Неточные совпадения
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к отцу не очень ласково, а теперь говорила
с ним небрежно, смотрела на него равнодушно, как на человека, не
нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима на улицу. Там он видел, как пьяный мещанин покупал у толстой, одноглазой бабы куриные яйца, брал их из лукошка и, посмотрев сквозь яйцо на свет, совал в карман, приговаривая по-татарски...
Подозрительно было искусно сделанное матерью оживление,
с которым она приняла Макарова; так она встречала только людей неприятных, но почему-либо
нужных ей. Когда Варавка увел Лютова в кабинет к себе, Клим стал наблюдать за нею. Играя лорнетом, мило улыбаясь, она сидела на кушетке, Макаров на мягком пуфе против нее.
Любашу все-таки выслали из Москвы. Уезжая, она возложила часть своей работы по «Красному Кресту» на Варвару. Самгину это не очень понравилось, но он не возразил, он хотел знать все, что делается в Москве. Затем Любаша нашла
нужным познакомить Варвару
с Марьей Ивановной Никоновой, предупредив Клима...
Самгин слушал, улыбаясь и не находя
нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил
с восторгом, похожим на страх...
Алина не пела, а только расстилала густой свой голос под слова Дуняшиной песни, — наивные, корявенькие слова. Раньше Самгин не считал
нужным, да и не умел слушать слова этих сомнительно «народных» песен, но Дуняша выговаривала их
с раздражающей ясностью...
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною
нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик
с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый,
с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской папахе.
Самгин пошел одеваться, не потому, что считал
нужными санитарные пункты, но для того, чтоб уйти из дома, собраться
с мыслями. Он чувствовал себя ошеломленным, обманутым и не хотел верить в то, что слышал. Но, видимо, все-таки случилось что-то безобразное и как бы направленное лично против него.
Дронов возился
с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не
нужных ему, костюмы Варвары, мебель.
Разыскивая мебель на Апраксином дворе и Александровском рынке, он искал адвоката, в помощники которому было бы удобно приписаться. Он не предполагал заниматься юридической практикой, но все-таки считал
нужным поставить свой корабль в кильватер более опытным плавателям в море столичной жизни. Он поручил Ивану Дронову найти адвоката
с большой практикой в гражданском процессе, дельца не очень громкого и — внепартийного.
Неточные совпадения
Он
с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает
нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего более — он для пользы и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу.
И действительно, Фердыщенко был до того прост, что летописец считает
нужным неоднократно и
с особенною настойчивостью остановиться на этом качестве, как на самом естественном объяснении того удовольствия, которое испытывали глуповцы во время бригадирского управления.
Впрочем, мы не последуем за летописцем в изображении этой слабости, так как желающие познакомиться
с нею могут почерпнуть все
нужное из прилагаемого сочинения:"О благовидной градоначальников наружности", написанного самим высокопоставленным автором.
Он не мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к больной жене и чужому ребенку
с тем, что теперь было, то есть
с тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не
нужный и всеми презираемый.
Он не спал всю ночь, и его гнев, увеличиваясь в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и, как бы неся полную чашу гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе
с гневом утратить энергию,
нужную ему для объяснения
с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.