Неточные совпадения
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и привез часть денег за
пшеницу. Условие
с дворником было сделано, и по дороге приказчик узнал, что хлеб везде застоял в поле, так что неубранные свои 160 копен было ничто в сравнении
с тем, что было у других.
— Оченно скупы Константин Дмитрич, — сказал он
с улыбкой, обращаясь к Степану Аркадьичу, — окончательно ничего не укупишь. Торговал
пшеницу, хорошие деньги давал.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что
пшеницу нельзя продать, дают только пять
с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
30 сентября показалось
с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать
пшеницу, послал к купцу приказчика, чтобы взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы сделать последние распоряжения перед отъездом.
Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь
с любовницами и женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на спину,
с шумом сыплют горох и
пшеницу в глубокие суда, валят кули
с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-суряки [Суда-суряки — суда, получившие свое название от реки Суры.] и не понесется гусем вместе
с весенними льдами бесконечный флот.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку
с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности
с одной стороны мимо неснятых хлебов:
пшеницы, ржи и ячменя,
с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь
с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей
с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и
пшеницу.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как
с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе
с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и
пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
— Дома, — сказала жидовка и поспешила тот же час выйти
с пшеницей в корчике [Корчик — ковш.] для коня и стопой пива для рыцаря.
— Был на закрытом докладе Озерова. Думцы. Редактора. Папаша Суворин и прочие, иже во святых. Промышленники, по производствам, связанным
с сельским хозяйством, — настроены празднично. А
пшеница в экспорт идет по 91 копейке, в восьмом году продавали по рубль двадцать. — Он вытащил из кармана записную книжку и прочитал: — «В металлургии капитал банков 386 миллионов из общей суммы 439, в каменноугольной — 149 из 199». Как это понимать надо?
Редела тень. Восток алел.
Огонь казачий пламенел.
Пшеницу казаки варили;
Драбанты у брегу Днепра
Коней расседланных поили.
Проснулся Карл. «Ого! пора!
Вставай, Мазепа. Рассветает».
Но гетман уж не спит давно.
Тоска, тоска его снедает;
В груди дыханье стеснено.
И молча он коня седлает,
И скачет
с беглым королем,
И страшно взор его сверкает,
С родным прощаясь рубежом.
«Или они под паром, эти поля, — думал я, глядя на пустые, большие пространства, — здешняя почва так же ли нуждается в отдыхе, как и наши северные нивы, или это нерадение, лень?» Некого было спросить;
с нами ехал К. И. Лосев, хороший агроном и практический хозяин, много лет заведывавший большим имением в России, но знания его останавливались на
пшенице, клевере и далее не шли.
Есть места вовсе бесплодные:
с них, по распоряжению начальства, поселенцы переселяются на другие участки. Подъезжая к реке Амге (это уже ближе к Якутску), я вдруг как будто перенесся на берега Волги: передо мной раскинулись поля, пестреющие хлебом. «Ужели это
пшеница?» —
с изумлением спросил я, завидя пушистые, знакомые мне золотистые колосья. «
Пшеница и есть, — сказал мне человек, — а вон и яровое!»
С большим трудом они очищают от леса участки земли и засевают их
пшеницей и кукурузой.
— Теперь они покрыты толстым слоем земли, и на них среди садов растут рощи самых высоких деревьев: внизу во влажных ложбинах плантации кофейного дерева; выше финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны
с плантациями сахарного тростника; на нивах есть и
пшеница, но больше рис».
— Так ты думаешь, земляк, что плохо пойдет наша
пшеница? — говорил человек,
с вида похожий на заезжего мещанина, обитателя какого-нибудь местечка, в пестрядевых, запачканных дегтем и засаленных шароварах, другому, в синей, местами уже
с заплатами, свитке и
с огромною шишкою на лбу.
Зевая и потягиваясь, дремал Черевик у кума, под крытым соломою сараем, между волов, мешков муки и
пшеницы, и, кажется, вовсе не имел желания расстаться
с своими грезами, как вдруг услышал голос, так же знакомый, как убежище лени — благословенная печь его хаты или шинок дальней родственницы, находившийся не далее десяти шагов от его порога.
На дворе лежало на земле множество ряден
с пшеницею, просом и ячменем, сушившихся на солнце.
— Вот как раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать! Дурень, дурень! тебе, верно, и на роду написано остаться таким! Где ж таки ты видел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за женихами? Ты подумал бы лучше, как
пшеницу с рук сбыть; хорош должен быть и жених там! Думаю, оборваннейший из всех голодрабцев.
По лицу его дочки заметно было, что ей не слишком приятно тереться около возов
с мукою и
пшеницею.
— Вальцовую мельницу выстроить. Ведь для одной такой мельницы нужно миллион пудов
пшеницы. Извольте-ка конкурировать
с таким зверем.
— И то поговаривают, Галактион Михеич. Зарвался старичок… Да и то сказать, горит у нас работа по Ключевой. Все так и рвут… Вот в Заполье вальцовая мельница Луковникова, а другую уж строят в верховье Ключевой. Задавят они других-то крупчатников… Вот уж здесь околачивается доверенный Луковникова: за нашею
пшеницей приехал. Своей-то не хватает… Что только будет, Галактион Михеич. Все точно
с ума сошли, так и рвут.
Приезжим показывали картофель величиной
с голову, полупудовые редьки, арбузы, и приезжие, глядя на эти чудовища, верили, что на Сахалине
пшеница родится сам-40.
Картофель вообще дает хорошие урожаи, и это подтверждается не только цифрами, но и личным впечатлением; я не видел закромов или мешков
с зерном, не видел, чтобы ссыльные ели пшеничный хлеб, хотя
пшеницы здесь сеется больше, чем ржи, но зато в каждой избе я видел картофель и слышал жалобы на то, что зимою много картофеля сгнило.
Одно оставалось: видно, Артем вместе
с Мосеем мокрую
пшеницу у Груздева
с убившего каравана под Горюном воровали, не иначе.
Овес уйдет на солод, а гнилую
пшеницу с величайшим трудом можно было сбыть куда-нибудь в острог или в местную воинскую команду.
У Груздева строилось
с зимы шесть коломенок под
пшеницу да две под овес, — в России, на Волге, был неурожай, и Груздев рассчитывал сплавить свой хлеб к самой высокой цене, какая установляется весной.
Изредка езжал я
с отцом в поле на разные работы, видел, как полют яровые хлеба: овсы, полбы и
пшеницы; видел, как крестьянские бабы и девки, беспрестанно нагибаясь, выдергивают сорные травы и, набрав их на левую руку целую охапку, бережно ступая, выносят на межи, бросают и снова идут полоть.
Здесь уже
с неделю, как принялись жать яровые:
пшеницы и полбы.
И вот раз он зашел на гумно; поговорив
с мужичками о хозяйстве, хотя сам не умел отличить овса от
пшеницы, сладко потолковав о священных обязанностях крестьянина к господину, коснувшись слегка электричества и разделения труда, в чем, разумеется, не понимал ни строчки, растолковав своим слушателям, каким образом земля ходит около солнца, и, наконец, совершенно умилившись душой от собственного красноречия, он заговорил о министрах.
Управитель слушал отеческие наставления
с безмолвным самоотвержением: слушать их казалось ему такою же существенною обязанностью, сопряженной
с его должностью, как красть
пшеницу и ячмень, сено и солому.
Очень редко выудишь ее в реке; но в конце лета и в начале осени удят ее
с лодки в большом количестве в полоях прудов, между травами, и особенно на чистых местах между камышами, также и в озерах, весной заливаемых тою же рекою; тут берет она очень хорошо на красного навозного червяка и еще лучше — на распаренную
пшеницу (на месте прикормленном); на хлеб клюет не так охотно, но к концу осени сваливается она в прудах в глубокие места материка, особенно около кауза, плотины и вешняка, и держится до сильных морозов; здесь она берет на хлеб и маленькие кусочки свежей рыбы; обыкновенно употребляют для этого тут же пойманную плотичку или другую мелкую рыбку; уж это одно свойство совершенно отличает ее от обыкновенной плотвы.
Весь август непрерывно шли дожди, было сыро и холодно;
с полей не свозили хлеба, и в больших хозяйствах, где косили машинами,
пшеница лежала не в копнах, а в кучах, и я помню, как эти печальные кучи
с каждым днем становились все темнее, и зерно прорастало в них.
— Кабы кого порешило, так лежал бы на бережку тут же, а то, значит, все целы остались. Барка-то
с пшеницей была, она как ударилась в боец — не ко дну сейчас, а по-маненьку и отползла от бойца-то. Это не то, что вот барка
с чугуном: та бы под бойцом сейчас же захлебнулась бы, а эта хошь на одном боку да плывет.
Немного пониже деревни Пермяковой мы в первый раз увидели убитую барку. Это была громадная коломенка, нагруженная кулями
с пшеницей. Правым разбитым плечом она глубоко легла в воду, конь и передняя палуба были снесены водой; из-под вывороченных досок выглядывали мочальные кули. Поносные были сорваны. Снастью она была прикреплена к берегу, — очевидно, это на скору-руку устроили косные, бурлаков не было видно на берегу.
Я расту вместе
с пшеницей, рожью, овсом…
Мы перешли
с ним через мосточки на первый остров, где стояла летняя кухня и лежали широкие лубки, на которых сушили мытую
пшеницу.
Меня не учить, барыня-сударыня; я ведь знаю, как
с ними справляться,
с господами-то: «нет у меня денег, — написал ему, да и баста! — пар, мол, сударь, не запахан, овсы не засеяны, греча перепрела», вот тебе и все; покричит, покричит, да и перестанет; разве они дело разумеют; им что гречь, что овес, что
пшеница — все одно, а про чечевицу и не спрашивай… им вот только шуры-муры, рюши да трюши, да знай денежек посылай; на это они лакомки…
Мы
с радостью оставили
пшеницу и пошли за маменькою в их опочивальню. Они нас усадили на лежанке, поставили разных лакомств и сказали:"Ешьте же, деточки; пока-то до чего еще дойдет". Мы ели, а маменька мотали нитки: потом спросили меня:"Что, Трушко, как я вижу, так тебе хочется жениться?"
Я, как маменькин пестунчик, месяца три ими невиденный, не отпускался от них к братьям в панычевскую, а все большею частью сидевший в их опочивальне на лежанке и непременно чем-нибудь лакомившийся, не отпущен и после святок к братьям, а посажен вместе
с сестрами выбирать
пшеницу.
Вот, когда я сел за один стол
с Тетясею
с намерением выбирать
пшеницу, садясь коснулся своим коленом ее колена…
Нуте. Они вошли — и ничего. Походили по комнате, и вдруг подошли к нам и спросили, отчего мы до сих пор не выбрали
пшеницы. Мы молчали: что нам было отвечать? Как добрейшая из маменек, помолчав, сказали со всею ласкою:"Видно, вам некогда было, занимались другим? А?"Мы, от смущения, продолжали молчать. Маменька подошли к нам, поцеловали Тетясю и меня в голову и сказали
с прежнею все ласкою:"Полно же вам заниматься: у вас не
пшеница на уме. Оставьте все и идите ко мне".
Известно, как и отчего произошло первое волнение; итак, я, притаив дыхание, будто выбираю
пшеницу, а сам только лишь пересыпаю ее и исподлобья гляжу на Тетясю… и, была не была!.. толк ее тихонько коленом… она покраснела… о, верх счастия!.. покраснела, губками зашевелила, как будто приготовляясь
с кем целоваться, задрожала… а на меня не смотрит.
Сестры мои не могли слышать наших любовных изъяснений или заметить восторгов наших; они, переслушав Верочкины сказки, за что-то поссорились между собою, после побранились, потом дрались, наконец, помирились и
с шумом спешили оканчивать выбор своего урока; каждому из нас дано было по большой миске
пшеницы, чтобы перебрать ее.
Если случится вам где в обществе или наедине
с молодою девушкою выбирать
пшеницу и ваши пальцы по какому-нибудь случаю сцепятся вместе, то, как бы та девушка ни была прелестна, не допускайте плутишку Амура поразить ваше сердце и не поддавайтесь его власти; пренебрегите столкновением ваших составов и не допустите разгореться любовному пламени, иначе постигнет и вас участь подобная моей: она выйдет за другого, а вам останется одно воспоминание…
Мало, видно, он башки-то своей бережет; ему бы только на других указывать, того не зная, что, царство небесное, старый господин мой теперь, умираючи, изволил мне приказывать: «Калистрат, говорит, теперь сын мой остается в цветущих летах, не прикинь ты его!» Так я помню эти слова ихние, и всегда, в чем ни на есть господская воля, исполню ее: барин теперь приказал мне, чтобы волоса
с головы бабы его не пало от него, и я вот при вас, Сергей Васильич, говорю, что ежели я, мало-мальски что услышу, — завтра же сделаю об ней распоряжение — на барский двор
пшеницу мыть на всю зиму, на те: властвуй, командуй!
Василий Леонидыч. Ну, вот вы и не скупитесь. Ведь земля что? Можно ведь на ней
пшеницу рядами, я вам скажу, посеять. Триста пудов можно взять, по рублю за пуд, триста рублей. А, что?.. А то мяту, так тысячу рублей, я вам скажу, можно
с десятины слупить!
Думаю себе: пожалуй, и здесь тоже обман! Небось где-нибудь купил у немецких колонистов куль хорошей
пшеницы и выставил будто
с своих полей.
— А такое утешение, что как подоспел сюда купцов караван, где плыла и та барка
с сором вместо дорогой
пшеницы, то все пристали против часовенки на бережку, помолебствовали, а потом лоцман Петр Иванов стал на буксир и повел, и все вел благополучно, да вдруг самую малость рулевому оборот дал и так похибил, что все суда прошли, а эта барка зацепилась, повернулась, как лягушка, пузом вверх и потонула.
Нагрузили барку кулями, в которых черт знает какой дряни набили под видом драгоценной
пшеницы; застраховал все это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен
с водосвятием, покормили православный народушко пирогами
с легким и
с сердцем и отправили судно в ход.