Неточные совпадения
Володя и старший Ивин нагнули ему
голову и
поставили ее
на лексиконы; я и Сережа схватили бедного мальчика за тоненькие
ноги, которыми он махал в разные стороны, засучили ему панталоны до колен и
с громким смехом вскинули их кверху; младший Ивин поддерживал равновесие всего туловища.
— Женщина лежала рядом
с каким-то бревном, а
голова ее высунулась за конец бревна, и
на голову ей
ставили ноги. И втоптали. Дайте мне чаю…
И не только жалкое, а, пожалуй, даже смешное; костлявые, старые лошади
ставили ноги в снег неуверенно, черные фигуры в цилиндрах покачивались
на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени,
на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки огней — и одинокий человек в очках,
с непокрытой
головой и растрепанными жидкими волосами
на ней.
Ноги он
ставил так, как будто они у него вовсе не сгибались в коленях, руки скруглил, так что они казались двумя калачами,
голову вздернул кверху и глядел
на нас
с величайшим презрением через плечо, очевидно, гордясь недавно надетым новым костюмом и, может быть, подражая манерам кого-нибудь из старшей ливрейной дворни.
Это помешало мне проводить мать в церковь к венцу, я мог только выйти за ворота и видел, как она под руку
с Максимовым, наклоня
голову, осторожно
ставит ноги на кирпич тротуара,
на зеленые травы, высунувшиеся из щелей его, — точно она шла по остриям гвоздей.
— А так-с, лежа,
нога за
ногу, а потом кто кого
на голову поставит…
Родиона Антоныча насильно уложили рядом
с Лаптевым и заставили зацепить
ногой барскую
ногу. Бедный Ришелье только сотворил про себя молитву и даже закрыл глаза со страху. Лаптев был сильнее в
ногах Прейна, но как ни старался и ни надувался, — в конце концов оказался побежденным, хотя Родион Антоныч и не
поставил его
на голову.
По воскресеньям молодежь ходила
на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским кладбищем, куда собирались драться против рабочих ассенизационного обоза и мужиков из окрестных деревень. Обоз
ставил против города знаменитого бойца — мордвина, великана,
с маленькой
головой и больными глазами, всегда в слезах. Вытирая слезы грязным рукавом короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя
ноги, и добродушно вызывал...
И не будет у нас ни молока, ни хлеба, ни изобилия плодов земных, не говоря уже о науках и искусствах. Мало того: мы можем очутиться в положении человека, которого
с головы до
ног облили керосином и зажгли. Допустим, что этот несчастливец и в предсмертных муках будет свои невзгоды
ставить на счет потрясенным основам, но разве это облегчит его страдания? разве воззовет его к жизни?
— Если ты серьезно дуришь — я тоже должен серьезно поступать
с тобой… Я отцу твоему дал слово —
поставить тебя
на ноги… И я тебя
поставлю! Не будешь стоять — в железо закую… Тогда устоишь… Я знаю — все это у тебя
с перепою… Но ежели ты отцом нажитое озорства ради губить будешь — я тебя
с головой накрою… Колокол солью над тобой… Шутить со мной очень неудобно!
И она зашла ему за-головы и опять появилась
с донцем, гребнем и размалеванною прялкою: села, утвердила гребень в гнезде донца,
поставила ногу в черевичке
на приверток и, посунув колесо, пустила прялку.
— Самый же непонятный народ — это, обязательно, студенты академии, да, — рассказывала она моим товарищам. — Они такое делают
с девушками: велят помазать пол мылом,
поставят голую девушку
на четвереньки, руками-ногами
на тарелки и толкают ее в зад — далеко ли уедет по полу? Так — одну, так и другую. Вот. Зачем это?
Время подошло к обеду, и пан Кнышевский спросил нас
с уроками. Из нас Петрусь проговорил урок бойко: знал назвать буквы и в ряд, и в разбивку; и боком ему
поставят и вверх
ногами, а он так и дует, и не ошибается, до того, что пан Кнышевский возвел очи горе и, положив руку
на Петрусину
голову, сказал:"Вот дитина!"Павлусь не достиг до него. Он знал разницу между буквами, но ошибочно называл и относился к любимым им предметам; например, вместо «буки», все говорил «булки» и не мог иначе назвать.
— Да, семейка! — грустно покачав
головой, молвил Герасим. — Трудновато мелюзгу вспоить, вскормить да
на ноги поставить. Дивиться еще надо братану и тебе, невестушка, как могли вы такую бедноту
с такой кучей детей перенесть.
Она была в красной физкультурке,
с голыми руками и
ногами, легкая, тоненькая. Борька молча взял ее за руки ниже запястий и попытался
поставить на колени. Она изгибалась, стараясь не поддаться, и смеялась радостно. Раньше, до Исанки, Борька много ходил и говорил
с нею, потом отстал, и она тайком следила за ним грустными глазами. Сейчас
на душе у Борьки было хорошо и светло, всем хотелось сделать приятное. Он ласково улыбнулся, стараясь изогнуть ей руки. Потом сказал, как будто потеряв надежду...