Неточные совпадения
Вернер был мал ростом, и худ, и слаб, как ребенок; одна нога была у него короче другой, как у Байрона;
в сравнении
с туловищем голова его казалась огромна: он стриг
волосы под
гребенку, и неровности его черепа, обнаруженные таким образом, поразили бы френолога странным сплетением противоположных наклонностей.
Светлые
с проседью, жиденькие
волосы ее, по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены
в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой
гребенки, торчавшей на ее затылке.
Вдруг этот разговор нарушен был чьим-то воплем
с другой стороны. Из дверей другой людской вырвалась Марина и быстро, почти не перебирая ногами, промчалась через двор. За ней вслед вылетело полено, очевидно направленное
в нее, но благодаря ее увертливости пролетевшее мимо. У ней, однако ж, были растрепаны
волосы,
в руке она держала
гребенку и выла.
В первое мгновение Привалов едва заметил молодую белокурую девушку
с остриженными под
гребенку волосами, которая сидела
в углу клеенчатого дивана.
Но мы были не одни; кроме лиц, которые скрылись за перегородкой,
в комнате находился еще человек
в длиннополом узком кафтане,
с длинными светло-русыми
волосами на голове, собранными
в косичку. При появлении моем он встал и, вынув из-за пояса
гребенку, подошел пошатываясь к зеркалу и начал чесать свои туго связанные
волосы.
Это был невысокий, но плотный господин лет сорока,
с темными
волосами и
с проседью, выстриженный под
гребенку,
с багровым, круглым лицом,
с маленькими, налитыми кровью глазами,
в высоком волосяном галстухе, застегнутом сзади пряжкой, во фраке необыкновенно истасканном,
в пуху и
в сене, и сильно лопнувшем под мышкой,
в pantalon impossible [Здесь: немыслимые брюки (франц.).] и при фуражке, засаленной до невероятности, которую он держал на отлете.
Входя
в дом, он непременно останавливался у первого зеркала и, доставая
гребенку из кармана, расчесывал свои жидкие бакенбарды и копром подымал
с затылка
волосы.
В родственных домах, как наш и дяди Петра Неофитовича, он, усевшись на диван, тотчас засыпал, либо, потребовав тетрадку белой бумаги, правильно разрывал ее на осьмушки, которые исписывал буквами необыкновенной величины.
Молодая женщина
в утреннем атласном капоте и блондовом чепце сидела небрежно на диване; возле нее на креслах
в мундирном фраке сидел какой-то толстый, лысый господин
с огромными глазами, налитыми кровью, и бесконечно широкой улыбкой; у окна стоял другой
в сертуке, довольно сухощавый,
с волосами, обстриженными под
гребенку,
с обвислыми щеками и довольно неблагородным выражением лица, он просматривал газеты и даже не обернулся, когда взошел молодой офицер.
Вязовнин никак не мог отдать себе ясного отчета
в том, как он сюда попал; он продолжал твердить про себя: «Как это глупо! как это глупо!» — и совестно ему становилось, словно он участвовал
в какой-то плоской шалости, — и неловкая, внутрь затаенная улыбка не сходила у него
с души, а глаза его не могли оторваться от низкого лба, от остриженных под
гребенку черных
волос торчавшего перед ним француза.
Запечатав это письмо, он положил его под обложку красиво переплетенной маленькой книжечки, завернул ее
в бумагу, снова запечатал и велел лакею отнести Бодростиной. Затем, когда слуга исчез, Горданов сел пред зеркалом, развернул свой бумажник, пересчитал деньги и, сморщив
с неудовольствием лоб, долго сидел, водя
в раздумьи длинною ручкой черепаховой
гребенки по чистому, серебристому пробору своих
волос.
Галошный цех, самый многолюдный на заводе, чистили
в зрительном зале клуба. Председательствовала товарищ, чуть седая,
с умными глазами и приятным лицом; на стриженых
волосах по маленькой
гребенке над каждым ухом. Когда
в зале шумели, она беспомощно стучала карандашиком по графину и говорила, напрягая слабый голос...
С подстриженными под
гребенку, седыми как лунь
волосами, всегда тщательно выбритый «по-актерски», одетый постоянно летом
в чесунчовую пару, а зимой
в черный драповый костюм, он
с пяти часов утра уже был на ногах, ведя таким образом совсем иную жизнь, нежеле знакомая уже нам супруга его, княгиня Зинаида Павловна, и не изменял своих привычек ни для каких гостей, которыми дом Шестовых, кстати сказать, был всегда переполнен.
На одной из скамей, непрерывно тянувшихся вдоль стены, на меху лисьей шубы спала девочка лет восьми,
в коричневом платьице и
в длинных черных чулках. Лицо ее было бледно,
волосы белокуры, плечи узки, всё тело худо и жидко, но нос выдавался такой же толстой и некрасивой шишкой, как и у мужчины. Она спала крепко и не чувствовала, как полукруглая
гребенка, свалившаяся
с головы, резала ей щеку.