Неточные совпадения
— Да, царь и
ученый: ты знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник — нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века — и явления физического мира поддавались всякой из этих
теорий. Так и жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай — подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
Леонтий принадлежал к породе тех, погруженных в книги и ничего, кроме их, не ведающих
ученых, живущих прошлою или идеальною жизнию, жизнию цифр, гипотез,
теорий и систем, и не замечающих настоящей, кругом текущей жизни.
Говорить ли о
теории ветров, о направлении и курсах корабля, о широтах и долготах или докладывать, что такая-то страна была когда-то под водою, а вот это дно было наруже; этот остров произошел от огня, а тот от сырости; начало этой страны относится к такому времени, народ произошел оттуда, и при этом старательно выписать из
ученых авторитетов, откуда, что и как?
[Укажу для примера на Пуанкаре, философски сознательного
ученого, который отстаивает
теорию знания, близкую к прагматизму.]
Но в
теории научного познания позитивизм Маха, прагматизм таких
ученых, как Пуанкаре и т. п., гораздо плодотворнее и ближе к работе
ученых, чем метафизика Когена, Риккерта и др.
Ученые юристы, обязанные оправдывать насилие власти, всё более и более отрицают право наказания и вводят на место его
теории невменяемости и даже не исправления, а лечения тех, которых называют преступниками.
Зачем люди, называющие себя
учеными, посвящают целые жизни на составление
теорий, по которым выходило бы, что насилие, совершаемое властью над народом, не есть насилие, а какое-то особенное право?
Выписки из комедии явятся весьма добросовестно для подтверждения наших суждений; цитаты из разных
ученых книг, начиная с Аристотеля и кончая Фишером, составляющим, как известно, последний, окончательный момент эстетической
теории, докажут вам солидность нашего образования; легкость изложения и остроумие помогут нам увлечь ваше внимание, и вы, сами не замечая, придете к полному согласию с нами.
Правда, Николай знает больше сотни латинских названий, умеет собрать скелет, иногда приготовить препарат, рассмешить студентов какой-нибудь длинной
ученой цитатой, но, например, незамысловатая
теория кровообращения для него и теперь так же темна, как двадцать лет назад.
Ученый должен по своей части знать все
теории и при этом не забывать, что все они вздор (как оговариваются во всех французских курсах физики и химии).
Эти
теории — наросты, бельмы на науке; их должно в свое время срезать, чтоб раскрыть зрение; но они составляют гордость и славу
ученых.
Но чем добросовестнее
ученый, тем меньше он сам может удовлетвориться подобными
теориями: лишь только он принял какую-нибудь, чтоб скрепить связку фактов, он наталкивается на факт, очевидно, не идущий в меру; надобно для него сделать отдел, новое правило, новую гипотезу, а эта новая гипотеза противоречит старой — и чем дальше в лес, тем больше дров.
Такие
теории трудны для изучения, потому что они противоестественны, и они-то составляют непреоборимые укрепления, за стенами которых сидят
ученые себе на уме.
Скоро они разошлись. Она стала играть, а он, уйдя в свою комнату, лёг там и задумался: какое представление о нём сложилось у этой девушки? Что может нравиться ей в нём? Что-то привлекает её к нему — это очевидно. Но едва ли он имеет в её глазах цену как умный,
учёный человек; она так легко отбрасывает от себя все его
теории, взгляды, поучения.
А в Дерпте на медицинском факультете я нашел таких
ученых, как Биддер, сотрудник моего Шмидта, один из создателей животной физиологии питания, как прекрасный акушер Вальтер, терапевт Эрдман, хирурги Адельман и Эттинген и другие. В клиниках пахло новыми течениями в медицине, читали специальные курсы (privatissima) по разным отделам
теории и практики. А в то же время в Казани не умели еще порядочно обходиться с плессиметром и никто не читал лекций о «выстукивании» и «выслушивании» грудной полости.
Кунова обвиняют в том, что он пользуется
теориями буржуазных
ученых, напр.
теорией анимизма Тейлора, для объяснения происхождения религиозных верований.
Так что первая причина славы Шекспира была та, что немцам надо было противопоставить надоевшей им и действительно скучной, холодной французской драме более живую и свободную. Вторая причина была та, что молодым немецким писателям нужен был образец для писания своих драм. Третья и главная причина была деятельность лишенных эстетического чувства
ученых и усердных эстетических немецких критиков, составивших
теорию объективного искусства, то есть сознательно отрицающую религиозное содержание драмы.
Но прагматизм силен в науке и в
теории научного познания и давно признавался самими
учеными.
Такое заключение историков можно объяснить разве только следующим: 1) история пишется
учеными, и потому им естественно и приятно думать, что деятельность их сословия есть основание движения всего человечества, точно так же, как это естественно и приятно думать купцам, земледельцам, солдатам (это не высказывается только потому, что купцы и солдаты не пишут истории), и 2) духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея, — всё это понятия неясные, неопределенные, под знаменем которых весьма удобно употреблять словà, имеющие еще менее ясного значения и потому легко подставляемые под всякие
теории.