Неточные совпадения
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже
счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник, в видах собственного облегчения,
по временам снимал с себя
голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие
по чину священники.] и надевает колпак.
Ее разбудила муха, бродившая
по голой ступне. Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило о себе, но
считая его не более как стебельком, застрявшим меж пальцев, она распрямила их; так как помеха не исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток
по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив
голову и
считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на
голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались
по щекам, точно стружки.
— Постой, Лиза, постой, о, как я был глуп! Но глуп ли? Все намеки сошлись только вчера в одну кучу, а до тех пор откуда я мог узнать? Из того, что ты ходила к Столбеевой и к этой… Дарье Онисимовне? Но я тебя за солнце
считал, Лиза, и как могло бы мне прийти что-нибудь в
голову? Помнишь, как я тебя встретил тогда, два месяца назад, у него на квартире, и как мы с тобой шли тогда
по солнцу и радовались… тогда уже было? Было?
Кончив завтрак, он
по одной таблице припоминает, какое число и какой день сегодня, справляется, что делать, берет машинку, которая сама делает выкладки: припоминать и
считать в
голове неудобно.
Чиновники знают только гражданские и уголовные дела, купец
считает делом одну торговлю, военные называют делом шагать по-журавлиному и вооружаться с ног до
головы в мирное время.
Еще в Житомире, когда я был во втором классе, был у нас учитель рисования, старый поляк Собкевич. Говорил он всегда
по — польски или
по — украински, фанатически любил свой предмет и
считал его первой основой образования. Однажды, рассердившись за что-то на весь класс, он схватил с кафедры свой портфель, поднял его высоко над
головой и изо всей силы швырнул на пол. С сверкающими глазами, с гривой седых волос над
головой, весь охваченный гневом, он был похож на Моисея, разбивающего скрижали.
Считая в году
по двести пятьдесят дней, проведенных в классах или церкви, и
по четыре — пять учебных часов ежедневно — это составит около восьми тысяч часов, в течение которых вместе со мною сотни молодых
голов и юных душ находились в непосредственной власти десятков педагогов.
По соображениям Райнера, самым логическим образом выведенным из слышанных рассказов русских либералов-туристов, раздумывать было некогда: в России каждую минуту могла вспыхнуть революция в пользу дела, которое Райнер
считал законнейшим из всех дел человеческих и за которое давно решил положить свою
голову.
Женщина с ребяческими мыслями в
голове и с пошло-старческими словами на языке; женщина, пораженная недугом институтской мечтательности и вместе с тем
по уши потонувшая в мелочах самой скаредной обыденной жизни; женщина, снедаемая неутолимою жаждой приобретения и, в то же время, считающая не иначе, как
по пальцам; женщина, у которой с первым ударом колокола к «достойной» выступают на глазах слезки и кончик носа неизменно краснеет и которая, во время проскомидии,
считает вполне дозволенным думать:"А что, кабы у крестьян пустошь Клинцы перебить, да потом им же перепродать?.
Приятно сказать человеку:"Ты найдешь во мне защиту от набегов!", но еще приятнее крикнуть ему:"Ты найдешь во мне ум, которого у тебя нет!"И Удодов неутомимо разъезжал
по волостям, разговаривал с
головами и писарями, старался приобщить их к тем высшим соображениям, носителем которых
считал самого себя, всюду собирал какие-то крохи и из этих крох составлял записки и соображения, которые,
по мере изготовления, и отправлял в Петербург.
Громадная не
по росту, курчавая
голова с едва прорезанными, беспокойно бегающими глазами, с мягким носом, который всякий
считал долгом покомкать; затем, приземистое тело на коротких ногах, которые от постоянного сиденья на верстаке были выгнуты колесом, мозолистые руки — все это, вместе взятое, делало его фигуру похожею на клубок, усеянный узлами.
— Я на это неспособен; а что, конечно,
считаю себя вправе говорить об этом всему Петербургу, — отвечал Дубовский, и, так как обед в это время кончился, он встал и, поматывая
головой, начал ходить
по комнате.
Перед тем как вставать из-за стола, Вера Николаевна машинально пересчитала гостей. Оказалось — тринадцать. Она была суеверна и подумала про себя: «Вот это нехорошо! Как мне раньше не пришло в
голову посчитать? И Вася виноват — ничего не сказал
по телефону».
— Полисмен Гопкинс, судя даже
по газетам, первый ударил его
по голове клобом…
Считаете вы его дикарем?
Не будь этих людей, готовых
по воле начальства истязать и убивать всякого, кого велят, не могло бы никогда прийти в
голову помещику отнять у мужиков лес, ими выращенный, и чиновникам
считать законным получение своих жалований, собираемых с голодного народа за то, что они угнетают его, не говоря уже о том, чтобы казнить, или запирать, или изгонять людей за то, что они опровергают ложь и проповедуют истину.
И свои кое-какие стишинки мерцали в
голове… Я пошел в буфет, добыл карандаш, бумаги и, сидя на якорном канате, — отец и Егоров после завтрака ушли
по каютам спать, — переживал недавнее и писал строку за строкой мои первые стихи, если не
считать гимназических шуток и эпиграмм на учителей… А в промежутки между написанным неотступно врывалось...
Подражая примеру графини, и княгиня Вabette, та самая, у которой на руках умер Шопен (в Европе
считают около тысячи дам, на руках которых он испустил дух), и княгиня Аnnеttе, которая всем бы взяла, если бы
по временам, внезапно, как запах капусты среди тончайшей амбры, не проскакивала в ней простая деревенская прачка; и княгиня Расhеtte, с которою случилось такое несчастие: муж ее попал на видное место и вдруг, Dieu sait pourquoi, прибил градского
голову и украл двадцать тысяч рублей серебром казенных денег; и смешливая княжна Зизи, и слезливая княжна Зозо — все они оставляли в стороне своих земляков, немилостиво обходились с ними…
Сам Карл Федорович с нами в поход не шел, иначе, подъехав к левому его стремени, я
считал бы себя безопасным от всякого рода выходок собравшейся в кучку с левой стороны походной колонны зубоскалов. Чтобы избежать заведомо враждебной среды, я безотлучно шел в
голове полка, перед трубаческим хором, начинавшим
по знаку штаб-трубача играть при вступлении во всякое жилое место. Мои поездки к Петковичам не могли быть неизвестны в полку; но едва ли многие знали, где именно Федоровка.
Все это имеет свою пользу; но несправедливость в том, что они себя
считают по праву
головою выше нас, жрецами Паллады, ее любовниками, хуже — мужьями ее.
Нечего и говорить о том, как «травили» и «изводили» бедных мореплавателей товарищи. Каждый проходивший вечером около их кроватей
считал своим долгом бросить
по адресу рыбаков несколько обидных слов, а рыбаки только молчали, глубоко сознавая свою вину перед обществом. Иногда кому-нибудь вдруг приходила в
голову остроумная мысль — заняться лечением рыбаков. Почему-то существовало убеждение, что от этой болезни очень хорошо помогает, если пациента высечь ночью на пороге дверей сапожным голенищем.
То желудок, чем хочешь, отягощай, все пройдет, можно
считать; как же
голову отяготишь грамматиками и арихметиками (маменька,
по безграмотству, (не могли правильно называть наук), и они там заколобродят себе, так уже александрийский лист не поможет.
Сошли
по четырем ступеням в маленькую комнату полуподвального этажа, хозяин пробрался в угол потемнее, плотно сел на толстоногий табурет, оглянулся, как бы
считая столики, — их было пять, кроме нашего, все покрыты розово-серыми тряпочками. За стойкой, дремотно покачивая седою
головой в темном платке, вязала чулок маленькая старушка.
Он с любовью и радостью начал говорить о том, что у него уже готово в мыслях и что он сделает
по возвращении в Москву; что, кроме труда, завещанного ему Пушкиным, совершение которого он
считает задачею своей жизни, то есть «Мертвые души», у него составлена в
голове трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, до последней нитки, даже в одежде действующих лиц; что это его давнишнее, любимое дитя, что он
считает, что эта плеса будет лучшим его произведением и что ему будет с лишком достаточно двух месяцев, чтобы переписать ее на бумагу.
Прошлое я помню, как вчерашний день. Как в тумане, вижу я места и образы людей. Беспристрастно относиться к ним нет у меня сил; люблю и ненавижу я их с прежней силой, и не проходит того дня, чтобы я, охваченный чувством негодования или ненависти, не хватал бы себя за
голову. Граф для меня по-прежнему гадок, Ольга отвратительна, Калинин смешон своим тупым чванством. Зло
считаю я злом, грех — грехом.
У них была баня, в которой бабушка проводила целый субботний вечер: здесь она мыла
головы не только двум своим незамужним дочерям, а моим теткам, но и самому барону — своему мужу, а моему деду, которого я
по этому случаю
считал большим бесстыдником.
Токарев, напевая под нос, ходил
по комнате. Он показывал, что не слушает Сергея и
считает разговор конченным. Остальные тоже молчали и с осуждением глядели на Сергея. Сергей зевнул, заложил руки за
голову и потянулся.
"Теодор", москвич, товарищ
по одной из тамошних гимназий Островского,
считал себя в Петербурге как бы насадителем и нового бытового реализма, и некоторым образом его вторым"я". Выдвинулся он ролью Бородкина (рядом с Читау-матерью) к началу второй половины 50-х годов и одно время прогремел. Это вскружило ему
голову, и без того ужасно славолюбивую: он всю жизнь
считал себя первоклассным артистом.
Эдгар,
голый в виде безумного, слышит это, но не открывается отцу, а заменяет старика поводыря и разговаривает с отцом, который не узнает его
по голосу и
считает юродивым.
Поселясь в Кончанском, Александр Васильевич, всегда верный себе, не изменял прежнего образа жизни, не имел ни одного зеркала в доме, спал на сене, вставал в 2 часа пополуночи, окачивался летом и зимой водой со льдом, пил чай, обедал в 8 часов утра. После обеда отдыхал, в четыре часа снова пил чай и в 10 часов ложился спать. В знойный день он ходил с открытой
головой,
по субботам
считал долгом париться в жарко натопленной бане.
Проводив на мызу господина Блументроста Владимира, с которым судьба так жестоко поступила в минуты его величайших надежд, мы возвратимся к мосту мариенбургскому. Внезапное похищение его несколько расстроило церемониальное шествие, предводимое Гликом. Последний едва не перемешал в
голове частей речи, составленной
по масштабу порядочной хрии [Хрия — ораторская речь.], от которой отступить
считал он уголовным преступлением.
— А если и женится там на какой-нибудь
голой княжне или графине, пусть. Нам за приданым не гнаться стать. Сами капитал десятками миллионов
считаем, — говорил Николай Никандрович лицам, выражавшим опасение, что Сергей Николаевич срубит себе дерево не
по плечу.
Она
считала Ирену,
по привычке всех нянек, питомцы которых выросли на их глазах, еще совершенным ребенком, и мысль о каких-либо любовных похождениях даже самого невинного свойства, в которых бы играла роль ее «девочка», не укладывалась в
голове старой польки. В день последней прогулки ее воспитанницы она как-то инстинктивно стала тревожиться ее отсутствием ранее обыкновенного. Когда же наступило время завтрака, а Ирены все не было, Ядвига положительно испугалась.
Как Авив Щелоков, как человек с образованием и с мыслящей
головой — он не
считает всего этого верхом общественного и нравственного уклада; но это дает ему свободу, какой не имеют"церковные"ни в господствующей церкви, ни в каком другом терпимом исповедании, и за это он благодарит судьбу и ни на какое другое положение
по доброй воле не променяет.
Одно, что́ он любил, это было веселье и женщины, и так как
по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что́ выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он
считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойною совестью высоко носил
голову.
По времени из округа начальство наезжает: скачет
по шоссе сломя
голову, само саженки
считает.
Еще труднее, для меня
по крайней мере, представить себе, что происходит в
головах и сердцах других — тех людей, которые
считают нужным предписывать такие мероприятия и исполнять их, т. е. воистину не зная, что творят, — отнимать изо рта хлеб милостыни у голодных, больных, старых и детей…