Неточные совпадения
Дело было зимой;
шутка ли подняться
с такой семьей без шуб, без денег из Тобольской губернии, а
с другой стороны,
сердце рвалось — ссылка всего невыносимее после ее окончания.
Черт между тем не на
шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку
с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за
сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как водится, наградить, то он готов на все: кинется в воду, а душу отправит прямо в пекло.
Настасья Карповна была женщина самого веселого и кроткого нрава, вдова, бездетная, из бедных дворянок; голову имела круглую, седую, мягкие белые руки, мягкое лицо
с крупными, добрыми чертами и несколько смешным, вздернутым носом; она благоговела перед Марфой Тимофеевной, и та ее очень любила, хотя подтрунивала над ее нежным
сердцем: она чувствовала слабость ко всем молодым людям и невольно краснела, как девочка, от самой невинной
шутки.
Мне был тяжел 40-й год; я тогда не на
шутку страдал — почти
с ума сходил — от сильного биения
сердца.
Следовательно, мы
с тобой смело можем помолчать об этом и скрепя
сердце ожидать, что выкроит провидение для бедного человечества из всей теперешней кутерьмы, которая завязалась не на
шутку.
— Не
шутки, а, право, уж скучно на все это смотреть! — отвечал
с сердцем инженер.
Вообще, княжна, имевшая случай читать много и пристально, любит сравнивать себя
с героинями различных романов. Более других по
сердцу пришелся Жорж Санд и ей, без всяких
шуток, иногда представляется, что она — Valentine, а Техоцкий — Benoît [23].
— Прошу вас оставить ваши глупые
шутки! Я не такая, как, может, вы думаете, — остановила его
с сердцем горничная.
Человек двадцать были уже в одних рубашках и
с чегенями в руках спускались по правому борту в воду, которая под кормовым плечом доходила им по грудь. Будущий дьякон был в числе этих бурлаков, хотя Савоська и уговаривал его остаться у поносных
с бабами. Но дьякону давно уже надоели остроты и
шутки над ним бурлаков, и он скрепя
сердце залез в воду вместе
с другими.
Сашка улыбался, гримасничал и кланялся налево и направо, прижимал руку к
сердцу, посылал воздушные поцелуи, пил у всех столов пиво и, возвратившись к пианино, на котором его ждала новая кружка, начинал играть какую-нибудь «Разлуку». Иногда, чтобы потешить своих слушателей, он заставлял свою скрипку в лад мотиву скулить щенком, хрюкать свиньею или хрипеть раздирающими басовыми звуками. И слушатели встречали эти
шутки с благодушным одобрением...
Некоторые из этих волокит влюбились не на
шутку и требовали ее руки: но ей хотелось попробовать лестную роль непреклонной… и к тому же они все были прескушные: им отказали… один
с отчаяния долго был болен, другие скоро утешились… между тем время шло: она сделалась опытной и бойкой девою: смотрела на всех в лорнет, обращалась очень смело, не краснела от двусмысленной речи или взора — и вокруг нее стали увиваться розовые юноши, пробующие свои силы в словесной перестрелке и посвящавшие ей первые свои опыты страстного красноречия, — увы, на этих было еще меньше надежды, чем на всех прежних; она
с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их надежды, останавливала едкой насмешкой разливы красноречия — и вскоре они уверились, что она непобедимая и чудная женщина; вздыхающий рой разлетелся в разные стороны… и наконец для Лизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный
сердцу отцветающей женщины…
— Я не понимаю, как вы находите место
шуткам, — сказал он
с сердцем, — разве вы не видите, что у меня именно нет того, чем бы я мог понюхать? Чтоб черт побрал ваш табак! Я теперь не могу смотреть на него, и не только на скверный ваш березинский, но хоть бы вы поднесли мне самого рапе.
Плача, смеясь, сверкая слезинками на ресницах, она говорила ему, что
с первых же дней знакомства он поразил ее своею оригинальностью, умом, добрыми, умными глазами, своими задачами и целями жизни, что она полюбила его страстно, безумно и глубоко; что когда, бывало, летом она входила из сада в дом и видела в передней его крылатку или слышала издали его голос, то
сердце ее обливалось холодком, предчувствием счастья; его даже пустые
шутки заставляли ее хохотать, в каждой цифре его тетрадок она видела что-то необыкновенно разумное и грандиозное, его суковатая палка представлялась ей прекрасней деревьев.
О, это, может быть, началось невинно,
с шутки,
с кокетства,
с любовной игры, в самом деле, может быть,
с атома, но этот атом лжи проник в их
сердца и понравился им.
Какие мы девки баловницы! Вот приласкай парня, он и не отстанет, и будет подле тебя увиваться. Только чтой-то он иной раз такой хорошим, веселый, а иной раз чудной такой? Что-нибудь у него па душе есть. Может, он что недоброе затевает… так мы
с матушкой и двери покажем, у нас недолго! А все будет жаль. Вот
шуткой,
шуткой, а ведь как полюбила, ажио
сердце ноет, так вот и бьется, ровно голубь.
— Ну ладно, ладно. Будет
шутку шутить… Рассказывай, как в самом деле ихняя затея варилась, — прервал Колышкин. — Глазком бы посмотреть, как плуты моего крестного оплетать задумали, —
с усмешкой прибавил он. — Сидят небось важно, глядят задумчиво, не улыбнутся, толкуют чинно, степенно… А крестный себе на уме, попирает смех на
сердце, а сам бровью не моргнет: «Толкуйте, мол, голубчики, распоясывайтесь, выкладывайте, что у вас на уме сидит, а мне как вас насквозь не видеть?..» Ха-ха-ха!..
— Ты все
шутки шутишь, Фленушка, а мне не до них, — тяжело вздыхая, сказала Настя. — Как подумаю, что будет впереди,
сердце так и замрет… Научила ты меня, как
с тятенькой говорить… Ну, смиловался, год не хочет про свадьбу поминать… А через год-от что будет?
— Нет-с, батюшка, мы, русские, слишком еще дураки для этого, — авторитетно возразил Свитка
с каким-то презрением; — вы говорите: Италия! Так ведь в Италии, батюшка, карбонарии-с, Италия вся покрыта сетью революционных кружков, тайных обществ, в Италии был Буонаротти, там есть —
шутка сказать! — голова делу, Мадзини, есть, наконец,
сердце и руки, Джузеппе Гарибальди-с! А у нас-то что.
Но вот появилось ее «маленькое стадо» (так она в
шутку называла нас), плачущее, молящее остаться,
с доказательствами такой неподкупной детской привязанности, которую не купишь ни за какие деньги, что
сердце доброй учительницы дрогнуло, и она осталась
с нами «доводить до выпуска своих добреньких девочек».
— Э, ге! видно,
с этою
шуткою шутить не надо, — сказал значительно цыган, посмотрев на свою подругу, у которой в это время
сердце стучало, как молот, а глаза умоляли Василия дополнить начатое. — Однако, — продолжал он, — мы не так глупы, как эта бабенка… побережемся…
Ее быстрое согласие,
с одной стороны, его обрадовало, так как он не на
шутку перетрусил перед князем Потемкиным, но
с другой, оно заронило в его
сердце против его жены какую-то едкую горечь.