Неточные совпадения
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как
тени,
качались отражения скал с деревьями. В эту минуту за нами пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
«Никто не жалеет!» — думала она. А перед нею стояла, точно
тень, широкая фигура Николая, его узкие глаза смотрели холодно, жестко, и правая рука
качалась, точно он ушиб ее…
Почти каждую минуту вдали на площадь ложилась
тень, ползла по камням, лезла на деревья, и такая она была тяжёлая, что ветви деревьев
качались под нею; потом она окутывала церковь от подножия до креста, переваливалась через неё и без шума двигалась дальше на здание суда, на людей у двери его…
— Кончился, — прошептала Катерина Львовна и только что привстала, чтобы привесть все в порядок, как стены тихого дома, сокрывшего столько преступлений, затряслись от оглушительных ударов: окна дребезжали, полы
качались, цепочки висячих лампад вздрагивали и блуждали по стенам фантастическими
тенями.
На примятых стружках беззвучно, словно
тень,
качается схимник, руки у него на коленях лежат, перебирая чётки, голова на грудь опущена, спина выгнута подобно коромыслу.
В полутьме комнаты скорбно мигал синий глаз лампады, вокруг образа богоматери молитвенно
качались тени.
И есть за что, не спорю… Между тем
Что делал Саша? С неподвижным взглядом,
Как белый мрамор холоден и нем,
Как Аббадона грозный, новым адом
Испуганный, но помнящий эдем,
С поникшею стоял он головою,
И на челе, наморщенном тоскою,
Качались тени трепетных ветвей…
Но вдруг удар проснувшихся страстей
Перевернул неопытную душу,
И он упал как с неба на Маврушу.
Трещит, поёт огонь,
качаются стены землянки под толчками испуганных
теней.
Долгая осенняя ночь чуть-чуть бледнела, но луна все так же светила с вышины, так же дул предутренний ветер, так же
качались и бились лиственницы под большой скалой, так же мелькали по инею отблески и
тени.
И видит вдруг: прекрасная змия,
Приманчивой блистая чешуею,
В
тени ветвей
качается над нею
И говорит: «Любимица небес!
Варька берет ребенка, кладет его в колыбель и опять начинает качать. Зеленое пятно и
тени мало-помалу исчезают, и уж некому лезть в ее голову и туманить мозг. А спать хочется по-прежнему, ужасно хочется! Варька кладет голову на край колыбели и
качается всем туловищем, чтобы пересилить сон, но глаза все-таки слипаются, и голова тяжела.
На дворе в это время стояли человеконенавистные дни октября: ночью мокрая вьюга и изморозь, днем ливень, и в промежутках тяжелая серая мгла; грязь и мощеных, и немощеных улиц растворилась и топила и пешего, и конного. Мокрые заборы, мокрые крыши и запотелые окна словно плакали, а осклизшие деревья садов, доставлявших летом столько приятной
тени своею зеленью, теперь беспокойно
качались и, скрипя на корнях, хлестали черными ветвями по стеклам не закрытых ставнями окон и наводили уныние.
В сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом,
качались под ногами доски через мутные лужи. Под светлым еще небом черною и тихою казалась мокрая улица; только обращенные к западу стены зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не горели. Стояла тишина, какая опускается в сумерках на самый шумный город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как
тени, шли прохожие.