на лице все
то же изнеможение,
та же жаркая улыбка, как будто она не может сладить с нею…
Он боязливо
обернулся к Штольцу, — его уже не было, взглянул на Ольгу и встретил устремленный на него все
тот же любопытный взгляд.
— Зачем? — повторила она, вдруг перестав плакать и
обернувшись к нему. — Затем же, зачем спрятались теперь в кусты, чтоб подсмотреть, буду ли я плакать и как я буду плакать — вот зачем! Если б вы хотели искренно
того, что написано в письме, если б были убеждены, что надо расстаться, вы бы уехали за границу, не повидавшись со мной.
— После…
того!.. —
обернувшись к ней, спросила Вера.
— А если я не сделаю ни
того, ни другого? — спросила она гордо,
обернувшись к нему от окна.
Даст ли ему кто щелчка или дернет за волосы, ущипнет, — он сморщится, и вместо
того, чтоб вскочить, броситься и догнать шалуна, он когда-то соберется
обернуться и посмотрит рассеянно во все стороны, а
тот уж за версту убежал, а он почесывает больное место, опять задумывается, пока новый щелчок или звонок к обеду не выведут его из созерцания.
— Бабушка! — заключила Вера, собравшись опять с силами. — Я ничего не хочу! Пойми одно: если б он каким-нибудь чудом переродился теперь, стал
тем, чем я хотела прежде чтоб он был, — если б стал верить во все, во что я верю, — полюбил меня, как я… хотела любить его, — и тогда я не
обернулась бы на его зов…
— А ведь действительно, Татьяна Павловна сказала мне новое, — твердо
обернулся я наконец к Версилову, — ведь действительно я настолько лакей, что никак не могу удовлетвориться только
тем, что Версилов не отдал меня в сапожники; даже «права» не умилили меня, а подавай, дескать, мне всего Версилова, подавай мне отца… вот чего потребовал — как же не лакей?
Минута для меня роковая. Во что бы ни стало надо было решиться! Неужели я не способен решиться? Что трудного в
том, чтоб порвать, если к
тому же и сами не хотят меня? Мать и сестра? Но их-то я ни в каком случае не оставлю — как бы ни
обернулось дело.
Когда Татьяна Павловна перед
тем вскрикнула: «Оставь образ!» —
то выхватила икону из его рук и держала в своей руке Вдруг он, с последним словом своим, стремительно вскочил, мгновенно выхватил образ из рук Татьяны и, свирепо размахнувшись, из всех сил ударил его об угол изразцовой печки. Образ раскололся ровно на два куска… Он вдруг
обернулся к нам, и его бледное лицо вдруг все покраснело, почти побагровело, и каждая черточка в лице его задрожала и заходила...
В другой раз, где-то в поясах сплошного лета, при безветрии, мы прохаживались с отцом Аввакумом все по
тем же шканцам. Вдруг ему вздумалось взобраться по трехступенной лесенке на площадку, с которой обыкновенно, стоя, командует вахтенный офицер. Отец Аввакум обозрел море и потом,
обернувшись спиной к нему, вдруг… сел на эту самую площадку «отдохнуть», как он говаривал.
Обвиняли, Петр Александрович, обвиняли! —
обернулся он вдруг к Миусову, хотя
тот и не думал перебивать его.
Он думал только о
том, что что бы там ни вышло и как бы дело ни
обернулось, а надвигавшаяся окончательная сшибка его с Федором Павловичем слишком близка и должна разрешиться раньше всего другого.
— Отрезав это, Дмитрий Федорович еще раз поклонился, затем, вдруг
обернувшись в сторону своего «батюшки», сделал и
тому такой же почтительный и глубокий поклон.
— Чего тебе? — вдруг
обернулся он к Алеше, видя, что
тот его догоняет, — велела тебе бежать за мной, потому что я сумасшедший. Знаю наизусть, — раздражительно прибавил он.
— То-то и есть, что в уме… и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи! —
обернулся он вдруг на публику. — Убили отца, а притворяются, что испугались, — проскрежетал он с яростным презрением. — Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину… Не будь отцеубийства — все бы они рассердились и разошлись злые… Зрелищ! «Хлеба и зрелищ!» Впрочем, ведь и я хорош! Есть у вас вода или нет, дайте напиться, Христа ради! — схватил он вдруг себя за голову.
На краю полянки старик
обернулся и еще раз посмотрел на место, где столько лет он провел в одиночестве. Увидев меня, он махнул мне рукой, я ответил ему
тем же и почувствовал на руке своей браслет.
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг сильный шум послышался сзади меня. Я
обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с белыми ногами. Вытянув вперед свою большую голову, оно рысью бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к
тому месту, где упал зверь.
Когда медведь был от меня совсем близко, я выстрелил почти в упор. Он опрокинулся, а я отбежал снова. Когда я оглянулся назад,
то увидел, что медведь катается по земле. В это время с правой стороны я услышал еще шум. Инстинктивно я
обернулся и замер на месте. Из кустов показалась голова другого медведя, но сейчас же опять спряталась в зарослях. Тихонько, стараясь не шуметь, я побежал влево и вышел на реку.
К нему-то я и
обернулся. Я оставил чужой мне мир и воротился к вам; и вот мы с вами живем второй год, как бывало, видаемся каждый день, и ничего не переменилось, никто не отошел, не состарелся, никто не умер — и мне так дома с вами и так ясно, что у меня нет другой почвы — кроме нашей, другого призвания, кроме
того, на которое я себя обрекал с детских лет.
Когда мы ехали назад, я увидел издали на поле старосту,
того же, который был при нас, он сначала не узнал меня, но, когда мы проехали, он, как бы спохватившись, снял шляпу и низко кланялся. Проехав еще несколько, я
обернулся, староста Григорий Горский все еще стоял на
том же месте и смотрел нам вслед; его высокая бородатая фигура, кланяющаяся середь нивы, знакомо проводила нас из отчуждившегося Васильевского.
Мы держались от берега на таком расстоянии, чтобы можно было сразу обозревать всю толщу горных пород и жилы, которые их прорезают. Около полудня наши лодки отошли от реки Аука километров на шесть. В это время сидящий на веслах Копинка что-то сказал Намуке, стоящему у руля.
Тот быстро
обернулся. Копинка перестал грести и спросил своего товарища, не лучше ли заблаговременно возвратиться.
Словом — куда ни
обернитесь, везде вы встретите людей, действующих по этому правилу:
тот принимает у себя негодяя, другой обирает богатого простяка, третий сочиняет донос, четвертый соблазняет девушку, — все на основании
того же милого соображения: «не я, так другой».
В руках его уже был ключ. Поднимаясь по лестнице, он
обернулся и погрозил князю, чтобы
тот шел тише, тихо отпер дверь в свои комнаты, впустил князя, осторожно прошел за ним, запер дверь за собой и положил ключ в карман.
Князь
обернулся было в дверях, чтобы что-то ответить, но, увидев по болезненному выражению лица своего обидчика, что тут только недоставало
той капли, которая переполняет сосуд, повернулся и вышел молча.
Я побежал и стал ему кричать; но так как кроме «эй!» мне нечего было крикнуть,
то он и не
обернулся.
— Знаете, для чего я сейчас солгала? — вдруг
обернулась она к князю с самою детскою доверчивостью и еще со смехом, дрожавшим на ее губах. — Потому что когда лжешь,
то если ловко вставишь что-нибудь не совсем обыкновенное, что-нибудь эксцентрическое, ну, знаете, что-нибудь, что уж слишком редко, или даже совсем не бывает,
то ложь становится гораздо вероятнее. Это я заметила. У меня только дурно вышло, потому что я не сумела…
— Вот что, —
обернулась вдруг Лизавета Прокофьевна, — мы теперь мимо него проходим. Как бы там ни думала Аглая и что бы там ни случилось потом, а он нам не чужой, а теперь еще вдобавок и в несчастии и болен; я по крайней мере зайду навестить. Кто хочет со мной,
тот иди, кто не хочет — проходи мимо; путь не загорожен.
Пока он подводил князя к креслам и усаживал его к столу,
тот случайно
обернулся к нему и остановился под впечатлением чрезвычайно странного и тяжелого его взгляда.
— Что, матушка, говорите? — отвечал
тот, быстро
обернувшись к старушке.
Гладышев
обернулся к ней: даже и его ненаблюдательное ухо поразил странный тон Женьки, — не
то печальный, не
то ласковый, не
то насмешливый.
Вдруг, мгновенно, ее прелестные глаза наполнились слезами и засияли таким волшебным зеленым светом, каким сияет летними теплыми сумерками вечерняя звезда. Она обернула лицо к сцене, и некоторое время ее длинные нервные пальцы судорожно сжимали обивку барьера ложи. Но когда она опять
обернулась к своим друзьям,
то глаза уже были сухи и на загадочных, порочных и властных губах блестела непринужденная улыбка.