Неточные совпадения
В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игры фиолетовых или лиловых
намеков; не было также ни синевы, ни
тени — ничего, что вызывает сомнение.
Ему шел уже двенадцатый год, когда все
намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и, тем получив стройное выражение, стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет,
тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии.
Это — смесь хороших инстинктов с ложью, живого ума с отсутствием всякого
намека на идеи и убеждения, путаница понятий, умственная и нравственная слепота — все это не имеет в ней характера личных пороков, а является, как общие черты ее круга. В собственной, личной ее физиономии прячется в
тени что-то свое, горячее, нежное, даже мечтательное. Остальное принадлежит воспитанию.
Ночь, проведенная без сна,
Страх видеть истину — и миллион сомнений!..
С утра по улицам бродил подобно
тениИ не устал — и в сердце мысль одна…
Один лишь злой
намек, обманчивый, быть может,
Разбил в куски спокойствие мое!
И всё воскресло вновь… и всё меня тревожит,
Былое, будущность, обман и правда… всё!..
Но я решился, буду тверд… узнаю прежде,
Уверюсь… доказательства… да! да…
Мне доказательств надо… и тогда…
Тогда… конец любви, конец надежде!..
Граф сидел в гостиной, окруженный дамами, которые являли собою лучший букет элегантного Славнобубенска. Ни
тени какой бы то ни было рисовки своим положением, ни малейшего
намека на какое бы то ни было фатовство и ломанье, ничего такого не сказывалось в наружности графа, спокойной и сдержанно-уверенной в своем достоинстве. Он весь был в эту минуту олицетворенная польско-аристократическая вежливость и блистал равнодушною, несколько холодною простотою.
Мир — этот, здешний мир — был для эллина прекрасен и божествен, боги составляли неотрывную его часть. Столь же неотрывную часть этого чира составлял и человек. Только в нем, в здешнем мире, была для него истинная жизнь. По смерти человек, как таковой, исчезает, он становится «подобен
тени или сну» (Одисс. XI. 207). Нет и
намека на жизнь в уныло-туманном царстве Аида...
Уверенность, теперь несомненная, что, напуская на него страх придуманными восстаниями и заговорами, коварные клики злодеев набросили на самодержавного государя
тень множества черных дел, самый
намек на которые отвергнуть был бы его совестью, умом и волею — представляла царю его положение безвыходным.