Неточные совпадения
Он человек среднего роста, грузный, двигается осторожно и почти каждое движение сопровождает покрякиванием. У него, должно быть, нездоровое сердце, под добрыми серого
цвета глазами набухли мешки. На лысом его черепе, над ушами, поднимаются, как рога, седые клочья, остатки
пышных волос; бороду он бреет; из-под мягкого носа его уныло свисают толстые, казацкие усы, под губою — остренький хвостик эспаньолки. К Алексею и Татьяне он относится
с нескрываемой, грустной нежностью.
Рядом
с коляской, обгоняя ее со стороны Бердникова, шагала, играя удилами, танцуя, небольшая белая лошадь,
с пышной, длинной, почти до копыт, гривой; ее запрягли в игрушечную коробку на двух высоких колесах, покрытую сияющим лаком
цвета сирени; в коробке сидела, туго натянув белые вожжи, маленькая
пышная смуглолицая женщина
с темными глазами и ярко накрашенным ртом.
Марина встретила его, как всегда, спокойно и доброжелательно. Она что-то писала, сидя за столом, перед нею стоял стеклянный кувшин
с жидкостью мутно-желтого
цвета и со льдом. В простом платье, белом, из батиста, она казалась не такой рослой и
пышной.
Она стояла пред ним в дорогом платье, такая
пышная, мощная, стояла, чуть наклонив лицо, и хорошие глаза ее смотрели строго, пытливо. Клим не успел ответить, в прихожей раздался голос Лютова. Алина обернулась туда, вошел Лютов, ведя за руку маленькую женщину
с гладкими волосами рыжего
цвета.
Рядом
с нею села Марина, в
пышном, сиреневого
цвета платье,
с буфами на плечах, со множеством складок и оборок, которые расширяли ее мощное тело; против сердца ее, точно орден, приколоты маленькие часы
с эмалью.
Являлся чиновник особых поручений при губернаторе Кианский, молодой человек в носках одного
цвета с галстуком, фиолетовый протопоп Славороссов; благообразный, толстенький тюремный инспектор Топорков, человек
с голым черепом, похожим на огромную, уродливую жемчужину «барок»,
с невидимыми глазами на жирненьком лице и
с таким же, почти невидимым, носом, расплывшимся между розовых щечек,
пышных, как у здорового ребенка.
Алина, в дорожном костюме стального
цвета,
с распущенными по спине и плечам волосами, стройная и
пышная, стояла у стола, намазывая горячий калач икрой, и патетически говорила...
Тут же из зарослей поднимала свою красивую головку
пышная ятрышниковая любка, а рядом
с нею — ядовитая чемерица, которую легко узнать по плойчатым грубым листьям и шапке белых
цветов, теперь уже побуревших и засохших.
Чаще всего (и в данном случае) здесь можно видеть: довольно высокую охотскую хохлатку
с мелкими желтыми
цветами, нежные розовые
цветы донтостемона, у которого и стебель, и верхние листья покрыты тонким пушком, и цепляющийся за ивняки схизопепон переступенелистый
с выемчатыми сердцевидными листьями; затем звездчатку водяную
с характерными для нее бледной листвой и узловатым стебельком и
пышный белокопытник, образующий большие заросли громадных жирных листьев, напоминающих лопасти рогов сохатого.
Затем борец —
пышное высокое растение
с мелким пушком в верхней части стебля и бархатистыми большими листьями; засохшие
цветы его, расположенные крупной кистью, вероятно, были темно-голубые.
Крузенштерн 85 лет назад видел гиляка в
пышном, шёлковом платье, «со многими истканными на нем
цветами»; теперь же на Сахалине такого щеголя и
с огнем не сыщешь.
Как-то днем он долго гулял
с Веркой по Княжескому саду. Уже сильно опустошенный осенью, этот чудесный старинный парк блистал и переливался
пышными тонами расцветившейся листвы: багряным, пурпуровым, лимонным, оранжевым и густым вишневым
цветом старого устоявшегося вина, и казалось, что холодный воздух благоухал, как драгоценное вино. И все-таки тонкий отпечаток, нежный аромат смерти веял от кустов, от травы, от деревьев.
Под влиянием Прейна Луша переродилась
с такой же быстротой,
с какой северные
цветы в две-три недели из зеленой почки развертываются всеми своими красками в
пышное растение.
Тот только, кто знал ее прежде, кто помнил свежесть лица ее, блеск взоров, под которым, бывало, трудно рассмотреть
цвет глаз ее — так тонули они в роскошных, трепещущих волнах света, кто помнил ее
пышные плечи и стройный бюст, тот
с болезненным изумлением взглянул бы на нее теперь, сердце его сжалось бы от сожаления, если он не чужой ей, как теперь оно сжалось, может быть, у Петра Иваныча, в чем он боялся признаться самому себе.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших
с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями,
с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный,
пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на
цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и звук перепела за прудом, и голос человека
с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
— Бывало, выйдет она в сад, вся белая да
пышная, гляжу я на нее
с крыши, и — на что мне солнышко, и — зачем белый свет? Так бы голубем под ноги ей и слетел! Просто —
цветок лазоревый в сметане! Да
с этакой бы госпожой хоть на всю жизнь — ночь!
Она сорвала ветку боярышника
с пышным гнездом белых
цветов и воткнула себе в волосы. Мы медленно пошли по тропинке, чуть розовевшей на вечернем солнце.
Колебались в отблесках огней стены домов, изо всех окон смотрели головы детей, женщин, девушек — яркие пятна праздничных одежд расцвели, как огромные
цветы, а мадонна, облитая серебром, как будто горела и таяла, стоя между Иоанном и Христом, — у нее большое розовое и белое лицо,
с огромными глазами, мелко завитые, золотые волосы на голове, точно корона, двумя
пышными потоками они падают на плечи ее.
О, благоприятель! неужто я увижу их лицом к лицу? неужто я почувствую в моих руках их юношеские руки, неужто я увижу, как их юношеский ум начнет передо мною раскрываться, будто
пышный цвет пред зарею, и я умру
с отрадою, что этот
цвет в свое время даст плод сторичный…
В одеждах их встречались глубочайшая древность
с самой последней выдумкой парижской модистки, греческие прически, увитые гирляндами из поддельных
цветов, готические серьги, еврейские тюрбаны, далее волосы, вздернутые кверху à la chinoise [по-китайски (франц.)], букли à la Sévigné [как у госпожи Севинье (франц.)],
пышные платья наподобие фижм, рукава, чрезвычайно широкие или чрезвычайно узкие.
Здесь он шел на все: просиживал целыми ночами без сна
с пошлыми, ограниченными людьми, весь умственный багаж которых составлял — точно у бушменов — десяток-другой зоологических понятий и шаблонных фраз; он поил в ресторанах отъявленных дураков и негодяев, терпеливо выжидая, пока в опьянении они не распустят
пышным махровым
цветом своего уродства; льстил людям наобум,
с ясными глазами, в чудовищных дозах, твердо веря в то, что лесть — ключ ко всем замкам; щедро раздавал взаймы деньги, зная заранее, что никогда их не получит назад.
Лодка — женщина лет двадцати трех, высокая, дородная,
с пышною грудью, круглым лицом и большими серо-синего
цвета наивно-наглыми глазами.
У нас нет таких
пышных растений, как вы и ваши товарищи,
с такими огромными листьями и прекрасными
цветами, но и у нас растут очень хорошие деревья: сосны, ели и березы.
Показалась в дверях Дуня и зарделась, как маков
цвет. Положив здоровенную ладонь на круглое,
пышное плечико дочери, Марко Данилыч подвел ее к Татьяне Андревне, а потом к дочерям ее. И Дарью Сергевну
с Татьяной Андревной познакомил.
Нарисован был пир; нарядные и роскошные женщины, которых я всех мог бы назвать поименно. Это все были наши гетеры. Они возлежали
с гостями, в
цветах, за
пышным столом, а некто юный спал, уткнувшись лицом в корзину
с цветами. Лицо его не было видно, но я по его тоге узнал, что это был сам художник Магистриан. А над ним виднелася травля: львы в цирке неслися на юную девушку… а та твердо стояла и шептала молитвы. Она была Магна.
Страха перед смертью Елена Дмитриевна совершенно не испытывала, так как не понимала самого главного: что такое смерть? В ее представлении смерть имела только два образа: похорон, более или менее
пышных, если военных, то
с музыкой — и могилки, которая может быть
с цветами или без
цветов. Был еще тот свет, о котором рассказывают много пустяков, но если чаще молиться и верить, то и на том свете будет хорошо. И чего же ей бояться, если мужу, полковнику, она никогда не изменяла?
Надевался обыкновенно белый пеньюар, вышитый или
с кружевами, на шелковом цветном чехле, затем
пышный чепчик
с бантами, шелковые чулки, непременно телесного
цвета, и белые башмаки
с лентами, которые завязывались, а бантики тщательно расправлялись, как будто бы графиня ехала на какой-нибудь бал.
Свет от тройной канделябры сквозил через голубой штоф занавесов и падал на бледное лицо ее, отчего оно принимало синеватый
цвет мертвизны; утомленные глаза ее по временам закрывались, и чтобы усилить еще это подобие смерти,
пышная кровать возле нее,
с своим убранством, казалась великолепным катафалком, готовым принять останки того, что была некогда царица.
С левой стороны находилась громадная арка
с приподнятой на толстых шнурах портьерой, открывавшей вид в следующую комнату-альков, всю обитую белой шелковой материей. В глубине ее виднелась
пышная кровать, а справа роскошный туалет,
с большим овальным зеркалом в рамке из слоновой кости. Альков освещался молочного
цвета фонарем, спускавшимся из центра искусно задрапированного белоснежным шатром потолка. Пол был устлан белым ангорским ковром.
Скромные «светские розы», нежные
цветы с тонким ароматом чистоты и невинности, робко жались в сторонке перед
пышными «камелиями», получавшими свой одуряющий аромат от современного парижского алхимика Герлена, нашедшего средство возвращать молодость и красоту и путем этого средства делать себе золото.
Ее
пышные плечи и белая твердая шея выставлялись из плюшевого лифа темно-золотистого
цвета. Коса лежала низко, в волосах, слева от пробора, трепетно искрилась брильянтовая булавка, в виде мотылька,
с длинными крыльями.
Нефора удалялась к обширному огороду и там, часто останавливаясь над грядами махрового мака, срывала
с него
пышные цветы и, обрывая лепестки их, клала их на ладонь, дула на них и ударяла другою ладонью, шепча тихо устами: «полюбит» или «нет»?