Неточные совпадения
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И
с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома
с оранжереями,
С китайскими беседками
И
с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Тут же стоял прислоненный боком к стене шкаф
с старинным серебром, графинчиками и
китайским фарфором.
Когда он наконец весь изошел восторгом, Грэй договорился
с ним о доставке, взяв на свой счет издержки, уплатил по счету и ушел, провожаемый хозяином
с почестями
китайского короля.
Он говорил очень громко, говорил
с уверенностью, что разнообразные люди, собранные в этой комнате для
китайских идолов, никогда еще не слыхали речей настоящего европейца, старался произносить слова четко, следя за ударениями.
Широко открылась дверь, вошел Лютов
с танцующей свечкой в руке, путаясь в распахнутом
китайском халате; поставил свечку на комод, сел на ручку кресла, но покачнулся и, съехав на сиденье, матерно выругался.
— Ах, если б можно было написать про вас, мужчин, все, что я знаю, — говорила она, щелкая вальцами, и в ее глазах вспыхивали зеленоватые искры. Бойкая, настроенная всегда оживленно, окутав свое тело подростка в яркий
китайский шелк, она, мягким шариком, бесшумно каталась из комнаты в комнату, напевая французские песенки, переставляя
с места на место медные и бронзовые позолоченные вещи, и стрекотала, как сорока, — страсть к блестящему у нее была тоже сорочья, да и сама она вся пестро блестела.
Тяжелый, толстый Варавка был похож на чудовищно увеличенного
китайского «бога нищих», уродливая фигурка этого бога стояла в гостиной на подзеркальнике, и карикатурность ее форм необъяснимо сочеталась
с какой-то своеобразной красотой. Быстро и жадно, как селезень, глотая куски ветчины, Варавка бормотал...
— Так я говорю: брали мы
с полковником Терпицким
китайскую столицу Пекин…
Клим не мог представить его иначе, как у рояля, прикованным к нему, точно каторжник к тачке, которую он не может сдвинуть
с места. Ковыряя пальцами двуцветные кости клавиатуры, он извлекал из черного сооружения негромкие ноты, необыкновенные аккорды и, склонив набок голову, глубоко спрятанную в плечи, скосив глаза, присматривался к звукам. Говорил он мало и только на две темы:
с таинственным видом и тихим восторгом о
китайской гамме и жалобно,
с огорчением о несовершенстве европейского уха.
Так объясняли рассеянность его почти все учителя, кроме ехидного старичка
с китайскими усами.
Старенький швейцар
с китайскими усами,
с медалями на вогнутой груди, в черной шапочке на голом черепе деловито сказал...
В столовой за завтраком сидел Варавка, в синем
с золотом
китайском халате, в татарской лиловой тюбетейке, — сидел, играя бородой, озабоченно фыркал и говорил...
Везде почерневшие, массивные, дубовые и из черного дерева кресла, столы,
с бронзовой отделкой и деревянной мозаикой; большие
китайские вазы; часы — Вакх, едущий на бочке; большие овальные, в золоченых, в виде веток, рамах, зеркала; громадная кровать в спальне стояла, как пышный гроб, покрытый глазетом.
На виду красовались старинные саксонские чашки, пастушки, маркизы,
китайские уродцы, бочкообразные чайники, сахарницы, тяжелые ложки. Кругленькие стулья,
с медными ободочками и
с деревянной мозаикой столы, столики жались по уютным уголкам.
Мы дошли до
китайского квартала, который начинается тотчас после европейского. Он состоит из огромного ряда лавок
с жильем вверху, как и в Сингапуре. Лавки небольшие,
с материями, посудой, чаем, фруктами. Тут же помещаются ремесленники, портные, сапожники, кузнецы и прочие. У дверей сверху до полу висят вывески: узенькие, в четверть аршина, лоскутки бумаги
с китайскими буквами. Продавцы, все решительно голые, сидят на прилавках, сложа ноги под себя.
Мы прошли мимо какого-то, загороженного высокой каменной и массивной стеной, здания
с тремя входами, наглухо заколоченными,
с китайскими надписями на воротах: это буддийский монастырь.
Англичанин этот, про которого я упомянул, ищет впечатлений и приключений. Он каждый день
с утра отправляется,
с заряженным револьвером в кармане, то в лагерь, то в осажденный город, посмотреть, что там делается, нужды нет, что
китайское начальство устранило от себя ответственность за все неприятное, что может случиться со всяким европейцем, который без особенных позволений и предосторожностей отправится на место военных действий.
Я дня два не съезжал на берег. Больной, стоял я, облокотясь на сетки, и любовался на небо, на окрестные острова, на леса, на разбросанные по берегам хижины, на рейд,
с движущеюся картиной джонок, лодок, вглядывался в индийские,
китайские физиономии, прислушивался к говору.
В. А. Корсаков, который способен есть все не морщась, что попадет под руку, — китовину, сивуча, что хотите, пробует все
с редким самоотвержением и не нахвалится. Много разных подобных лакомств, орехов, пряников, пастил и т. п. продается на
китайских улицах.
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт, в него нельзя попасть: инсургенты не пускают. Они дрались
с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть в полутораста верстах от
китайского берега и не побывать на нем. О войне
с Турцией тоже не решено, вместе
с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас пойдем в Японию, несмотря на то, что у нас нет сухарей.
Все эти барыни были
с такими тоненькими, не скажу стройными, талиями, так обтянуты амазонками, что
китайская публика, кажется, смотрела на них больше
с состраданием, нежели
с удовольствием.
Там, у борта, застали большую
китайскую лодку
с разными безделками: резными вещами из дерева, вазами, тростями из бамбука, каменными изваяниями идолов и т. п.
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, — уж постоянно стали заходить сюда корабли христианских наций, и именно от английского правительства разрешено раз в год посылать одно военное судно,
с китайской станции, на Лю-чу наблюдать, как поступают
с нами, и вот жители кланяются теперь в пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
Дом оказался кумирней, но идола не было, а только жертвенник
с китайскими надписями на стенах и столбах да бедная домашняя утварь.
Но не все, однако ж, как у нас: boiserie [деревянная обшивка — фр.], например, массивные шкапы, столы и кровати — здешние, образцы
китайского искусства, из превосходного темного дерева,
с мозаическими узорами, мелкой, тонкой работы.
Сравните японское воспитание
с китайским: оно одинаково.
Работа кипит: одни корабли приходят
с экземплярами Нового завета, курсами наук на
китайском языке, другие
с ядами всех родов, от самых грубых до тонких.
Нижние этажи первой улицы заняты
китайскими лавками, все почти
с европейскими товарами.
И опять могло случиться, что первобытный, общий язык того и другого народа — у китайцев так и остался
китайским, а у японцев мог смешаться
с языком quasi-малайцев или тех островитян, которых они застали на Нипоне, Киузиу и других островах и которые могли быть, пожалуй, и курильцы.
«Вы здесь не одни, — сказал я французу, — я видел вчера кого-нибудь из ваших, тоже в
китайском платье,
с золотым наперсным крестом…» — «Круглолицый,
с красноватым лицом и отчасти носом…
Китайские пираты
с этими же горшками нападают на купеческие, даже на военные, суда.
Под проливным дождем, при резком, холодном ветре, в маленькой крытой
китайской лодке, выточенной чисто, как игрушка,
с украшениями из бамбука, устланной белыми циновками, ехали мы по реке Вусуну.
Дня три я не сходил на берег: нездоровилось и не влекло туда, не веяло свежестью и привольем. Наконец, на четвертый день, мы
с Посьетом поехали на шлюпке, сначала вдоль
китайского квартала, состоящего из двух частей народонаселения: одна часть живет на лодках, другая в домишках, которые все сбиты в кучу и лепятся на самом берегу, а иные утверждены на сваях, на воде.
С них поднялась пальба:
китайский адмирал делал ученье.
Что эта вилла без них
с своей позолотой, огромными зеркалами, резными шкапами и другими чудесами
китайской природы и искусства, не исключая и хозяина?
Корею, в политическом отношении, можно было бы назвать самостоятельным государством; она управляется своим государем, имеет свои постановления, свой язык; но государи ее, достоинством равные степени королей, утверждаются на престоле
китайским богдыханом. Этим утверждением только и выражается зависимость Кореи от Китая, да разве еще тем, что из Кореи ездят до двухсот человек ежегодно в Китай поздравить богдыхана
с Новым годом. Это похоже на зависимость отделенного сына, живущего своим домом, от дома отца.
Вы видите, что здесь все японское: пришедшая оттуда религия, нравы, обычаи, даже письменный язык, наполовину, однако ж,
с китайским.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях
с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины целого мира,
с прибавлением
китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового дерева,
с резьбой и т. п.
Хотя торг, особенно опиумом, не прекратился, но все
китайские капиталисты разбежались, ушли внутрь, и сбыт производится лениво, сравнительно
с прежним, и все-таки громадно само по себе.
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой ветра, только в десять, в двадцать раз сильнее, и не в поле, а в море, — и вы получите слабое понятие о том, что мы испытывали в ночи
с 8-го на 9-е и все 9-е число июля, выходя из
Китайского моря в Тихий океан.
Вид берега. — Бо-Тсунг. — Базиль Галль. — Идиллия. — Дорога в столицу. — Столица Чуди. — Каменные работы. — Пейзажи. — Жители, домы и храмы. — Поля. — Королевский замок. — Зависимость островов. — Протестантский миссионер. — Другая сторона идиллии. — Напа-Киян. — Жилище миссионера. — Напакиянский губернатор. — Корабль
с китайскими эмигрантами. — Прогулки и отплытие.
Наконец мы собрались к миссионерам и поехали в дом португальского епископа. Там, у молодого миссионера, застали и монсиньора Динакура, епископа в
китайском платье, и еще монаха
с знакомым мне лицом. «Настоятель августинского монастыря, — по-французски не говорит, но все разумеет», — так рекомендовал нам его епископ. Я вспомнил, что это тот самый монах, которого я видел в коляске на прогулке за городом.
Я
с большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам Индийского океана, но
с глубокой тоской следил в
китайских кварталах за общим потоком
китайской жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих людей.
Тут были лавки
с материями, мебельные; я любовался на
китайскую мебель, о которой говорил выше,
с рельефами и деревянной мозаикой.
На рейде рисуются легкие очертания военных судов, рядом стоят большие барки, недалеко и военные
китайские суда,
с тонкими мачтами, которые смотрят в разные стороны.
Когда однажды корейское правительство донесло
китайскому, что оно велело прибывшим к берегам Кореи каким-то европейским судам, кажется английским, удалиться, в подражание тому, как поступило
с этими же судами
китайское правительство, богдыхан приказал объявить корейцам, что «ему дела до них нет и чтобы они распоряжались, как хотят».
Гостей посадили за стол и стали потчевать чаем, хлебом, сухарями и ромом. Потом завязалась
с ними живая письменная беседа на
китайском языке. Они так проворно писали, что глаза не поспевали следить за кистью.
Вид рейда и города. — Улица
с дворцами и
китайский квартал. — Китайцы и китаянки. — Клуб и казармы. — Посещение фрегата епископом и генерал-губернатором. — Заведение Джердина и Маттисона.
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку
с чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый
китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Наконец мы пришли. «Э! да не шутя столица!» — подумаешь, глядя на широкие ворота
с фронтоном в
китайском вкусе,
с китайскою же надписью.