Неточные совпадения
Так же несомненно, как нужно отдать долг, нужно было держать родовую землю в таком положении, чтобы
сын, получив ее в наследство, сказал так же спасибо отцу, как Левин говорил спасибо
деду за всё то, что он настроил и насадил.
Иленька Грап был
сын бедного иностранца, который когда-то жил у моего
деда, был чем-то ему обязан и почитал теперь своим непременным долгом присылать очень часто к нам своего
сына.
Клим был слаб здоровьем, и это усиливало любовь матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал
сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый
дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
«Вандик — конечно, потомок знаменитого живописца:
дед или прадед этого, стоящего пред нами, Вандика, оставил Голландию, переселился в колонию, и вот теперь это
сын его.
Из хозяев никто не говорил по-английски, еще менее по-французски.
Дед хозяина и сам он, по словам его, отличались нерасположением к англичанам, которые «наделали им много зла», то есть выкупили черных, уняли и унимают кафров и другие хищные племена, учредили новый порядок в управлении колонией, провели дороги и т. п. Явился
сын хозяина, здоровый, краснощекий фермер лет двадцати пяти, в серой куртке, серых панталонах и сером жилете.
Шестилетний мальчик не понимал, конечно, значения этих странных слов и смотрел на
деда с широко раскрытым ртом. Дело в том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным человеком: у него не было
сыновей, была только одна дочь Варвара, выданная за Привалова.
Дед мой, гвардии сержант Порфирий Затрапезный, был одним из взысканных фортуною и владел значительными поместьями. Но так как от него родилось много детей —
сын и девять дочерей, то отец мой, Василий Порфирыч, за выделом сестер, вновь спустился на степень дворянина средней руки. Это заставило его подумать о выгодном браке, и, будучи уже сорока лет, он женился на пятнадцатилетней купеческой дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии получить за нею богатое приданое.
Дед так и прожил «колобком» до самой смерти, а
сын, Михей Зотыч, уже был приписан к заводским людям, наравне с другими детьми.
После святок мать отвела меня и Сашу,
сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки,
дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
Не помню, как относился
дед к этим забавам
сыновей, но бабушка грозила им кулаком и кричала...
— Эхма, — говорила она
сыновьям и
деду, — погубите вы мне человека и лошадь погубите! И как не стыдно вам, рожи бессовестные? Али мало своего? Ох, неумное племя, жадюги, — накажет вас господь!
Дед с утра уезжал в мастерские
сыновей, помогая им устраиваться; он возвращался вечером усталый, угнетенный, сердитый.
Сын Андрея, Петр, Федоров
дед, не походил на своего отца: это был простой степной барин, довольно взбалмошный, крикун и копотун, грубый, но не злой, хлебосол и псовый охотник.
В доме тревога большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая,
Шепчутся мама с отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
— Скоро увидишь ты
деда! —
Саше отец говорит…
Дедушкой только и бредит
Саша, — не может уснуть:
«Что же он долго не едет?..»
— Друг мой! Далек ему путь! —
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: «Что за ответ!»
Вот наконец приезжает
Этот таинственный
дед.
Молодость уже миновала (Крутицыну было под шестьдесят), да кстати подрос и
сын, — у него их было двое, но младший не особенно радовал, — которому он и передал из рук в руки дорогое знамя, в твердой уверенности, что молодой человек будет держать его так же высоко и крепко, как держали отец и
дед.
Вырос у Гришука
сын, этот самый Василей, и — пошло всё, как при
деде: послал его Гришук с овчиной да кожами на ярмарку к Макарию, а Василей ему такую же депеш и пошли.
По совершенном освобождении от внешних врагов Россия долго еще бедствовала от внутренних мятежей и беспокойств; наконец господь умилосердился над несчастным отечеством нашим: все несогласия прекратились, общий глас народа наименовал царем русским
сына добродетельного Филарета, Михаила Феодоровича Романова, и в 1613 году, 11 числа июля, этот юный царь,
дед Великого Петра, возложил на главу свою венец Мономахов.
Но Изяслав, Васильков
сын, мечами
В литовские шеломы позвонил,
Один с своими храбрыми полками
Всеславу-деду славы прирубил.
Сыну Михаила Провыча, тоже артисту Малого театра, Прову Михайловичу, я как-то, вспоминая отца и
деда, сказал...
Через полгода после переезда их в деревню княгиня Ирина Васильевна родила
сына, которого назвали в честь
деда Лукою.
— Итак, я должен оставаться хладнокровным свидетелем ужасных бедствий, которые грозят нашему отечеству; должен жить спокойно в то время, когда кровь всех русских будет литься не за славу, не за величие, но за существование нашей родины; когда, может быть, отец станет сражаться рядом с своим
сыном и
дед умирать подле своего внука.
— У меня — поедет! — сказал
сын задорным тоном
деда. Пётр не мог убедить его в бесполезности работы, но, убеждая, думал...
Большие, слышу, стали выходить между ними из-за этого семейные неприятности; так что я, чтобы как-нибудь да посладить, начал брату, издалека, конечно, советовать, чтобы он хоть должность, что ли, какую-нибудь себе приискал, и, как полагаю, даже успел бы его убедить в этом, однако на пятый уж почти год их супружества она родила
сына, этого самого, которого вы видели и которого в честь
деда с материнской стороны наименовали Дмитрием.
Бек-Мешедзе, мой второй
дед, раз и навсегда высказал нежелание когда-либо видеть потомство своего
сына.
— Разве в доме русского князя не настраивали внучку против ее деда-наиба? Не говорили, что бек-Мешедзе — злодей, притеснявший своего собственного
сына? — изумленно прервал меня
дед.
Смирились, а все-таки не могли забыть, что их
деды и прадеды Орехово поле пахали, Рязановы пожни косили, в Тимохином бору дрова и лес рубили. Давно подобрались старики, что жили под монастырскими властями, их
сыновья и внуки тоже один за другим ушли на ниву Божию, а Орехово поле, Рязановы пожни и Тимохин бор в Миршени по-прежнему и старому, и малому глаза мозолили. Как ни взглянут на них, так и вспомнят золотое житье
дедов и прадедов и зачнут роптать на свою жизнь горе-горькую.
Дед Приклонский был посланником и говорил на всех европейских языках, отец был командиром одного из известнейших полков,
сын же будет… будет… чем он будет?
Между русскими вождями, смело выступившими на грозный бой с Шамилем, был и мой
дед, старый князь Михаил Джаваха, и его
сыновья — смелые и храбрые, как горные орлы…
Спрашивая себя о происхождении своего разумного сознания, человек никогда не представляет себе, чтобы он, как разумное существо, был
сын своего отца, матери и внук своих
дедов и бабок, родившихся в таком-то году, а он сознает себя всегда не то, что
сыном, но слитым в одно с сознанием самых чуждых ему по времени и месту разумных существ, живших иногда за тысячи лет и на другом конце света.
Впрочем,
дед твой, желая перейти за порог жизни, не отягощенный ненавистью к
сыну, показывал при всех если не нежность к нему, по крайней мере, милостивое с ним обращение.
Прадеда Александра Васильевича Суворова звали Григорием Ивановичем, он был
сыном Ивана Парфентьевича и
дедом Ивана Григорьевича.
Действительно, его
дед в половине XII века был конюхом герцога Якова III Курляндского.
Сына этого конюха называли Карлом. Он родился в феврале 1653 года. Уже этот Бирон сделал сравнительно со своим происхождением значительную карьеру. Он изучил охоту и занимал впоследствии довольно видную должность в герцогском ведомстве. Этим он был поставлен в возможность не только вести обеспеченную жизнь, но и открыть своим
сыновьям перспективу на такую карьеру, которая была гораздо блестящее той, которую он сделал сам.
По новгородским хартиям значилось, что город Москва, Торжок и окружные земли издавна были под властью Великого Новгорода, но
дед Иоанна III, великий князь Василий Дмитриевич, завоевал их и оставил за собой, по договорным же грамотам с
сыном, великим князем Василием Васильевичем, прозванным Темным.
Один Изяслав,
сын Васильков,
Позвенел своими острыми мечами о шлемы литовские,
Утратил он славу
деда своего Всеслава,
Под червлеными щитами на кровавой траве
Положен мечами литовскими,
И на сем одре возгласил он:
«Дружину твою, князь Изяслав,
Крылья птиц приодели,
И звери кровь полизали!»
Не было тут брата Брячислава, ни другого — Всеволода.
По новгородским хартиям значилось, что пригород Москвы — Торжок и окружные земли издавна были под властию Великого Новгорода, но
дед Иоанна III, великий князь Василий Дмитриевич, завоевал их и оставил за собою, по договорным же грамотам с
сыном, великим князем Василием Васильевичем, прозванным Темным, Торжок снова обратился под власть новгородского веча, а прочие земли остались как бы затаенные за Москвою и помину объявить не было.
Это были документы его
деда, из которых он узнал, что его отец был
сын родовитого поляка, сосланного за мятеж, громадные имения которого были конфискованы в пользу казны. Кроме того, тут же был университетский диплом Ильяшевича.
У него в семье был старик, девяностолетний
дед, помнящий еще Пугачева, два брата, сноха старшего брата, за старую веру сосланного в каторгу в Сибирь, жена, две дочери и два
сына.
Певец
Сей кубок чадам древних лет!
Вам слава, наши
деды!
Друзья, уже могущих нет;
Уж нет вождей победы;
Их домы вихорь разметал;
Их гро́бы срыли плуги;
И пламень ржавчины сожрал
Их шлемы и кольчуги;
Но дух отцов воскрес в
сынах;
Их поприще пред нами…
Мы там найдём их славный прах
С их славными делами.
— Да, вы… Вон,
сын приказчика моего
деда!