Неточные совпадения
Ему показалось, что никто никогда не
говорил с ним так свободно, в тоне такой безграничной интимности, и он должен был признать, что некоторые фразы
толстяка нравятся ему.
Самгин выпрямился, строго, через очки взглянул в лицо Бердникова, — оно расплывалось, как бы таяло в благодушной улыбке. Казалось, что
толстяк пропустил вопрос Попова мимо своих ушей. Покачнувшись в сторону Самгина, весело
говорил...
Самгин, прихлебывая вино, ожидал, когда инженер начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он пришел по поручению
толстяка с этой целью. Попов начал
говорить так же возбужденно, как при первой встрече. Держа в одной руке сигару, в другой стакан вина, он
говорил, глядя на Самгина укоризненно...
В двух шагах от Клима, спиною к нему, стоял тонкий, стройный человек во фраке и, сам себе дирижируя рукою в широком обшлаге, звучно
говорил двум
толстякам...
«Он, кажется, стихами
говорить способен», — подумал Самгин и, примирясь с
толстяком, сказал с улыбкой...
Бердников,
говоря, поправлял галстук с большой черной жемчужиной в нем, из-под галстука сверкала крупная бриллиантовая запонка, в толстом кольце из платины горел злым зеленым огнем изумруд. Остренькие зрачки
толстяка сегодня тоже блестели зеленовато.
— Правду
говорю, Григорий, — огрызнулся
толстяк, толкая зятя ногой в мягком замшевом ботинке. — Здесь иная женщина потребляет в год товаров на сумму не меньшую, чем у нас население целого уезда за тот же срок. Это надо понять! А у нас дама, порченная литературой, старается жить, одеваясь в ризы мечты, то воображает себя Анной Карениной, то сумасшедшей из Достоевского или мадам Роллан, а то — Софьей Перовской. Скушная у нас дама!
Смешно раскачиваясь, Дуняша взмахивала руками, кивала медно-красной головой; пестренькое лицо ее светилось радостью; сжав пальцы обеих рук, она потрясла кулачком пред лицом своим и, поцеловав кулачок, развела руки, разбросила поцелуй в публику. Этот жест вызвал еще более неистовые крики, веселый смех в зале и на хорах. Самгин тоже усмехался, посматривая на людей рядом с ним, особенно на
толстяка в мундире министерства путей, — он смотрел на Дуняшу в бинокль и громко
говорил, причмокивая...
— Что ты, что ты, дурак, с ума сошел, что ли? — поспешно перебил его
толстяк. — Ступай, ступай ко мне в избу, — продолжал он, почти выталкивая изумленного мужика, — там спроси жену… она тебе чаю даст, я сейчас приду, ступай. Да небось
говорят, ступай.
— Вы о ком
говорите, Павел Андреич? — с притворным изумлением спросил
толстяк.
— Как они машут руками, —
говорит молодая;
толстяк, отдуваясь, поясняет...
— Лучшие,
говорит, славяне, — ответил
толстяк, хихикнув.
Двадцатого апреля я выехал передовым в Ярославль, чтобы приготовить там театр, но там и готовить нечего было, нужно было только нанять номера. Театр держал толстяк-украинец Любимов-Деркач, матерый антрепренер, известный картежник. И ничем нельзя было больше обидеть его, как изменив одну только букву фамилии, назвать не Деркач, а Дергач. Слишком ясный намек и, как
говорили, не безосновательный, хотя и Деркач — словечко не из красивых: истертый веник.
Наборщики облепили механического
толстяка, и капитан дальнего плавания
говорил им...
Артист из драматического театра, большой, давно признанный талант, изящный, умный и скромный человек и отличный чтец, учивший Ольгу Ивановну читать; певец из оперы, добродушный
толстяк, со вздохом уверявший Ольгу Ивановну, что она губит себя: если бы она не ленилась и взяла себя в руки, то из нее вышла бы замечательная певица; затем несколько художников и во главе их жанрист, анималист и пейзажист Рябовский, очень красивый белокурый молодой человек, лет двадцати пяти, имевший успех на выставках и продавший свою последнюю картину за пятьсот рублей; он поправлял Ольге Ивановне ее этюды и
говорил, что из нее, быть может, выйдет толк; затем виолончелист, у которого инструмент плакал и который откровенно сознавался, что из всех знакомых ему женщин умеет аккомпанировать одна только Ольга Ивановна; затем литератор, молодой, но уже известный, писавший повести, пьесы и рассказы.
— Нет, —
говорит, — это нанятой, чудный малый; одна посадка, посмотрите, чего стоит… толстяк-то какой!
Медово улыбаясь и глядя на
толстяка, он
говорил вполголоса...
— Вот и прекрасно, —
говорил фон Тауниц,
толстяк с невероятно широкой шеей и с бакенами, пожимая следователю руку.