Неточные совпадения
Не успела на его глазах совершиться одна
тайна смерти, оставшаяся неразгаданной, как возникла другая, столь же неразгаданная, вызывавшая к
любви и жизни.
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать
любовь и вдруг
Добиться
тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ
тайный сохранила;
Их после муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может, волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы;
Тогда роман на старый лад
Займет веселый мой закат.
Не муки
тайные злодейства
Я грозно в нем изображу,
Но просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.
И поделом: в разборе строгом,
На
тайный суд себя призвав,
Он обвинял себя во многом:
Во-первых, он уж был неправ,
Что над
любовью робкой, нежной
Так подшутил вечор небрежно.
А во-вторых: пускай поэт
Дурачится; в осьмнадцать лет
Оно простительно. Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.
Он весел был. Чрез две недели
Назначен был счастливый срок.
И
тайна брачныя постели
И сладостной
любви венок
Его восторгов ожидали.
Гимена хлопоты, печали,
Зевоты хладная чреда
Ему не снились никогда.
Меж тем как мы, враги Гимена,
В домашней жизни зрим один
Ряд утомительных картин,
Роман во вкусе Лафонтена…
Мой бедный Ленский, сердцем он
Для оной жизни был рожден.
Он пел
любовь,
любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня
тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
—
Любовь и смерть, — слушал Клим через несколько минут, — в этих двух
тайнах скрыт весь страшный смысл нашего бытия, все же остальное — и кутузовщина — только неудачные, трусливые попытки обмануть самих себя пустяками.
— Из рассказа вашего видно, что в последних свиданиях вам и говорить было не о чем. У вашей так называемой «
любви» не хватало и содержания; она дальше пойти не могла. Вы еще до разлуки разошлись и были верны не
любви, а призраку ее, который сами выдумали, — вот и вся
тайна.
Между Обломовым и Ольгой установились
тайные невидимые для других отношения: всякий взгляд, каждое незначительное слово, сказанное при других, имело для них свой смысл. Они видели во всем намек на
любовь.
«Да не это ли —
тайная цель всякого и всякой: найти в своем друге неизменную физиономию покоя, вечное и ровное течение чувства? Ведь это норма
любви, и чуть что отступает от нее, изменяется, охлаждается — мы страдаем: стало быть, мой идеал — общий идеал? — думал он. — Не есть ли это венец выработанности, выяснения взаимных отношений обоих полов?»
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки; кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим злым игом, а не под игом
любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва,
тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается
любовь… к нему… к Райскому, что она готова броситься к нему на грудь и на ней искать спасения…»
— Марфенька все пересказала мне, как вы проповедовали ей свободу
любви, советовали не слушаться бабушки, а теперь сами хуже бабушки! Требуете чужих
тайн…
А он шел, мучась сомнениями, и страдал за себя и за нее. Она не подозревала его
тайных мук, не подозревала, какою страстною
любовью охвачен был он к ней — как к женщине человек и как к идеалу художник.
«Эти выстрелы, — думал он, — значат, может быть, что-нибудь другое: тут не
любовь, а иная
тайна играет роль.
Но, открыв на минуту заветную дверь, она вдруг своенравно захлопнула ее и неожиданно исчезла, увезя с собой ключи от всех
тайн: и от своего характера, и от своей
любви, и от всей сферы своих понятий, чувств, от всей жизни, которою живет, — всё увезла! Перед ним опять одна замкнутая дверь!
— Наоборот: ты не могла сделать лучше, если б хотела
любви от меня. Ты гордо оттолкнула меня и этим раздражила самолюбие, потом окружила себя
тайнами и раздражила любопытство. Красота твоя, ум, характер сделали остальное — и вот перед тобой влюбленный в тебя до безумия! Я бы с наслаждением бросился в пучину страсти и отдался бы потоку: я искал этого, мечтал о страсти и заплатил бы за нее остальною жизнью, но ты не хотела, не хочешь… да?
— Вот что значит Олимп! — продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы бы поняли мое положение, взглянули бы в мое сердце и поступили бы не сурово, а с пощадой, даже если б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины, когда ей нужно закрыть свою
любовь и
тайну.
Он чувствовал, что влюблен, но не так, как прежде, когда эта
любовь была для него
тайной, и он сам не решался признаться себе в том, что он любит, и когда он был убежден в том, что любить можно только один paз, — теперь он был влюблен, зная это и радуясь этому и смутно зная, хотя и скрывая от себя, в чем состоит
любовь, и что из нее может выйти.
И нечего смущать себя временами и сроками, ибо
тайна времен и сроков в мудрости Божией, в предвидении его и в
любви его.
А если
тайна, то и мы вправе были проповедовать
тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не
любовь, а
тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести.
Ибо хотя покойный старец и привлек к себе многих, и не столько чудесами, сколько
любовью, и воздвиг кругом себя как бы целый мир его любящих, тем не менее, и даже тем более, сим же самым породил к себе и завистников, а вслед за тем и ожесточенных врагов, и явных и
тайных, и не только между монастырскими, но даже и между светскими.
Сватовство князя Верейского не было уже
тайною для соседства. Кирила Петрович принимал поздравления, свадьба готовилась. Маша день ото дня отлагала решительное объявление. Между тем обращение ее со старым женихом было холодно и принужденно. Князь о том не заботился. Он о
любви не хлопотал, довольный ее безмолвным согласием.
Уже не досада меня грызла, —
тайный страх терзал меня, и не один страх я чувствовал… нет, я чувствовал раскаяние, сожаление самое жгучее,
любовь — да! самую нежную
любовь.
Гагин сообщил мне свои планы на будущее: владея порядочным состоянием и ни от кого не завися, он хотел посвятить себя живописи и только сожалел о том, что поздно хватился за ум и много времени потратил по-пустому; я также упомянул о моих предположениях, да, кстати, поверил ему
тайну моей несчастной
любви.
…Сбитый с толку, предчувствуя несчастия, недовольный собою, я жил в каком-то тревожном состоянии; снова кутил, искал рассеяния в шуме, досадовал за то, что находил его, досадовал за то, что не находил, и ждал, как чистую струю воздуха середь пыльного жара, несколько строк из Москвы от Natalie. Надо всем этим брожением страстей всходил светлее и светлее кроткий образ ребенка-женщины. Порыв
любви к Р. уяснил мне мое собственное сердце, раскрыл его
тайну.
Толпа чужих на брачном пире мне всегда казалась чем-то грубым, неприличным, почти циническим; к чему это преждевременное снятие покрывала с
любви, это посвящение людей посторонних, хладнокровных — в семейную
тайну.
Любовь есть опыт проникновения в эту
тайну, но
тайна уходит в большую глубину.
И только тогда он узнает
тайну моей
любви и моего самоотвержения и то, какую огромную жертву принес ему горячо любивший его ученик…
Тайна всякой индивидуальности узнается лишь
любовью, и в ней всегда есть что-то непостижимое до конца, до последней глубины.
В Духе раскрывается
тайна творения, закрытая грехом и преступлением, соборно утверждается бытие всех и всего в
любви.
В святости
любви раскрывается полнота личности,
тайна андрогинизма, образа и подобия Бога.
Снять бремя свободы и подменить свободу принуждением значит уничтожить
тайну веры, которая и есть
тайна благодатной свободы и свободной
любви, значит превратить религиозную жизнь в принуждение видимых вещей, закрепить необходимость.
Этим бессилием и унижением Самого Бога была открыта миру
тайна свободной
любви, смысл творения.
Если
тайна греха в свободе, то
тайна искупления и спасения — в свободе же, но в свободе, соединенной с
любовью, с божественной
любовью.
Она забыла осторожность и хотя не называла имен, но рассказывала все, что ей было известно о
тайной работе для освобождения народа из цепей жадности. Рисуя образы, дорогие ее сердцу, она влагала в свои слова всю силу, все обилие
любви, так поздно разбуженной в ее груди тревожными толчками жизни, и сама с горячей радостью любовалась людьми, которые вставали в памяти, освещенные и украшенные ее чувством.
—
Любовь! К женщине! Какая бездна
тайны! Какое наслаждение и какое острое, сладкое страдание! — вдруг воскликнул восторженно Назанский.
Любовь, освобожденная от темных пут собственности, станет светлой религией мира, а не
тайным позорным грехом в темном углу, с оглядкой, с отвращением.
— Вы говорили о женской
любви — о бездне, о
тайне, о радости, — напомнил Ромашов.
Да, вот он едет в то место, где несколько женщин отдают кому угодно свое тело, свои ласки и великую
тайну своей
любви.
Я ложусь спать, но и во сне меня преследует мальчуган, и вместе с тем какой-то
тайный голос говорит мне:"Слабоумный и праздный человек! ты праздность и вялость своего сердца принял за
любовь к человеку, и с этими данными хочешь найти добро окрест себя!
Этот город был свидетелем ваших младенческих игр; он любовался вами, когда вы, под руководством маститого вашего родителя, неопытным юношей робко вступили на поприще яичного производства, и потом с
любовью следил, как в сердце вашем, всегда открытом для всего доброго, постепенно созревали семена благочестия и
любви к постройке колоколен и церквей (при этих словах Захар Иваныч и Матрена Ивановна набожно перекрестились, а один из
тайных советников потянулся к амфитриону и подставил ему свою голую и до скользкости выбритую щеку).
Куда стремился Калинович — мы знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать, что богу еще ведомо, чья
любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на
тайное свидание, или человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил без всякой уж
любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту жизни узнал и оценил всю чарующую прелесть этих
тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
Она, прислонясь спиной к камину, стояла, склонив бледное лицо к плечу, и следила глазами за Александром, но не с выражением недоверчивости и допроса, а неги,
любви и счастья. Она, по-видимому, боролась с
тайным ощущением, с сладкой мечтой и казалась утомленной.
— Ты будешь любить, как и другие, ни глубже, ни сильнее; будешь также сдергивать и покрывало с
тайн… но только ты будешь верить в вечность и неизменность
любви, да об одном этом и думать, а вот это-то и глупо: сам себе готовишь горя более, нежели сколько бы его должно быть.
Меня покинул
тайный гений
И вымыслов, и сладких дум;
Любовь и жажда наслаждений
Одни преследуют мой ум.
Любовь и
тайная мечта
Русланов образ ей приносят,
И с томным шепотом уста
Супруга имя произносят…
Я был здоров, силен, хорошо знал
тайны отношений мужчины к женщине, но люди говорили при мне об этих
тайнах с таким бессердечным злорадством, с такой жестокостью, так грязно, что эту женщину я не мог представить себе в объятиях мужчины, мне трудно было думать, что кто-то имеет право прикасаться к ней дерзко и бесстыдно, рукою хозяина ее тела. Я был уверен, что
любовь кухонь и чуланов неведома Королеве Марго, она знает какие-то иные, высшие радости, иную
любовь.
«Изолгали мы и бога самого, дабы тем прикрыть лень свою, трусливое нежелание отдать сердца наши миру на радость; нарочито сделали бога чёрным и угрюмым и отняли у него
любовь к земле нашей: для того исказили бога, чтобы жаловаться на него, и вот стал он воистину тёмен, непонятен, и стала оттого вся жизнь запутана, страшна и
тайнами прикрыта».
Она его ждала; она для него надела то самое платье, которое было на ней в день их первого свидания в часовне; но она так спокойно его приветствовала и так была любезна и беспечно весела, что, глядя на нее, никто бы не подумал, что судьба этой девушки уже решена и что одно
тайное сознание счастливой
любви придавало оживление ее чертам, легкость и прелесть всем ее движениям.