Неточные совпадения
Несмотря
на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице
на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться
с господами.
Но только что, въехав
на широкий, полукруглый двор и слезши
с извозчика, он вступил
на крыльцо и навстречу ему швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и увидал, входя по отлогой ковровой лестнице, статую
на площадке и в верхних дверях третьего состаревшегося знакомого швейцара в клубной ливрее, неторопливо и не медля отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, ― Левина охватило давнишнее впечатление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась
с сыном и часто сама, пред тем как ехать
на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть
на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила
на площадку большой входной теплой лестницы.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей в его доме роль экономки, падал свет
на снег
площадки пред домом. Она не спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный и босиком выбежал
на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив
с ног Кузьму, выскочила тоже и визжала, терлась об его колени, поднималась и хотела и не смела положить передние лапы ему
на грудь.
Каждый из нас станет
на самом краю
площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно
с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов.
На площадке близ него построен домик
с красной кровлею над ванной, а подальше галерея, где гуляют во время дождя.
У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тут же, а сами по узкой тропинке взобрались
на площадку, где ожидал нас Грушницкий
с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого звали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал.
Он останавливался
на каждой
площадке и осматривался
с любопытством.
Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери
на лестнице отворены настежь, и
на площадке,
на лестнице и туда вниз — всё люди, голова
с головой, все смотрят, — но все притаились и ждут, молчат!..
Городской бульвар
на высоком берегу Волги,
с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид
на Волгу,
на большое пространство: леса, села и проч.
На площадке столы и стулья: один стол
на правой стороне, подле кофейной, другой —
на левой.
Подходя к комендантскому дому, мы увидели
на площадке человек двадцать стареньких инвалидов
с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом халате. Увидя нас, он к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командовать. Мы остановились было смотреть
на учение; но он просил нас идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, — прибавил он, — нечего вам смотреть».
— Меньше часа они воевали и так же —
с треском, воем — исчезли, оставив вокзал изуродованным, как еврейский дом после погрома. Один бородач — красавец! — воткнул
на штык фуражку начальника станции и встал
на задней
площадке вагона эдаким монументом! Великолепная фигура! Свирепо настроена солдатня. В таком настроении — Петербург разгромить можно. Вот бы Девятого-то января пустить туда эдаких, — закончил он и снова распустился в кресле, обмяк, улыбаясь.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что
на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты,
с крыльца
на каменную
площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино
с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги
на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и смотрит в огонь русский солдат.
Вскоре мы подъехали к самому живописному месту. Мы только спустились
с одной скалы, и перед нами представилась широкая расчищенная
площадка, обнесенная валом.
На площадке выстроено несколько флигелей. Это другая тюрьма. В некотором расстоянии, особо от тюремных флигелей, стоял маленький домик, где жил сын Бена, он же смотритель тюрьмы и помощник своего отца.
Мы мчались из улицы в улицу, так что предметы рябили в глазах: то выскочим
на какую-нибудь открытую
площадку — и все обольется лучами света: церковь, мостовая, сад перед церковью,
с яркою и нежною зеленью
на деревьях, и мы сами, то погрузимся опять во тьму кромешную длинного переулка.
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось по мере того, как каждый из нас вылезал из экипажа. Отель этот был лучше всех, которые мы видели, как и сам Устер лучше всех местечек и городов по нашему пути. В гостиной, куда входишь прямо
с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного человека: прекрасная новая мебель, крашеные полы, круглый стол,
на нем два большие бронзовые канделябра и ваза
с букетом цветов.
Я обогнул утес, и
на широкой его
площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и
на дворе ходили часовые,
с заряженными ружьями, и не спускали глаз
с арестантов, которые,
с скованными ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
В другой раз, где-то в поясах сплошного лета, при безветрии, мы прохаживались
с отцом Аввакумом все по тем же шканцам. Вдруг ему вздумалось взобраться по трехступенной лесенке
на площадку,
с которой обыкновенно, стоя, командует вахтенный офицер. Отец Аввакум обозрел море и потом, обернувшись спиной к нему, вдруг… сел
на эту самую
площадку «отдохнуть», как он говаривал.
Поговорив немного
с хозяином и помолчав
с хозяйкой, мы объявили, что хотим гулять. Сейчас явилась опять толпа проводников и другая
с верховыми лошадьми.
На одной
площадке, под большим деревом, мы видели много этих лошадей. Трое или четверо наших сели
на лошадей и скрылись
с проводниками.
В передней Бахарева встретил неизменный Палька, который питал непреодолимую слабость к «настоящим господам». Он помог гостю подняться
на лестницу и, пока Бахарев отдыхал
на первой
площадке, успел сбегать в кабинет
с докладом.
Оставив казаков ожидать нас в седловине, мы вместе
с Дерсу поднялись
на гору. По гипсометрическим измерениям высота ее равна 1160 м. Подъем, сначала пологий, по мере приближения к вершине становился все круче и круче. Бесспорно, что гора Тудинза является самой высокой в этой местности. Вершина ее представляет собой небольшую
площадку, покрытую травой и обставленную по краям низкорослой ольхой и березой.
Осенью пришли во двор молодые
с «музыками», а
на посыпанной песком
площадке двора Иохим со «свахами и дружинами» отплясывал такого казачка, какого я уже никогда не видывал впоследствии.
На монастырской
площадке тоже все успокоилось, и жизнь стала входить в обычную колею.
На широкое крыльцо кляштора выглянули старые монахини и, видя, что все следы наваждения исчезли, решили докончить прогулку. Через несколько минут опять степенно закружились вереницы приютянок в белых капорах, сопровождаемые степенными сестрами — бригитками. Старуха
с четками водворилась
на своей скамье.
На каком-то огромном полу лежала бесконечная географическая карта
с раскрашенными
площадками,
с извилистыми чертами рек,
с черными кружками городов.
Когда он сошел
с лестницы, дверь вверху открылась, и
на площадке показался учитель истории Андрусский.
Вот густая сочная зелень
с великанами-лопухами, блестящими от только что бывшего дождя, рядом
с ней
на площадке не больше, как сажени в три, зеленеет рожь, потом клочок
с ячменем, а там опять лопух, за ним клочок земли
с овсом, потом грядка
с картофелем, два недоросля подсолнуха
с поникшими головами, затем клинышком входит густо-зеленый конопляник, там и сям гордо возвышаются растения из семейства зонтичных, похожие
на канделябры, и вся эта пестрота усыпана розовыми, ярко-красными и пунцовыми пятнышками мака.
Однажды в теплый осенний вечер оба семейства сидели
на площадке перед домом, любуясь звездным небом, синевшим глубокою лазурью и горевшим огнями. Слепой, по обыкновению, сидел рядом
с своею подругой около матери.
Рогожин едко усмехнулся; проговорив свой вопрос, он вдруг отворил дверь и, держась за ручку замка, ждал, пока князь выйдет. Князь удивился, но вышел. Тот вышел за ним
на площадку лестницы и притворил дверь за собой. Оба стояли друг пред другом
с таким видом, что, казалось, оба забыли, куда пришли и что теперь надо делать.
Только что общество наше вышло
на площадку, оно повстречалось
с тремя ухарскими франтами, из которых средний, атлет страшного роста, косая сажень в плечах,
с усами а la Napoleon III, [Как у Наполеона III. (франц.).] выпятив вперед высоко поднятый локоть левой руки, сорвал
с себя шляпу и, сделав Полиньке гримасу, сказал...
— Сейчас контроль пройдет, — сказал кондуктор, — так уж вы будьте любезны постоять здесь
с супругой
на площадке третьего класса.
Я по целым часам проводил иногда
на площадке, без всякой мысли,
с напряженным вниманием прислушиваясь к малейшим движениям, происходившим наверху; но никогда не мог принудить себя подражать Володе, несмотря
на то, что мне этого хотелось больше всего
на свете.
В то время как Володя отвечал ему
с свободой и уверенностью, свойственною тем, кто хорошо знает предмет, я без всякой цели вышел
на лестницу, и так как вниз нельзя мне было идти, весьма естественно, что я незаметно для самого себя очутился
на площадке.
Угодно ли вам или не угодно будет следовать за мною, я отправляюсь
на площадку лестницы,
с которой мне видно все, что происходит в девичьей.
На маленькой
площадке были поставлены две широкие избы,
С площадки, кроме лесу и скал, ничего нельзя было рассмотреть; но стоило подняться
на шихан, всего каких-нибудь десять сажен, и пред глазами открывалась широкая горная панорама, верст
с сотню в поперечнике.
Сердито и
с пеной во рту выскочил серый, в яблоках, рысак,
с повиснувшим
на недоуздке конюхом, и, остановясь
на середине
площадки, выпрямил шею, начал поводить кругом умными черными глазами, потом опять понурил голову, фыркнул и принялся рыть копытом землю.
Где
на батарее сидит кучка матросов, где по середине
площадки, до половины потонув в грязи, лежит разбитая пушка, где пехотный солдатик,
с ружьем переходящий через батареи и
с трудом вытаскивающий ноги из липкой грязи; везде, со всех сторон и во всех местах, видите черепки, неразорванные бомбы, ядра, следы лагеря, и всё это затопленное в жидкой, вязкой грязи.
— Всем юнкерам второго курса собраться немедленно
на обеденной
площадке! Форма одежды обыкновенная. (Всем людям военного дела известно, что обыкновенная форма одежды всегда сопутствует случаям необыкновенным.) Взять
с собою листки
с вакансиями! Живо, живо, господа обер-офицеры!
И тогда Постников, очевидно, давно знавший вес и силу публичной рекламы, громко сказал кому-то, стоявшему
с ним рядом
на площадке...
Служители уже расставляли
на площадке обеденные столы и табуретки. Никогда еще юнкера так охотно и быстро не собирались
на призыв начальства, как в этот раз. Через три минуты они уже стояли навытяжку у своих столов, и все двести голов были
с нетерпением устремлены в ту сторону,
с которой должен был показаться полковник Артабалевский.
Сонин дом Александров знал еще
с прошлого года и потому, спрыгнув
на ходу
с вагонной
площадки, быстро и уверенно дошел до него.
Около странного человека стали собираться кучки любопытных, сначала мальчики и подростки, шедшие в школы, потом приказчики, потом дэбльтоунские дамы, возвращавшиеся из лавок и
с базаров, — одним словом, весь Дэбльтоун, постепенно просыпавшийся и принимавшийся за свои обыденные дела, перебывал
на площадке городского сквера, у железнодорожной станции, стараясь, конечно, проникнуть в намерения незнакомца…
На небольшой
площадке, невдалеке от огромного здания газеты «Tribune», странный человек зачерпнул воды у фонтана и пил ее
с большой жадностью, не обращая внимания
на то, что в грязном водоеме два маленьких оборванца плавали и ныряли за никелевыми и медными монетками, которые им
на потеху кидали прохожие.
Несколько дней газеты города Нью-Йорка, благодаря лозищанину Матвею, работали очень бойко. В его честь типографские машины сделали сотни тысяч лишних оборотов, сотни репортеров сновали за известиями о нем по всему городу, а
на площадках, перед огромными зданиями газет «World», «Tribune», «Sun», «Herald», толпились лишние сотни газетных мальчишек.
На одном из этих зданий Дыма, все еще рыскавший по городу в надежде встретиться
с товарищем, увидел экран,
на котором висело объявление...
Действительно, я нашел дядю за конюшнями. Там,
на площадке, он стоял перед группой крестьян, которые кланялись и о чем-то усердно просили. Дядя что-то
с жаром им толковал. Я подошел и окликнул его. Он обернулся, и мы бросились друг другу в объятия.
Худой и выцветший, в поношенном пальто
с сильно порыжелым бобровым воротником, он первого числа каждого месяца сидит
на площадке лестницы главного казначейства и, в ожидании своей очереди для получения пенсии, беседует
с «старушкой».
С костылями или без костылей, в капоре или в драдедамовом платке, в старом беличьем салопе или в ватном поношенном пальто, она всегда тут, сидит
на площадке, твердою рукою держит ридикюль, терпеливо выжидает выслуженную и выстраданную зелененькую кредитку и слезящимися глазами следит за проходящими франтами, уносящими уймы денег в виде аренд, вспомоществований и более или менее значительных пенсий.
Двумя грязными двориками, имевшими вид какого-то дна не вовсе просохнувшего озера, надобно было дойти до маленькой двери, едва заметной в колоссальной стене; оттуда вела сырая, темная, каменная,
с изломанными ступенями, бесконечная лестница,
на которую отворялись, при каждой
площадке, две-три двери; в самом верху,
на финском небе, как выражаются петербургские остряки, нанимала комнатку немка-старуха; у нее паралич отнял обе ноги, и она полутрупом лежала четвертый год у печки, вязала чулки по будням и читала Лютеров перевод Библии по праздникам.
На огромной высоте среди ажура белых мачт и рей летают и крутятся акробаты, над прудом протянут канат для «русского Блондека», средина огромной
площадки вокруг цветника
с фонтаном, за столиками постоянные посетители «Эрмитажа»…
Через десять минут Квашнин быстро подкатил к
площадке на тройке великолепных серых лошадей. Он сидел в коляске один, потому что, при всем желании, никто не смог бы поместиться рядом
с ним. Следом за Квашниным подъехало еще пять или шесть экипажей. Увидев Василия Терентьевича, рабочие инстинктом узнали в нем «набольшего» и тотчас же, как один человек, поснимали шапки. Квашнин величественно прошел вперед и кивнул головой священнику.
Дойдя до поворота, он остановился
на одну секунду, стукнул вдруг каблуком о каблук, быстро завертел Нину
на месте и плавно,
с улыбающимся снисходительно лицом, пронесся по самой середине
площадки на толстых упругих ногах.