Неточные совпадения
Он
с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает
нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего более — он для пользы и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу.
И действительно, Фердыщенко был до того прост, что летописец считает
нужным неоднократно и
с особенною настойчивостью остановиться на этом качестве, как на самом естественном объяснении того удовольствия, которое испытывали глуповцы во время бригадирского управления.
Впрочем, мы не последуем за летописцем в изображении этой слабости, так как желающие познакомиться
с нею могут почерпнуть все
нужное из прилагаемого сочинения:"О благовидной градоначальников наружности", написанного самим высокопоставленным автором.
Он не мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к больной жене и чужому ребенку
с тем, что теперь было, то есть
с тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не
нужный и всеми презираемый.
Он не спал всю ночь, и его гнев, увеличиваясь в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и, как бы неся полную чашу гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе
с гневом утратить энергию,
нужную ему для объяснения
с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.
Голенищев не согласился
с этим и, держась своей первой мысли о единстве впечатления,
нужного для искусства, разбил Михайлова.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал
с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне
нужное для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
И он
с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел
нужным объяснять, почему это было ему интересно.
Накануне графиня Лидия Ивановна прислала ему брошюру бывшего в Петербурге знаменитого путешественника в Китае
с письмом, прося его принять самого путешественника, человека, по разным соображениям весьма интересного и
нужного.
И вдруг совершенно неожиданно голос старой княгини задрожал. Дочери замолчали и переглянулись. «Maman всегда найдет себе что-нибудь грустное», сказали они этим взглядом. Они не знали, что, как ни хорошо было княгине у дочери, как она ни чувствовала себя
нужною тут, ей было мучительно грустно и за себя и за мужа
с тех пор, как они отдали замуж последнюю любимую дочь и гнездо семейное опустело.
И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось дело так, что Чичиков переехал к нему в дом, сделался
нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар,
с дочерью обращался, как
с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку; все положили в палате, что в конце февраля перед Великим постом будет свадьба.
Итак, отдавши
нужные приказания еще
с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись
с ног до головы мокрою губкой, что делалось только по воскресным дням, — а в тот день случись воскресенье, — выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета
с искрой и потом шинель на больших медведях, он сошел
с лестницы, поддерживаемый под руку то
с одной, то
с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку.
Иногда, глядя
с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары,
нужные для крестьян.
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг гость объявил
с весьма значительным видом, что он намерен
с ним поговорить об одном очень
нужном деле.
Хозяйка вышла,
с тем чтобы привести в исполненье мысль насчет загнутия пирога и, вероятно, пополнить ее другими произведениями домашней пекарни и стряпни; а Чичиков вышел в гостиную, где провел ночь,
с тем чтобы вынуть
нужные бумаги из своей шкатулки.
Стараясь быть незамеченным, я шмыгнул в дверь залы и почел
нужным прохаживаться взад и вперед, притворившись, что нахожусь в задумчивости и совсем не знаю о том, что приехали гости. Когда гости вышли на половину залы, я как будто опомнился, расшаркался и объявил им, что бабушка в гостиной. Г-жа Валахина, лицо которой мне очень понравилось, в особенности потому, что я нашел в нем большое сходство
с лицом ее дочери Сонечки, благосклонно кивнула мне головой.
Проезжая предместье, Тарас Бульба увидел, что жидок его, Янкель, уже разбил какую-то ятку
с навесом и продавал кремни, завертки, порох и всякие войсковые снадобья,
нужные на дорогу, даже калачи и хлебы. «Каков чертов жид!» — подумал про себя Тарас и, подъехав к нему на коне, сказал...
Она стала для него тем
нужным словом в беседе души
с жизнью, без которого трудно понять себя.
— Позволь, я тебе серьезный вопрос задать хочу, — загорячился студент. — Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри:
с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не
нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
Я не почел
нужным оспоривать мнения казака и
с ним вместе отправился в комендантский дом, заранее воображая себе свидание
с Пугачевым и стараясь предугадать, чем оно кончится. Читатель легко может себе представить, что я не был совершенно хладнокровен.
Аркадий притих, а Базаров рассказал ему свою дуэль
с Павлом Петровичем. Аркадий очень удивился и даже опечалился; но не почел
нужным это выказать; он только спросил, действительно ли не опасна рана его дяди? И, получив ответ, что она — самая интересная, только не в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и как-то стыдно. Базаров как будто его понял.
Самгин пошел одеваться, не потому, что считал
нужными санитарные пункты, но для того, чтоб уйти из дома, собраться
с мыслями. Он чувствовал себя ошеломленным, обманутым и не хотел верить в то, что слышал. Но, видимо, все-таки случилось что-то безобразное и как бы направленное лично против него.
Дронов возился
с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не
нужных ему, костюмы Варвары, мебель.
Алина не пела, а только расстилала густой свой голос под слова Дуняшиной песни, — наивные, корявенькие слова. Раньше Самгин не считал
нужным, да и не умел слушать слова этих сомнительно «народных» песен, но Дуняша выговаривала их
с раздражающей ясностью...
Подозрительно было искусно сделанное матерью оживление,
с которым она приняла Макарова; так она встречала только людей неприятных, но почему-либо
нужных ей. Когда Варавка увел Лютова в кабинет к себе, Клим стал наблюдать за нею. Играя лорнетом, мило улыбаясь, она сидела на кушетке, Макаров на мягком пуфе против нее.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною
нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик
с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый,
с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской папахе.
Любашу все-таки выслали из Москвы. Уезжая, она возложила часть своей работы по «Красному Кресту» на Варвару. Самгину это не очень понравилось, но он не возразил, он хотел знать все, что делается в Москве. Затем Любаша нашла
нужным познакомить Варвару
с Марьей Ивановной Никоновой, предупредив Клима...
Разыскивая мебель на Апраксином дворе и Александровском рынке, он искал адвоката, в помощники которому было бы удобно приписаться. Он не предполагал заниматься юридической практикой, но все-таки считал
нужным поставить свой корабль в кильватер более опытным плавателям в море столичной жизни. Он поручил Ивану Дронову найти адвоката
с большой практикой в гражданском процессе, дельца не очень громкого и — внепартийного.
Самгин слушал, улыбаясь и не находя
нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил
с восторгом, похожим на страх...
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к отцу не очень ласково, а теперь говорила
с ним небрежно, смотрела на него равнодушно, как на человека, не
нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима на улицу. Там он видел, как пьяный мещанин покупал у толстой, одноглазой бабы куриные яйца, брал их из лукошка и, посмотрев сквозь яйцо на свет, совал в карман, приговаривая по-татарски...
Он поскачет сломя голову в Обломовку, наскоро сделает все
нужные распоряжения, многое забудет, не сумеет, все кое-как, и поскачет обратно, и вдруг узнает, что не надо было скакать — что есть дом, сад и павильон
с видом, что есть где жить и без его Обломовки…
Поверенный распорядился и насчет постройки дома: определив, вместе
с губернским архитектором, количество
нужных материалов, он оставил старосте приказ
с открытием весны возить лес и велел построить сарай для кирпича, так что Обломову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было в виду заложить деревню, следовательно, расходы было из чего покрыть.
Многим женщинам не нужно ничего этого: раз вышедши замуж, они покорно принимают и хорошие и дурные качества мужа, безусловно мирятся
с приготовленным им положением и сферой или так же покорно уступают первому случайному увлечению, сразу признавая невозможным или не находя
нужным противиться ему: «Судьба, дескать, страсти, женщина — создание слабое» и т. д.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты
с надписью
нужное и весьма
нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить
с рук одно дело, как уж опять
с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я не считал
нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно не то
с досадой, не то
с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек, не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка. Не стоило бросать денег».
— Послушайте, Вера Васильевна, не оставляйте меня в потемках. Если вы нашли
нужным доверить мне тайну… — он на этом слове
с страшным усилием перемог себя, — которая касалась вас одной, то объясните всю историю…
«Уменье жить» ставят в великую заслугу друг другу, то есть уменье «казаться»,
с правом в действительности «не быть» тем, чем надо быть. А уменьем жить называют уменье — ладить со всеми, чтоб было хорошо и другим, и самому себе, уметь таить дурное и выставлять, что годится, — то есть приводить в данный момент
нужные для этого свойства в движение, как трогать клавиши, большей частию не обладая самой музыкой.
Сам он не стоит описания, и, собственно, в дружеских отношениях я
с ним не был; но в Петербурге его отыскал; он мог (по разным обстоятельствам, о которых говорить тоже не стоит) тотчас же сообщить мне адрес одного Крафта, чрезвычайно
нужного мне человека, только что тот вернется из Вильно.
К счастью, он сидел
с моим хозяином, который, чтоб не было скучно гостю ждать, нашел
нужным немедленно познакомиться и о чем-то ему
с жаром начал рассказывать.
Каждый-то раз, как я вступал куда-либо в школу или встречался
с лицами, которым, по возрасту моему, был обязан отчетом, одним словом, каждый-то учителишка, гувернер, инспектор, поп — все, кто угодно, спрося мою фамилию и услыхав, что я Долгорукий, непременно находили для чего-то
нужным прибавить...
— Сейчас, — сказал ему князь, не поздоровавшись
с ним, и, обратясь к нам спиной, стал вынимать из конторки
нужные бумаги и счеты. Что до меня, я был решительно обижен последними словами князя; намек на бесчестность Версилова был так ясен (и так удивителен!), что нельзя было оставить его без радикального разъяснения. Но при Стебелькове невозможно было. Я разлегся опять на диване и развернул лежавшую передо мной книгу.
В доме, принадлежащем Американской компании, которая имеет здесь свой пакгауз
с товарами (больше
с бумажными и другими материями и тому подобными
нужными для края предметами, которыми торговля идет порядочная), комната просторная, в окнах слюда вместо стекол: светло и, говорят, тепло.
К женщинам же, на которых он смотрел как на помеху во всех
нужных делах, он питал непреодолимое презрение. Но Маслову он жалел и был
с ней ласков, видя в ней образец эксплуатации низшего класса высшим. По этой же причине он не любил Нехлюдова, был неразговорчив
с ним и не сжимал его руки, а только предоставлял к пожатию свою вытянутую руку, когда Нехлюдов здоровался
с ним.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих народ, — от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно было получить
нужные сведения, и сектантов за нарушение православия, и Гуркевича за желание конституции, — Нехлюдову
с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали
с народа.
Казалось, всё было сказано. Но председатель никак не мог расстаться
с своим правом говорить — так ему приятно было слушать внушительные интонации своего голоса — и нашел
нужным еще сказать несколько слов о важности того права, которое дано присяжным, и о том, как они должны
с вниманием и осторожностью пользоваться этим правом и не злоупотреблять им, о том, что они принимали присягу, что они — совесть общества, и что тайна совещательной комнаты должна быть священна, и т. д., и т. д.
В России
с самых противоположных точек зрения проповедуется аскетическое воздержание от идейного творчества, от жизни мысли, переходящей пределы утилитарно
нужного для целей социальных, моральных или религиозных.
А ведь другая-то сторона — любовь, именно вот эта новая загоревшаяся тогда как порох любовь, а на эту любовь нужны деньги, и
нужнее, о! гораздо
нужнее, чем даже на кутеж
с этою самою возлюбленною.
А потому и нахожу
нужным спросить вас уже
с настойчивостью: какие именно данные руководили мысль вашу и направили ее на окончательное убеждение в невинности брата вашего и, напротив, в виновности другого лица, на которого вы уже указали прямо на предварительном следствии?
Здесь речь Ипполита Кирилловича была прервана рукоплесканиями. Либерализм изображения русской тройки понравился. Правда, сорвалось лишь два-три клака, так что председатель не нашел даже
нужным обратиться к публике
с угрозою «очистить залу» и лишь строго поглядел в сторону клакеров. Но Ипполит Кириллович был ободрен: никогда-то ему до сих пор не аплодировали! Человека столько лет не хотели слушать, и вдруг возможность на всю Россию высказаться!
— Эх, всякий нужен, Максимушка, и по чему узнать, кто кого
нужней. Хоть бы и не было этого поляка вовсе, Алеша, тоже ведь разболеться сегодня вздумал. Была и у него. Так вот нарочно же и ему пошлю пирогов, я не посылала, а Митя обвинил, что посылаю, так вот нарочно же теперь пошлю, нарочно! Ах, вот и Феня
с письмом! Ну, так и есть, опять от поляков, опять денег просят!