Неточные совпадения
— Полиция
просит убрать
тело скорее. Хоронить будем в Москве?
Не ожидая согласия Самгина, он сказал кучеру адрес и
попросил его ехать быстрей. Убежище его оказалось близко, и вот он шагает по лестнице, поднимаясь со ступеньки на ступеньку, как резиновый, снова удивляя Самгина легкостью своего шарообразного
тела. На тесной площадке — три двери. Бердников уперся животом в среднюю и, посторонясь, пригласил Самгина...
— Ассэ! Финиссэ! [Довольно! Кончайте! (франц.)] — смешливо взвизгивая, утомленно вздыхая,
просила она и защищалась от дерзких прикосновений невидимых рук таможенного сдержанными жестами своих рук и судорожными движениями
тела, подчиненного чувственному ритму задорной музыки. Самгин подумал, что, если б ее движения не были так сдержанны, они были бы менее бесстыдны.
Назначать время свидания предоставлено было адмиралу. Один раз он назначил чрез два дня, но, к удивлению нашему, японцы
просили назначить раньше, то есть на другой день. Дело в том, что Кавадзи хотелось в Едо, к своей супруге, и он торопил переговорами. «
Тело здесь, а душа в Едо», — говорил он не раз.
—
Проси, — сказал Сенатор с приметным волнением, мой отец принялся нюхать табак, племянник поправил галстук, чиновник поперхнулся и откашлянул. Мне было велено идти наверх, я остановился, дрожа всем
телом, в другой комнате.
— Ведь вот я вам говорил, всегда говорил, до чего это доведет… да, да, этого надобно было ждать,
прошу покорно, — ни
телом, ни душой не виноват, а и меня, пожалуй, посадят; эдак шутить нельзя, я знаю, что такое казематы.
Когда один из друзей его явился
просить тело для погребения, никто не знал, где оно; солдатская больница торгует трупами, она их продает в университет, в медицинскую академию, вываривает скелеты и проч. Наконец он нашел в подвале труп бедного Полежаева, — он валялся под другими, крысы объели ему одну ногу.
И говорит зверь лесной, чудо морское таковые слова: «Не
проси, не моли ты меня, госпожа моя распрекрасная, красавица ненаглядная, чтобы показал я тебе свое лицо противное, свое
тело безобразное.
начальник губернии опять при этом прослезился, но что привело его в неописанный восторг, это — когда Пиколова явилась в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он ни
просил ее о том… Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу еще тем, что платье ее обгибалось около всех почти форм ее
тела…
Домой я захожу на самое короткое время, чтоб полежать, потянуться, переодеться и поругаться с Федькой, которого, entre nous soit dit, [между нами говоря (франц.)] за непотребство и кражу моих папирос, я уже три раза отсылал в полицию для «наказания на
теле» (сюда еще не проникла «вольность», и потому здешний исправник очень обязательно наказывает на
теле, если знает, что его
просит об этом un homme comme il faut). [порядочный человек (франц.)]
—
Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к
телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные
тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
Предав с столь великим почетом
тело своего патрона земле, молодой управляющий снова явился к начальнику губернии и доложил тому, что единственная дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама приехать на похороны, поручила ему почтительнейше
просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
Черная бархатная жакетка ловко обрисовывала его формы и отлично оттеняла белизну белья; пробор на голове был сделан так тщательно, что можно было думать, что он причесывается у ваятеля; лицо, отдохнувшее за ночь от вчерашних повреждений, дышало приветливостью и готовностью удовлетворить клиента, что бы он ни
попросил; штаны сидели почти идеально; но что всего важнее: от каждой части его лица и даже
тела разило духами, как будто он только что выкупался в водах Екатерининского канала.
Казак сидел около стойки, в углу, между печью и стеной; с ним была дородная женщина, почтя вдвое больше его
телом, ее круглое лицо лоснилось, как сафьян, она смотрела на него ласковыми глазами матери, немножко тревожно; он был пьян, шаркал вытянутыми ногами по полу и, должно быть, больно задевал ноги женщины, — она, вздрагивая, морщилась,
просила его тихонько...
— Лицо прекрасное, а то-то
тело! Покажь хоть до пояса, — ласкаясь к Саше,
просила Людмила и обняла его за плечо.
— С повинной? человека убили? поджог устроили? почту ограбили? — сердито закричал Авиновицкий, пропуская Передонова в зал. — Или сами стали жертвой преступления, что более чем возможно в нашем городе? Город у нас скверный, а полиция в нем еще хуже. Удивляюсь еще я, отчего на этой вот площади каждое утро мертвые
тела не валяются. Ну-с,
прошу садиться. Так какое же дело? преступник вы или жертва?
Эта связь, неожиданная, капризная, захватила Илью целиком, вызвала в нём самодовольное чувство и как бы залечила царапины, нанесённые жизнью сердцу его. Мысль, что женщина, красивая, чисто одетая, свободно, по своей охоте, даёт ему свои дорогие поцелуи и ничего не
просит взамен их, ещё более поднимала его в своих глазах. Он точно поплыл по широкой реке, в спокойной волне, ласкавшей его
тело.
Я
прошу тебя остаться в Ницце, пока я выхлопочу позволение перевезти в Петербург
тело Доры.
Рылеев был тронут непредвидимою им горестью всеми любимого старика и
просил у Боброва прощения с глубоким раскаянием. Андрей Петрович плакал и всхлипывал, вздрагивая всем своим тучным
телом. Он был слезлив, или, по-кадетски говоря, был «плакса» и «слезомойка». Чуть бы что ни случилось в немножко торжественном или в немножко печальном роде, бригадир сейчас же готов был расплакаться.
— Отпустите меня! — шептала она, дрожа всем
телом и не видя перед собою в потемках ничего, кроме белого кителя. — Вы правы, я ужасная женщина… я виновата, но отпустите… Я вас
прошу… — она дотронулась до его холодной руки и вздрогнула, — я вас умоляю…
Городовой явился в магазин Норков перед вечером пятого мая и, застав здесь одну Иду,
просил ее немедленно послать кого-нибудь в мертвецкий покой, чтобы «обознать» принадлежащее им
тело, найденное у берега в Чекушах.
— Нетление плоти! — кричал он. — Бой с дьяволом! Бросьте ему, свинье, грязную дань! Укрощай телесный бунт, Петя! Не согрешив — не покаешься, не покаешься — не спасёшься. Омой душу! В баню ходим,
тело моем? А — душа? Душа
просит бани. Дайте простор русской душе, певучей душе, святой, великой!
Своей он смерти чует приближенье
И нас
просил, в последнюю послугу,
Похоронить его на том кладбище,
Где
тело командора дон Альвара,
Убитого им некогда, лежит
И где потом была погребена
Дочь командора, донна Анна.
Завиваясь тщательно каждый день у парикмахера цирка, Беккеру, по-видимому, все равно было, что из двух рубашек, подаренных мальчику прачкой Варварой, — оставались лохмотья, что белье на
теле мальчика носилось иногда без перемены по две недели, что шея его и уши были не вымыты, а сапожишки
просили каши и черпали уличную грязь и воду.
А по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие — сидят и лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые… Извиваются по земле истощённые
тела, дрожат в воздухе уродливые руки и ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны;
просят они и требуют именем божиим копейки себе; много лиц без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль
тела и кости, — они подобны страшным цветам.
— Чада моя! Спасите меня! — начал он
просить нас умоляющим голосом, и мы признали за необходимое связать ему руки и ноги и, так отнеся его в пустую школу, там запереть его. Трепеща всем
телом и со слезами, он согласился и был заключен в школе, коей дверь снаружи заперли крепко.
Граф. А вот увидим! (Надевает очки и читает вслух.) «Павел Григорьевич Арбенин с душевным прискорбием извещает о кончине сына своего Владимира Павловича Арбенина, последовавшей сего мая 11-го дня пополудни, покорнейше
просит пожаловать на вынос
тела в собственный дом, мая 13-го дня, пополуночи в 10 часу, отпевание в приходской церкви… etc.»
В Великороссии
просят зарю взять у ребенка, у которого „полуношница“ (бессонница), — полнощника и щекотуна из белого
тела».
— Пожалуйста, —
попросил заседатель, опуская глаза, — опишем при вскрытии, завтра… Теперь исследуем обстановку и перенесем
тело в Б.
Мария!
Поэт сонеты поет Тиане,
а я —
весь из мяса,
человек весь —
тело твое просто
прошу,
как
просят христиане —
«хлеб наш насущный
даждь нам днесь».
Граф. Расчет благородный и особенно в отношении меня!.. Я ездил всюду, кричал, ссорился за вас и говорил, что за вашу честность я так же ручаюсь, как за свою собственную, и вы оказались вор!.. (Андашевский вздрагивает всем
телом.) И что я теперь должен, по-вашему, делать? Я должен сейчас же ехать и
просить, как величайшей справедливости, чтобы вас вышвырнули из службы, а вместе с вами и меня, старого дурака, чтобы не ротозейничал.
— Не знаю, как и сказать! Видишь ли, режу я вчера вечером лозняк на верши, вдруг — Марья Астахова идёт. Я будто не вижу — что мне она? «Здравствуй», — говорит, и такая умильная, приветная. «Здорово, — мол, — бесстыдница!» Ну, и завязался разговор. «Какая, дескать, я бесстыдница, ведь не девка, а вдова, муж, говорит, у меня гнилой был, дети перемерли, а я женщина здоровая,
тело чести
просит, душа ему не мешает».
Лев спал. Мышь пробежала ему по
телу. Он проснулся и поймал ее. Мышь стала
просить, чтобы он пустил ее; она сказала: «Если ты меня пустишь, и я тебе добро сделаю». Лев засмеялся, что мышь обещает ему добро сделать, и пустил ее.
Они часто являлись в отсутствие докторов, и одни коротко и прямо, другие с робкою нерешительностью
просили его раздеться, и снова начиналось внимательное и полное интереса рассматривание его
тела.
И маленькое, худенькое
тело трепетно билось в его руках, и маленькое, никому не нужное сердечко стало таким огромным, что в него вошел бы весь бесконечно страдающий мир. Николай хмуро, исподлобья метнул взор по сторонам. С постели тянулись к нему страшные в своей бескровной худобе руки бабушки, и голос, в котором уже слышались отзвуки иной жизни, хриплым, рыдающим звуком
просил...
Несмышленый ребенок плачет и кричит, пока ему не дадут того, что нужно его
телу. Но как только ему дали то, что нужно его
телу, он успокаивается и ничего больше не
просит. Но не то со взрослыми людьми, когда они полагают свою жизнь не в духе, а в
теле. Такие люди никогда не успокаиваются, им всегда еще чего-нибудь нужно.
Когда встревоженная выходкой Наташи Татьяна Андревна вошла к дочерям, сердце у ней так и упало. Закрыв лицо и втиснув его глубоко в подушку, Наташа лежала как пласт на диване и трепетала всем
телом. От душевной ли боли, иль от едва сдерживаемых рыданий бедная девушка тряслась и всем
телом дрожала, будто в сильном приступе злой лихоманки. Держа сестру руками за распаленную голову, Лиза стояла на коленях и тревожным шепотом
просила ее успокоиться.
— Что ж?.. Дело хорошее, — молвил Патап Максимыч. — Съезди в самом деле,
попроси. И от меня
попроси, она самым лучшим порядком уладит все… Да что невеста не кажется?.. Неужто до сей поры нежит в постели белой
тело свое?
Третья сцена происходит в лесу. Эдгар, убегая от преследований отца, скрывается в лесу и рассказывает публике о том, какие бывают сумасшедшие, блаженные, которые ходят голые, всовывают себе в
тело занозы, булавки, кричат дикими голосами и
просят милостыню, и говорит, что он хочет принять вид такого сумасшедшего, чтобы избавиться от преследований. Рассказав это публике, он уходит.
Если бы боги сотворили людей без ощущения боли, очень скоро люди бы стали
просить о ней; женщины без родовых болей рожали бы детей в таких условиях, при которых редкие бы оставались живыми, дети и молодежь перепортили бы себе все
тела, а взрослые люди никогда не знали бы ни заблуждений других, прежде живших и теперь живущих людей, ни, главное, своих заблуждений, — не знали бы что им надо делать в этой жизни, не имели бы разумной цели деятельности, никогда не могли бы примириться с мыслью о предстоящей плотской смерти и не имели бы любви.
— Горожане! братия! — начала снова Марфа. — Время наступает, отныне я забываю, что я родилась женщиной; прочь эти волосы, чтобы они не напоминали мне этого; голова моя
просит шлема, а рука меча; окуйте
тело мое доспехами ратными, и, если я хоть малость отступлю от клятв моих, — залейте меня живую волнами реки Волхова, я не стою земли.
— Громкое слово… Своя рубашка ближе к
телу… Впрочем, если ты из идеалистов — принимай позор на свою голову… Не надо было допускать до ревизии и сказать отцу,
прося его пополнить из твоего капитала…
Выстрелы не повторялись; все было тихо. Конечно, Марс не вынимал еще грозного меча из ножен? не скрылся ли он в засаде, чтобы лучше напасть на важную добычу свою? не хочет ли, вместо железа или огня, употребить силки татарские? Впрочем, пора бы уж чему-нибудь оказаться! — и оказалось. Послышались голоса, но это были голоса приятельские, именно цейгмейстеров и Фрицев. Первый сердился, кричал и даже грозился выколотить душу из
тела бедного возничего; второй оправдывался,
просил помилования и звал на помощь.
— Горожане! братия! — начала снова Марфа. — Время наступает, отныне я забываю, что нарядилась женщиной, прочь эти волосы, чтоб они не напоминали мне этого, голова моя
просит шлема, а руки меча; окуйте
тело мое доспехами ратными, и, если я немного отступлю от клятв моих, залейте меня живую волнами реки Волхова, я не стою земли.
Одновремнно с этим было получено и отношение земского заседателя, к номеру которого и препровождался тюк, в каковом отношении заседатель
просил врачебную управу: определить причину смерти по препровождаемой при сем голове, отрезанной им, заседателем, от трупа крестьянина, найденного убитым в семи верстах от такого-то села. При этом заседатель присовокуплял, что на остальном
теле убитого знаков насильственной смерти, по наружному осмотру, не обнаружено.
— Его повесят только для вида, — продолжал гость. — Учитель найдет способ передать ему напиток, приняв который перед казнью, он впадет в продолжительный обморок и по виду будет казаться мертвецом; затем
тело надо будет украсть, так как учитель не может
просить трупа князя Воротынского для вскрытия, его ему не дадут и даже могут заподозрить…
Согласно распоряжениям князя Сергея Сергеевича, нарочные, снабженные собственноручно написанными им письмами, запечатанными большой черной княжеской печатью, были разосланы по соседям. Письма были все одного и того же содержания. В них молодой князь с душевным прискорбием уведомлял соседей о смерти его матери и
просил почтить присутствием заупокойную литургию в церкви села Лугового, после которой должно было последовать погребение
тела покойной в фамильном склепе князей Луговых.
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем
телом к маленькой княгине и,
попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня
просила его об этом.
Мне довелось в своей жизни видеть заброшенного старика в самом ужасном положении: черви кишели в его
теле, он не мог двинуться без страдания ни одним членом, и он не замечал всего ужаса своего положения, так незаметно он пришел к нему, он только
просил чайку и сахарцу.
— Нет, я знаю, что всё кончено, — сказала она поспешно. — Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я
прошу его простить, простить, простить меня за всё… — Она затряслась всем
телом и села на стул.