Неточные совпадения
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где
терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и вспоминал
о том, что он ждал брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с братом. И брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже будут другие.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать
о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не
трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
Он вышел на берег реки, покрытой серой чешуей ледяного «сала». Вода, прибывая, тихонько
терлась о засоренный берег, поскрипывал руль небольшой баржи, покачивалась ее мачта, и где-то близко ритмически стонали невидимые люди...
Придя домой, Самгин лег. Побаливала голова, ни
о чем не думалось, и не было никаких желаний, кроме одного: скорее бы погас этот душный, глупый день,
стерлись нелепые впечатления, которыми он наградил. Одолевала тяжелая дремота, но не спалось, в висках стучали молоточки, в памяти слуха тяжело сгустились все голоса дня: бабий шепоток и вздохи, командующие крики, пугливый вой, надсмертные причитания. Горбатенькая девочка возмущенно спрашивала...
Глубоко внизу зловеще бормотал Терек, это был звук странный, как будто мощные камни, сжимая ущелье,
терлись друг
о друга и скрипели.
Она судорожно
терлась щекою
о его плечо и, задыхаясь в сухом кашле или неудачном смехе, шептала...
Толпа вздыхала, ворчала, напоминая тот горячий шумок, который слышал Самгин в селе, когда там поднимали колокол, здесь люди, всей силою своей, тоже как будто пытались поднять невидимую во тьме тяжесть и, покачиваясь,
терлись друг
о друга.
О, конечно, честный и благородный человек должен был встать, даже и теперь, выйти и громко сказать: «Я здесь, подождите!» — и, несмотря на смешное положение свое, пройти мимо; но я не встал и не вышел; не посмел, подлейшим образом
струсил.
Та к как кабан любит
тереться о стволы елей, кедров и пихт, жесткая щетина его бывает часто запачкана смолой.
Спичка холодна, стена коробочки,
о которую
трется она, — холодна, дрова — холодны, но от них огонь, который готовит теплую пищу человеку и греет его самого.
— Что, словно налим
о плотину,
трешься! небось отлично знаешь, у кого на коленках сидишь!
Стоя у окна, он несколько раз превращался в Бубнова, и этот Бубнов ужасно
трусил,
трусил до смешного, — Бубнову со страху хотелось бежать, выпрыгнуть в окно, молить
о помощи.
Один корреспондент пишет, что вначале он
трусил чуть не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения
о человеке вообще или не знать человека.
В ненастное же время зайцы, чувствуя неприятную мокроту, беспрестанно
трутся о деревья, кусты, стоги сена или просто валяются по земле.
Теплою июльскою ночью бричка, запряженная парою лошадей, остановилась на ночлег в поле, у опушки леса. Утром, на самой заре, двое слепых прошли шляхом. Один вертел рукоятку примитивного инструмента: деревянный валик кружился в отверстии пустого ящика и
терся о туго натянутые струны, издававшие однотонное и печальное жужжание. Несколько гнусавый, но приятный старческий голос пел утреннюю молитву.
Она спрашивала быстро, говорила скоро, но как будто иногда сбивалась и часто не договаривала; поминутно торопилась
о чем-то предупреждать; вообще она была в необыкновенной тревоге и хоть смотрела очень храбро и с каким-то вызовом, но, может быть, немного и
трусила. На ней было самое буднишнее, простое платье, которое очень к ней шло. Она часто вздрагивала, краснела и сидела на краю скамейки. Подтверждение князя, что Ипполит застрелился для того, чтоб она прочла его исповедь, очень ее удивило.
Тоцкий до того было уже
струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать
о своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он, как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала, наконец, слово обоим друзьям, что вечером, в день своего рождения, скажет последнее слово.
Она вздыхала и
трусила, плакала
о прежнем житье-бытье, об Ихменевке,
о том, что Наташа на возрасте, а об ней и подумать некому, и пускалась со мной в престранные откровенности, за неимением кого другого, более способного к дружеской доверенности.
Слова Промптова пахнули на меня чем-то знакомым, хотя и недосказанным; они напомнили мне
о какой-то жгучей задаче, которую я постоянно
стирался обойти, но от разрешения которой — я это смутно чувствовал — мне ни под каким видом не избавиться.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки,
терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами
о местах, где они работали, потом новизна
стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь рабочего везде одинакова. А если это так —
о чем же разговаривать?
Он задумался. Рогожкин в это время умильно посматривал на него и выражал свое наслаждение тем, что усиленно
терся спиною
о спинку стула.
Или, быть может, в слезах этих высказывается сожаление
о напрасно прожитых лучших годах моей жизни? Быть может, ржавчина привычки до того пронизала мое сердце, что я боюсь, я
трушу перемены жизни, которая предстоит мне? И в самом деле, что ждет меня впереди? новые борьбы, новые хлопоты, новые искательства! а я так устал уж, так разбит жизнью, как разбита почтовая лошадь ежечасною ездою по каменистой твердой дороге!
Надо сказать, что я несколько
трушу Гриши, во-первых, потому, что я человек чрезвычайно мягкий, а во-вторых, потому, что сам Гриша такой бесподобный и бескорыстный господин, что нельзя относиться к нему иначе, как с полным уважением. Уже дорогой я размышлял
о том, как отзовется
о моем поступке Гриша, и покушался даже бежать от моего спутника, но не сделал этого единственно по слабости моего характера.
Этот офицер так старательно объяснял причины своего замедления и как будто оправдывался в них, что это невольно наводило на мысль, что он
трусит. Это еще стало заметнее, когда он расспрашивал
о месте нахождения своего полка и опасно ли там. Он даже побледнел, и голос его оборвался, когда безрукий офицер, который был в том же полку, сказал ему, что в эти два дня у них одних офицеров 17 человек выбыло.
Санин вспомнил также, как он потом —
о, позор! — отправил полозовского лакея за своими вещами во Франкфурт, как он
трусил, как он думал лишь об одном: поскорей уехать в Париж, в Париж; как он, по приказанию Марьи Николаевны, подлаживался и подделывался к Ипполиту Сидорычу — и любезничал с Дöнгофом, на пальце которого он заметил точно такое же железное кольцо, какое дала ему Марья Николаевна!!!
Когда начинают у многих народов становиться общими понятия
о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает
стираться и исчезать.
Погруженный в свои ощущения, он молчал и
трусил за своим мучителем. Тот, казалось, забыл
о нем; изредка только неосторожно и невежливо толкал его локтем. Вдруг Петр Степанович на самой видной из наших улиц остановился и вошел в трактир.
Аггей Никитич сам понимал, что он был виноват перед Егором Егорычем, но вначале он почти
трусил ответить Марфину на вопрос того
о деле Тулузова, в котором Аггей Никитич смутно сознавал себя если не неправым, то бездействовавшим, а потом и забыл даже, что ему нужно было что-нибудь ответить Егору Егорычу, так как пани Вибель, говоря Аггею Никитичу, что она уже его, сказала не фразу, и потому можете себе представить, что произошло с моим пятидесятилетним мечтателем; он ходил, не чувствуя земли под собою, а между тем ему надобно было каждый вечер выслушивать масонские поучения аптекаря, на которых вместе с ним присутствовала пани Вибель, что окончательно развлекало и волновало Аггея Никитича.
— Вижу, будто сабли
трутся одна
о другую, а промеж них как золотые гривны!
Только помню его рассказ
о том, как он ужасно
струсил, когда его приговорили к четырем тысячам за убийство начальника.
Она положила руки на подушку, и вотчим
терся щекой
о них, открыв рот.
Варвара притворялась, что не догадывается
о его подозрениях, но жестоко
трусила.
Пальцы у него шевелятся,
трутся друг
о друга, а красное лицо морщится, и раньше не видные глазки теперь смотрят прямо в лицо.
Луна уже скатилась с неба, на деревья лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое
трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
Да и что это за любовь, которая
струсила и прячется оттого, что невеста ваша не нравится вашим сестрицам,
о чем вы давно знаете?
Скинув половик и пальто, я уселся. Аромат райский ощущался от пара грибных щей. Едим молча. Еще подлили. Тепло. Приветливо потрескивает, слегка дымя, лучина в светце, падая мелкими головешками в лохань с водой. Тараканы желтые домовито ползают по Илье Муромцу и генералу Бакланову… Тепло им, как и мне. Хозяйка то и дело вставляет в железо высокого светца новую лучину… Ели кашу с зеленым льняным маслом. Кошка вскочила на лавку и начала
тереться о стенку.
Зимой, особенно в сильные морозы, преимущественно около святок, выходят налимы из глубоких омутов, в которых держатся целый год, и идут вверх по реке по самому дну, приискивая жесткое, хрящеватое или даже каменистое дно,
о которое они
трутся для выкидывания из себя икры и молок; таким образом, встретив перегородку, сквозь которую пролезть не могут, и отыскивая отверстие для свободного прохода, они неминуемо попадут в горло морды.
Другие породы рыб, особенно донные, то есть ходящие или плавающие обыкновенно по дну, как-то: ерши, пескари, гольцы, лини, а всего более налимы, которые мечут икру около святок, — при совершении этой операции, вероятно,
трутся около берегов и подводных коряг или
о хрящеватое, каменистое дно: последнее предположение доказывается тем, что именно на таких местах, именно в это время года, попадают налимы в морды или нероты.
Траурная музыка гулко бьет в окна домов, вздрагивают стекла, люди негромко говорят
о чем-то, но все звуки
стираются глухим шарканьем тысяч ног
о камни мостовой, — тверды камни под ногами, а земля кажется непрочной, тесно на ней, густо пахнет человеком, и невольно смотришь вверх, где в туманном небе неярко блестят звезды.
Илья сначала отталкивал её от себя, пытаясь поднять с пола, но она крепко вцепилась в него и, положив голову на колени,
тёрлась лицом
о его ноги и всё говорила задыхающимся, глухим голосом. Тогда он стал гладить её дрожащей рукой, а потом, приподняв с пола, обнял и положил её голову на плечо себе. Горячая щека женщины плотно коснулась его щеки, и, стоя на коленях пред ним, охваченная его сильной рукой, она всё говорила, опуская голос до шёпота...
Автономова перевела глаза на него, потом снова на Илью и, не сказав ни слова, уставилась в книгу. Терентий сконфузился и стал одёргивать рубашку. С минуту в магазине все молчали, — был слышен только шелест листов книги да шорох — это Терентий
тёрся горбом
о косяк двери…
Река прибывала. Ивахин
струсил. Кинувшись в село, он наскоро добыл четверть и поклонился артели. Он не ставил при этом никаких условий, не упоминал
о плотах, а только кланялся и умолял, чтобы артель не попомнила на нем своей обиды и согласилась испить «даровую».
— Ого, господин дуелист! вы
трусите? Постойте, я вас отучу храбриться некстати. Куда, сударь, куда? — продолжал Рославлев, схватив за повод лошадь Блесткина. — Я не отпущу вас, пока не заставлю согласиться со мною, что одни ничтожные фанфароны говорят
о дуелях в военное время.
— И вовсе необыкновенно, — прибавил Сборской. — Верно, не было примера, чтоб четверо храбрых и обстрелянных офицеров, вместо того чтоб говорить
о своих подвигах, рассказывали друг другу
о том, что они когда-то
трусили и боялись чего бы то ни было.
— Вы так часто говорили
о самопожертвовании, — перебила она, — но знаете ли, если б вы сказали мне сегодня, сейчас: «Я тебя люблю, но я жениться не могу, я не отвечаю за будущее, дай мне руку и ступай за мной», — знаете ли, что я бы пошла за вами, знаете ли, что я на все решилась? Но, верно, от слова до дела еще далеко, и вы теперь
струсили точно так же, как
струсили третьего дня за обедом перед Волынцевым!
Будто не через слово человеческое, как всегда, а иными, таинственнейшими путями двигались по народу вести и зловещие слухи, и
стерлась грань между сущим и только что наступающим: еще не умер человек, а уже знали
о его смерти и поминали за упокой.
Помещик, еще недавний и полновластный обладатель сих мест, исчез почти совершенно. Он захужал,
струсил и потому или бежал, или сидит спрятавшись, в ожидании, что вот-вот сейчас побежит. Мужик ничего от него не ждет, буржуа-мироед смотрит так, что только не говорит: а вот я тебя сейчас слопаю; даже поп — и тот не идет к нему славить по праздникам, ни
о чем не докучает, а при встречах впадает в учительный тон.
И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали у ног царя, и
терлись мордами
о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками, когда он входил в их помещения.
Лисятник надобно содержать в чистоте и сухости, если охотник хочет получить хорошие шкуры: летом и осенью ежедневно чистить и усыпать пол песком, а когда выпадет снег, то всякий день накидывать свежего снега,
о который они
трутся и лучше выцветают, или выкунивают.