Неточные совпадения
— Видишь, какой ты! Только отец мой сам не промах. Увидишь, когда он не женится на
твоей матери, — проговорила, лукаво усмехнувшись, Оксана. — Однако
ж дивчата не приходят… Что б это значило? Давно уже пора колядовать. Мне становится скучно.
— Что
ж, — заметил Николай Сергеич неровным голосом, с какою-то раздражительною резкостью, — что
ж,
твоя мать оскорбила своего отца, и он за дело отверг ее…
— Что
ж ты перестал играть на своих струнах? ну, милый, и подлинно глупа
твоя Софья, если сделает такую штуку; надеюсь, у нее есть
мать или кто-нибудь, кто бы мог остановить ее?
— И прямо он подходит к принцу, и начал он его костить: «Ты такой, этакий и разэтакой,
мать твоя тоже такая!» Тот, братец, стоит, молчит; нельзя, хошь и мертвый, все-таки
ж родитель!..
— Помни
ж, я с ума сойду, ежели ты меня обманешь. Завтра я скажу
твоей матери и отцу, сватать приду.
— Скучно да надоело! — кипятилась"Индюшка", — так что
ж ты не удавился, коли тебе скучно? Скажите! ему скучно! А ты бы у
матери прежде спросил, весело ли ей на
твои штуки-фигуры смотреть!
Фекла.
Твоя воля,
мать моя! Не хочешь одного, возьми другого. Впрочем, что
ж такого, что иной раз выпьет лишнее, — ведь не всю же неделю бывает пьян: иной день выберется и трезвый.
Хорош
твой Печорин, мы заранее знали, что он на тебе не женится, да и
мать не позволит ему жениться! что
ж вышло? он же над тобой и насмехается».
Болботун. Що
ж ты, Бога душу
твою мать! А? Що
ж ты… У то время, як всякий честный казак вийшов на защиту Украиньской республики вид белогвардейцив та жидив-коммунистив, у то время, як всякий хлибороб встал в ряды украиньской армии, ты ховаешься в кусты? А ты знаешь, що роблють з нашими хлиборобами гетманьские офицеры, а там комиссары? Живых у землю зарывают! Чув? Так я
ж тебе самого закопаю у могилу! Самого! Сотника Галаньбу!
— Эге! — ответил мельник, — чего стучал… А что же мне и не стучать, если
твоя мать должна мне деньги? А ты выскочила да прямо целоваться. Что
ж мне… Я тоже умею целоваться не хуже людей.
Кто
ж твой отец? кто
мать твоя,
Которая оставила мальчишку
У ветхой церкви?
Чеглов. Отчего
ж? Нисколько. Ты будешь прав, как муж, я прав… Пойми ты, Ананий, у меня тут ребенок, он мой, а не
твой, и, наконец, даю тебе клятву в том, что жена
твоя не будет больше моей любовницей, она будет только
матерью моего ребенка — только! Но оставить в
твоей власти эти два дорогие для меня существа я не могу, понимаешь ли ты, я не могу!
Коли ты теперича так мало чаяла помощи в
твоей матери, дляче
ж мне не описала про то?
Столкнёшься с кем поумнее, говоришь: что
ж ты,
мать твою… извините!
— Уж и подлинно чудеса, матушка… Святы
твои слова — «чудеса»!.. Да уж такие чудеса, что волосы дыбом… Все, матушка, диву дались и наши, и по другим обителям… Хоть она и важного роду, хоть и богатая, а, кажись бы, непригоже ей было так уезжать… Не была в счету сестер обительских, а все
ж в честной обители житие провождала. Нехорошо, нехорошо она это сделала — надо б и стыда хоть маленько иметь, — пересыпала свою речь добродушная
мать Виринея.
— Хорошая невеста, — продолжал свое Чапурин. — Настоящая
мать будет
твоим сиротам… Добрая, разумная. И жена будет хорошая и хозяйка добрая. Да к тому
ж не из бедных — тысяч тридцать приданого теперь получай да после родителей столько же, коли не больше, получишь. Девка молодая, из себя красавица писаная… А уж добра как, как детей
твоих любит: не всякая, братец,
мать любит так свое детище.
— Да, да, — качая головой, согласилась
мать Таисея. — Подымался Пугач на десятом году после того, как Иргиз зачался, а Иргиз восемьдесят годов стоял, да вот уже его разоренью пятнадцатый год пошел. Значит, теперь Пугачу восемьдесят пять лет, да если прадедушке
твоему о ту пору хоть двадцать лет от роду было, так всего жития его выйдет сто пять годов… Да… По нонешним временам мало таких долговечных людей… Что
ж, как он перед кончиной-то?.. Прощался ли с вами?.. Дóпустил ли родных до себя?
— Сын мой! Михаил! Я что такое? Кто? Я… подлец! Продал
мать твою! Продал за тридесять сребреников… Накажи меня господь! Михаил Иваныч! Поросеночек! Где
твоя мать? Фюить! Нету! Продана в рабство! Ну, что
ж? Подлец я… значит…
— Каково
ж, Васенька? Княжна!.. в милости, в любви у государыни!.. Невеста Волынского… скоро свадьба!.. Каково? Ведь это все я для тебя, милочка, устроила. Ты грозишь мне, чтобы я не проговорилась… Небось не скажу, что
мать твоя цыганка… Да не проговорилась ли я когда, Васенька?..
— Если бы этого ничего не было, не было бы теперь и жертвы с его стороны, с
твоей стороны — подвига. Чем больше жертва, тем выше подвиг. Мы, однако
ж, не упустим этого обстоятельства из виду. Если ты не убедишь его изменить делу, которое затеяли
мать его и ее сподручники, так мы накроем эти революционные затеи.
— Свершилось все, дядюшка! — воскликнул Густав, целуя записку и рыдая над нею. — По крайней мере, с этим залогом умереть не тяжело. Она меня любит!.. Чего
ж мне более?.. Луиза моя!.. Сам Бог мне ее дал… Она придет к тебе в дом, Адольф, но не будет
твоя. Ты не знаешь, что она сердцем сочеталась со мною прежде!.. Скоро уйдет она от тебя ко мне, к законному ее супругу. Ложе наше будет сладко… гроб! Из него уж не повлекут ее силою. В гробу ведь не знают власти
матери.
Вскоре родились, однако
ж, подозрения;
мать твоя протестовала против него; но деньги, сильное ходатайство баронессы Зегевольд, с которой в то время сделано было известное условие, и, наконец, присяга духовника и служителей выиграли спорное дело в пользу преступления, которое владеет имением
твоим и доныне.
— Что
ж, — говорит, — дите… Я мужчина, человек старый, слов настоящих не знаю. Кабы
твоя мать покойная была жива, она бы тебя в минуту разговорила. Однако не тужи, достаток у нас, слава тебе господи, не малый, девичьи слезы вода. Надо себя в порядке содержать, а не то, чтобы по ночам неизвестные голоса слушать.
Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жерновами облаков
День и ночь…
День и ночь…
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе
ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…