Дорн. А я верю в Константина Гаврилыча. Что-то есть! Что-то есть! Он мыслит образами, рассказы его красочны, ярки, и я их сильно чувствую. Жаль только, что он не имеет определенных задач. Производит впечатление, и больше ничего, а ведь на одном впечатлении далеко не уедешь. Ирина Николаевна, вы рады, что у вас
сын писатель?
В зале шумят двое маленьких сыновей: старшему, Павлу [Павел — П.А.Писемский (1850—1910), старший
сын писателя.], четвертый, а младшему, Николаю [Николай — Н.А.Писемский (1852—1874), младший сын писателя.], второй год.
Неточные совпадения
Самгин слушал и, следя за лицом рассказчика, не верил ему. Рассказ напоминал что-то читанное, одну из историй, которые сочинялись мелкими
писателями семидесятых годов. Почему-то было приятно узнать, что этот модно одетый человек —
сын содержателя дома терпимости и что его секли.
— Что писать-то, милый
сын? Какой я
писатель? Вот смерть приходила… да. Собрался было совсем помирать, да, видно, еще отсрочка вышла. Ох, грехи наши тяжкие!
— Михаила Поликарпыча
сын —
писатель! — продолжал как бы сам с собою Александр Иванович.
— Михаила Поликарпыча
сын —
писатель! — продолжал только Александр Иванович, не отвечая на его вопрос.
— Да, вот это вы, нынешняя молодежь. Вы, кроме тела, ничего не видите. В наше время было не так. Чем сильнее я был влюблен, тем бестелеснее становилась для меня она. Вы теперь видите ноги, щиколки и еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены, для меня же, как говорил Alphonse Karr, [Альфонс Карр (франц.).] — хороший был
писатель, — на предмете моей любви были всегда бронзовые одежды. Мы не то что раздевали, а старались прикрыть наготу, как добрый
сын Ноя. Ну, да вы не поймете…
Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало, у нее сидят в гостях сплошь всё знаменитости, артисты и
писатели, и между ними только один я — ничто, и меня терпят только потому, что я ее
сын.
Она, конечно, не может смотреть на него иначе, как на
сына, и во всех словах о нем слышится материнское чувство, даже тогда, когда она говорит о нем как о великом
писателе.
Сарсе, а из
писателей — Дюма-сына.
И за границей я мог уже и тогда прикинуть его к таким
писателям, как Дюма-сын, Жюль-Симон или Готье во Франции, как Дж. Элиот, Льюис, Фредерик Гаррисон — в Англии.
Такие
писатели, как Александр Дюма-сын — в полном расцвете таланта — двигали комедию самостоятельно и, по тогдашнему времени, очень смело.
Итальянская опера, стоявшая тогда во всем блеске, балет, французский и немецкий театр отвечали всем вкусам любителей драмы, музыки и хореографии. И мы, молодые
писатели, посещали французов и немцев вовсе не из одной моды, а потому, что тогда и труппы, особенно французская, были прекрасные, и парижские новинки делались все интереснее. Тогда в самом расцвете своих талантов стояли Дюма-сын, В. Сарду, Т. Баррьер. А немцы своим классическим репертуаром поддерживали вкус к Шиллеру, Гете и Шекспиру.
У нас с ним, сколько помню, не вышло никаких столкновений, но когда именно и куда он ушел из журнала — не могу точно определить. Знаю только то, что не встречался с ним ни до 70-х годов, ни позднее. И смерть его прошла для меня незамеченной. Если не ошибаюсь, молодой
писатель с этой фамилией — его
сын.
Если взять еще образ: мое редакционное издательство явилось пробным камнем для всего того, что во мне, как человеке,
писателе,
сыне своей земли, значилось более ценного и устойчивого.
Но и тогда, каким я находил Герцена как
сына своей эпохи, как
писателя и общественного деятеля второй половины XIX века, он выдержал бы сравнение с кем угодно из выдающихся людей в России и за границей, с какими меня сталкивала жизнь до той эпохи.