— Летописцы были и все записали. Первый-то был тот самый игумен, которого Иван Грозный с колоколом утопил. Ионой Шелудяком назывался. У него про
татарскую стрелу и было записано. Потом был летописец, тоже игумен, Иакинф Болящий. Он про Грозного описал… А после Грозного в Бобыльске объявился самозванец Якуня и за свое предерзостное воровство был повешен жалостливым образом.
Неточные совпадения
«…Игнатiй прозванием Kapiй… року божого… пострелен из сайдака
стрелою татарскою…»
Старшею феею, по званию, состоянию и общественному положению, была маркиза де Бараль. У нее был соединенный герб. В одной стороне щита были изображены колчан со
стрелами и накрест
татарская нагайка, а в другой вертел. Первая половина щита свидетельствовала о какой-то услуге, оказанной предком маркизы, казанским татарином Маймуловым, отцу Ивана IV, а вторая должна была символически напоминать, что какой-то предок маркизиного мужа накормил сбившегося с дороги короля Людовика Святого.
Зазвенел тугой
татарский лук, спела тетива, провизжала
стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое сердце. Закачался Максим на седле, ухватился за конскую гриву; не хочется пасть добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его конь по чисту полю, и летит Максим, лежа навзничь, раскидав белые руки, и метут его кудри мать сыру-земли, и бежит за ним по полю кровавый след.
Тот, что ни пустит
стрелу, так и всадит ее в
татарскую шляпу, что поставили на шесте, ступней во сто от царской ставки.
— Не могу, отец мой! Давно уже судьба зовет меня в дальнюю сторону. Давно слышу звон
татарского лука, а иной раз как задумаюсь, то будто
стрела просвистит над ушами. На этот звон, на этот свист меня тянет и манит!
Погибель была неизбежна; и витязь взмолился Христу, чтобы Спаситель избавил его от позорного плена, и предание гласит, что в то же мгновение из-под чистого неба вниз стрекнула
стрела и взвилась опять кверху, и грянул удар, и кони
татарские пали на колени и сбросили своих всадников, а когда те поднялись и встали, то витязя уже не было, и на месте, где он стоял, гремя и сверкая алмазною пеной, бил вверх высокою струёй ключ студеной воды, сердито рвал ребра оврага и серебристым ручьем разбегался вдали по зеленому лугу.
Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь —
стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Но толпы башкирские,
татарские и казацкие, ободренные отступлением неприятеля, преследуют его, вьются и жужжат около него своими
стрелами и пулями, как рои оводов.