И снова змеится в зеленой свежей траве речка, то скрываясь за бархатными холмами, то опять блестя своей зеркальной грудью, снова тянется широкая, черная, изрытая дорога, благоухает талая земля, розовеет вода в полях, ветер с ласковой, теплой улыбкой обвевает лицо, и снова Меркулов покачивается мерно взад и вперед на остром лошадином хребте, между тем как сзади
тащится по дороге соха, перевернутая сошником вверх.
Неточные совпадения
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они своротили с
дороги и, вероятно,
тащились по взбороненному полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не говорил ни слова.
Тут мне объяснили, что, проехав две с половиной станции, мы своротили с большой
дороги и едем теперь уже не на тройке почтовых лошадей в ряд, а
тащимся гусем
по проселку на обывательских подводах.
Два дня уже
тащился на сдаточных знакомый нам тарантас
по тракту к Москве. Калинович почти не подымал головы от подушки. Купец тоже больше молчал и с каким-то упорством смотрел вдаль; но что его там занимало — богу известно. В Серповихе, станций за несколько от Москвы, у них ямщиком очутилась баба, в мужицких только рукавицах и шапке, чтоб не очень уж признавали и забижали на
дороге. Купец заметил было ей...
В конце концов она добивалась своего: получала пятачок и ленту и, скучая,
тащилась за сестрами
по пыльной
дороге.
По Владимирской
дороге тащились двое слепых, один средних лет, другой старик с седою кудрявою головой и длинною бородой.
С каждым шагом вперед большая
дорога становилась похожее на проезжую улицу: сотни пешеходцев пробирались полями и опереживали длинные обозы, которые медленно
тащились по большой
дороге.
Размытая проливными дождями проселочная
дорога,
по которой ехал Рославлев вместе с своим слугою, становилась час от часу тяжелее, и, несмотря на то, что они ехали в легкой почтовой тележке, усталые лошади с трудом
тащились шагом.
— То, что я вам сказал вчера, — продолжал он, — может быть до некоторой степени применено ко мне, к теперешнему моему положению. Но опять-таки об этом говорить не стоит. Эта сторона жизни для меня уже исчезла. Мне остается теперь
тащиться по знойной и пыльной
дороге, со станции до станции, в тряской телеге… Когда я доеду, и доеду ли — Бог знает… Поговоримте лучше о вас.
В тот самый день, когда все, рассказанное нами, происходило в доме Александры Павловны — в одной из отдаленных губерний России
тащилась, в самый зной,
по большой
дороге, плохенькая рогожная кибитка, запряженная тройкой обывательских лошадей.
По такой-то
дороге надобно было
тащиться гусем, часов семь сряду, потому что пряжки, или переезды, делались верст
по тридцати пяти и более; да и кто мерил эти версты!
Посреди села находился небольшой пруд, вечно покрытый гусиным пухом, с грязными, изрытыми берегами; во ста шагах от пруда, на другой стороне
дороги, высился господский деревянный дом, давно пустой и печально подавшийся набок; за домом тянулся заброшенный сад; в саду росли старые, бесплодные яблони, высокие березы, усеянные вороньими гнездами; на конце главной аллеи, в маленьком домишке (бывшей господской бане) жил дряхлый дворецкий и, покрёхтывая да покашливая, каждое утро,
по старой привычке,
тащился через сад в барские покои, хотя в них нечего было стеречь, кроме дюжины белых кресел, обитых полинялым штофом, двух пузатых комодов на кривых ножках, с медными ручками, четырех дырявых картин и одного черного арапа из алебастра с отбитым носом.
Отдохнул, лепешку съел. Нашел камень, принялся опять колодку сбивать. Все руки избил, а не сбил. Поднялся, пошел
по дороге. Прошел с версту, выбился из сил, — ноги ломит. Ступит шагов десять и остановится. «Нечего делать, — думает, — буду
тащиться, пока сила есть. А если сесть, так и не встану. До крепости мне не дойти, а как рассветет, — лягу в лесу, переднюю, а ночью опять пойду».
Усталые и продрогшие, все вяло
тащились по рассклизшей, грязной
дороге. На севере громоздились уходившие тучи и глухо грохотал гром. Над лесом, среди прозрачно-белых тучек, плыл убывавший месяц. Было сыро и холодно, восток светлел.
— Завидую ему, — говорил молодой человек, — он не
тащится шаг за шагом
по одной
дороге с толпою. Он махнул крылами гения и живет высоко, выше земных. Если и упадет,
по крайней мере летал под небом. Утешительно думать, что он победит вещественность и создаст себе дивный, бессмертный памятник, которому и наша Италия будет некогда поклоняться.
Такая на меня напала слабость, что я еле-еле
тащилась. Пешком я знаю одну
дорогу: к Невскому. Я опять пошла
по стороне Гостиного двора и дальше, через Аничков мост, до Владимирской. Не знаю уж, думала ли я о Домбровиче и об нашей встрече две недели назад.