Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Почувствовавши себя
на воле, глуповцы
с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню,
с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения
языков.
С следующего дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити заметила, что М-llе Варенька и
с Левиным и его женщиной находится уже в тех отношениях, как и
с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить ни
на одном иностранном
языке.
Когда они вошли, девочка в одной рубашечке сидела в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно,
с ней вместе сама ела девушка русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни не было; они были в соседней комнате, и оттуда слышался их говор
на странном французском
языке,
на котором они только и могли между собой изъясняться.
Здесь в деревне,
с детьми и
с симпатичною ему Дарьей Александровной, Левин пришел в то, часто находившее
на него, детски веселое расположение духа, которое Дарья Александровна особенно любила в нем. Бегая
с детьми, он учил их гимнастике, смешил мисс Гуль своим дурным английским
языком и рассказывал Дарье Александровне свои занятия в деревне.
Язык его стал мешаться, и он пошел перескакивать
с одного предмета
на другой. Константин
с помощью Маши уговорил его никуда не ездить и уложил спать совершенно пьяного.
— Я не могу вполне
с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать того, что самый процесс изучения форм
языков особенно благотворно действует
на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать и того, что влияние классических писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью,
с преподаванием естественных наук соединяются те вредные и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
Князь разложил подле себя свои покупки, резные сундучки, бирюльки, разрезные ножики всех сортов, которых он накупил кучу
на всех водах, и раздаривал их всем, в том числе Лисхен, служанке и хозяину,
с которым он шутил
на своем комическом дурном немецком
языке, уверяя его, что не воды вылечили Кити, но его отличные кушанья, в особенности суп
с черносливом.
Кабинет Свияжского была огромная комната, обставленная шкафами
с книгами и
с двумя столами — одним массивным письменным, стоявшим по середине комнаты, и другим круглым, уложенным звездою вокруг лампы
на разных
языках последними нумерами газет и журналов.
Хорошо ли, дурно ли мы поступили, это другой вопрос; но жребий брошен, — сказал он, переходя
с русского
на французский
язык, — и мы связаны
на всю жизнь.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола,
на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти
на стол, он склонил
на бок голову, подумал
с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет
на русском
языке.
Проворный пес, именем Азор, облобызавши Ярба, подбежал к Платонову, лизнул проворным
языком ему руки, вскочил
на грудь Чичикова
с намереньем лизнуть его в губы, но не достал и, оттолкнутый им, побежал снова к Платонову, пробуя лизнуть его хоть в ухо.
Таким образом, уже
на прокурорских дрожках доехал он к себе в гостиницу, где долго еще у него вертелся
на языке всякий вздор: белокурая невеста
с румянцем и ямочкой
на правой щеке, херсонские деревни, капиталы.
— Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги
на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь —
с завтрашнего дни начнешь новую жизнь,
с завтрашнего дни примешься за все как следует,
с завтрашнего дни сядешь
на диету, — ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и
язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя
на всех, — право и эдак все.
Хотят непременно, чтобы все было написано
языком самым строгим, очищенным и благородным, — словом, хотят, чтобы русский
язык сам собою опустился вдруг
с облаков, обработанный как следует, и сел бы им прямо
на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рты да выставить его.
Но, получив посланье Тани,
Онегин живо тронут был:
Язык девических мечтаний
В нем думы роем возмутил;
И вспомнил он Татьяны милой
И бледный цвет, и вид унылый;
И в сладостный, безгрешный сон
Душою погрузился он.
Быть может, чувствий пыл старинный
Им
на минуту овладел;
Но обмануть он не хотел
Доверчивость души невинной.
Теперь мы в сад перелетим,
Где встретилась Татьяна
с ним.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь
на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским
языкомВладея слабо и
с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах
язык чужой
Не обратился ли в родной?
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася
с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски…
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш
языкК почтовой прозе не привык.
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном
языке.
К плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
С ее прелестного плеча…
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребрился; там рожок
Пастуший будит селянина.
Вот утро: встали все давно,
Моей Татьяне всё равно.
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь
на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
Когда она разговаривала
с нами дружески, она всегда говорила
на этом
языке, который знала в совершенстве.
У Карла Иваныча в руках была коробочка своего изделия, у Володи — рисунок, у меня — стихи; у каждого
на языке было приветствие,
с которым он поднесет свой подарок. В ту минуту, как Карл Иваныч отворил дверь залы, священник надевал ризу и раздались первые звуки молебна.
Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются
языком своим; свой
с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь
на торговом рынке.
Едва Грэй вступил в полосу дымного света, как Меннерс, почтительно кланяясь, вышел из-за своего прикрытия. Он сразу угадал в Грэе настоящего капитана — разряд гостей, редко им виденных. Грэй спросил рома. Накрыв стол пожелтевшей в суете людской скатертью, Меннерс принес бутылку, лизнув предварительно
языком кончик отклеившейся этикетки. Затем он вернулся за стойку, поглядывая внимательно то
на Грэя, то
на тарелку,
с которой отдирал ногтем что-то присохшее.
Мне объявили, что мое знакомство и она, и дочь ее могут принимать не иначе как за честь; узнаю, что у них ни кола ни двора, а приехали хлопотать о чем-то в каком-то присутствии; предлагаю услуги, деньги; узнаю, что они ошибкой поехали
на вечер, думая, что действительно танцевать там учат; предлагаю способствовать
с своей стороны воспитанию молодой девицы, французскому
языку и танцам.
Закупками распорядилась сама Катерина Ивановна
с помощию одного жильца, какого-то жалкого полячка, бог знает для чего проживавшего у г-жи Липпевехзель, который тотчас же прикомандировался
на посылки к Катерине Ивановне и бегал весь вчерашний день и все это утро сломя голову и высунув
язык, кажется особенно стараясь, чтобы заметно было это последнее обстоятельство.
Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший
на других и недурно знавший три европейские
языка, несмотря
на то, что дней шесть назад сказал было Раскольникову, что в немецком «швах»,
с целью уговорить его взять
на себя половину переводной работы и три рубля задатку: и он тогда соврал, и Раскольников знал, что он врет.
— Нельзя же было кричать
на все комнаты о том, что мы здесь говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только говорить этим
языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали
на след. Вы только его выдадите. Подождите: я видел его и говорил
с ним сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Мармеладов был в последней агонии; он не отводил своих глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей сказать; он было и начал,
с усилием шевеля
языком и неясно выговаривая слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула
на него...
Юлай повторил
на татарском
языке вопрос Ивана Кузмича. Но башкирец глядел
на него
с тем же выражением и не отвечал ни слова.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север во сто крат
С тех пор, как отдал всё в обмен
на новый лад —
И нравы, и
язык, и старину святую,
И величавую одежду
на другую
По шутовскому образцу...
Что ж, он и кавалер.
От нас потребуют
с именьем быть и в чине,
А Гильоме!.. — Здесь нынче тон каков
На съездах,
на больших, по праздникам приходским?
Господствует еще смешенье
языков:
Французского
с нижегородским?
В молодости она была очень миловидна, играла
на клавикордах и изъяснялась немного по-французски; но в течение многолетних странствий
с своим мужем, за которого она вышла против воли, расплылась и позабыла музыку и французский
язык.
Он держал в руках последний нумер Galignani, [«Galignani» — «Galignani s Messenger» — «Вестник Галиньяни» — ежедневная газета, издававшаяся в Париже
на английском
языке с 1814 года.
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве,
с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался
на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим
на их
языке, как ангелы, «comme des anges».
— Ты уже чересчур благодушен и скромен, — возразил Павел Петрович, — я, напротив, уверен, что мы
с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым
языком, vieilli, [Старомодно (фр.).] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого вина вы хотите, красного или белого?» — «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и
с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит
на него в это мгновенье…
Кричал
на немецком
языке,
на французском, по-румынски, но полицейский, отмахнувшись от него, как от дыма, снял
с правой руки своей новенькую перчатку и отошел прочь, закуривая папиросу.
Смутно поняв, что начал он слишком задорным тоном и что слова, давно облюбованные им, туго вспоминаются, недостаточно легко идут
с языка, Самгин
на минуту замолчал, осматривая всех. Спивак, стоя у окна, растекалась по тусклым стеклам голубым пятном. Брат стоял у стола, держа пред глазами лист газеты, и через нее мутно смотрел
на Кутузова, который, усмехаясь, говорил ему что-то.
На чердаке, в старинном окованном железом сундуке, он открыл множество интересных, хотя и поломанных вещей: рамки для портретов, фарфоровые фигурки, флейту, огромную книгу
на французском
языке с картинами, изображающими китайцев, толстый альбом
с портретами смешно и плохо причесанных людей, лицо одного из них было сплошь зачерчено синим карандашом.
Когда она, кончив читать, бросила книгу
на кушетку и дрожащей рукою налила себе еще ликера, Самгин, потирая лоб, оглянулся вокруг, как человек, только что проснувшийся. Он
с удивлением почувствовал, что мог бы еще долго слушать звучные, но мало понятные стихи
на чужом
языке.
Дома
на столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса,
с краткой
на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью,
с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг
на немецком
языке.
Две первые раздражали его тяжелым, неуклюжим
языком и мелочной, схоластической полемикой
с двумя вторыми, Самгину казалось, что эти газетки бессильны, не могут влиять
на читателя так, как должны бы, форма их статей компрометирует идейную сущность полемики, дробит и распыляет материал, пафос гнева заменен в них мелкой, личной злобой против бывших единомышленников.
‹Ерухимович› рассказывал
на украинском
языке игривый анекдот о столкновении чрезмерной деликатности
с излишней скромностью.
Он представил себя богатым, живущим где-то в маленькой уютной стране, может быть, в одной из республик Южной Америки или — как доктор Руссель —
на островах Гаити. Он знает столько слов чужого
языка, сколько необходимо знать их для неизбежного общения
с туземцами. Нет надобности говорить обо всем и так много, как это принято в России. У него обширная библиотека, он выписывает наиболее интересные русские книги и пишет свою книгу.
Однако Тагильский как будто стал трезвее, чем он был
на улице, его кисленький голосок звучал твердо, слова соскакивали
с длинного
языка легко и ловко, а лицо сияло удовольствием.
— Ну да. Ему даже судом пригрозили за какие-то служебные промахи.
С банком тоже не вышло: кому-то
на ногу или
на язык наступил. А — жалко его, умный! Вот, все ко мне ходит душу отводить. Что — в других странах отводят душу или — нет?
По настоянию деда Акима Дронов вместе
с Климом готовился в гимназию и
на уроках Томилина обнаруживал тоже судорожную торопливость, Климу и она казалась жадностью. Спрашивая учителя или отвечая ему, Дронов говорил очень быстро и как-то так всасывая слова, точно они, горячие, жгли губы его и
язык. Клим несколько раз допытывался у товарища, навязанного ему Настоящим Стариком...
Она поздоровалась
с ним
на французском
языке и сунула в руки ему, как носильщику, тяжелый несессер. За ее спиною стояла Лидия, улыбаясь неопределенно, маленькая и тусклая рядом
с Алиной, в неприятно рыжей шубке, в котиковой шапочке.
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный
язык этой драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим не уловил.
С досадой бросив книгу
на пол, он попытался заснуть и не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее слова о праве людей быть жестокими в любви, он спросил себя...
Известный адвокат долго не соглашался порадовать людей своим талантом оратора, но, наконец, встал, поправил левой рукой полуседые вихры, утвердил руку
на жилете, против сердца, и, высоко подняв правую,
с бокалом в ней, начал фразой
на латинском
языке, — она потонула в шуме, еще не прекращенном.