Неточные совпадения
— «…Иуда, удавивший в духе своем все святое, нравственно чистое и нравственно благородное, повесивший себя, как самоубийца лютый, на
сухой ветке возгордившегося ума и развращенного таланта, нравственно сгнивший до мозга
костей и своим возмутительным нравственно-религиозным злосмрадием заражающий всю жизненную атмосферу нашего интеллигентного общества!
Там, у царицы пира, свежий, блистающий молодостью лоб и глаза, каскадом падающая на затылок и шею темная коса, высокая грудь и роскошные плечи. Здесь — эти впадшие, едва мерцающие, как искры, глаза,
сухие, бесцветные волосы, осунувшиеся
кости рук… Обе картины подавляли его ужасающими крайностями, между которыми лежала такая бездна, а между тем они стояли так близко друг к другу. В галерее их не поставили бы рядом: в жизни они сходились — и он смотрел одичалыми глазами на обе.
Вывозимые произведения: зерновой хлеб и мука, говядина и свинина, рыба, масло, свечи, кожи (конские и бычачьи), шкуры (козьи, овечьи, морских животных), водка, вина, шерсть, воск,
сухие плоды, лошади, мулы, рога, слоновая
кость, китовый ус, страусовые перья, алоэ, винный камень и другие.
«И почему бы сие могло случиться, — говорили некоторые из иноков, сначала как бы и сожалея, — тело имел невеликое,
сухое, к
костям приросшее, откуда бы тут духу быть?» — «Значит, нарочно хотел Бог указать», — поспешно прибавляли другие, и мнение их принималось бесспорно и тотчас же, ибо опять-таки указывали, что если б и быть духу естественно, как от всякого усопшего грешного, то все же изошел бы позднее, не с такою столь явною поспешностью, по крайности чрез сутки бы, а «этот естество предупредил», стало быть, тут никто как Бог и нарочитый перст его.
Чего тут только не было: порожний мешок из-под муки, 2 старенькие рубашки, свиток тонких ремней, пучок веревок, старые унты, гильзы от ружья, пороховница, свинец, коробочка с капсулями, полотнище палатки, козья шкура, кусок кирпичного чая вместе с листовым табаком, банка из-под консервов, шило, маленький топор, жестяная коробочка, спички, кремень, огниво, трут, смолье для растопок, береста, еще какая-то баночка, кружка, маленький котелок, туземный кривой ножик, жильные нитки, 2 иголки, пустая катушка, какая-то
сухая трава, кабанья желчь, зубы и когти медведя, копытца кабарги и рысьи
кости, нанизанные на веревочку 2 медные пуговицы и множество разного хлама.
Учитель немецкого языка, Кранц… Подвижной человек, небольшого роста, с голым лицом, лишенным растительности,
сухой, точно сказочный лемур, состоящий из одних
костей и сухожилий. Казалось, этот человек сознательно стремился сначала сделать свой предмет совершенно бессмысленным, а затем все-таки добиться, чтобы ученики его одолели. Всю грамматику он ухитрился превратить в изучение окончаний.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и
сухая, как бы сделанная из
кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
— Непременно, — отвечает, — надежнее: видишь, он весь
сухой,
кости в одной коже держатся, и спиночка у него как лопата коробленая, по ней ни за что по всей удар не падет, а только местечками, а сам он, зри, как Бакшея спрохвала поливает, не частит, а с повадочкой, и плеть сразу не отхватывает, а под нею коже напухать дает.
Господа взъерепенились, еще больше сулят, а
сухой хан Джангар сидит да губы цмокает, а от Суры с другой стороны еще всадник-татарчище гонит на гривастом коне, на игренем, и этот опять весь худой, желтый, в чем
кости держатся, а еще озорнее того, что первый приехал. Этот съерзнул с коня и как гвоздь воткнулся перед белой кобылицей и говорит...
— Вот, сообрази: мы кровь сочим,
кости сушим в адовой жаре у плиты, а он — на вот, жует себе, как боров!
Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее
сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила
костями.
Скинул и сам. Я любовался
сухой фигурой этого мастодонта. Широкие могучие
кости, еле обтянутые кожей, с остатками высохших мускулов. Страшной силы, по-видимому, был этот человек. А он полюбовался на меня и одобрительно сказал...
Было шесть часов вечера. Темные снеговые тучи низко висели над Москвой, порывистый ветер, поднимая облака
сухого, леденистого снега, пронизывал до
кости прохожих и глухо, тоскливо завывал на телеграфных проволоках.
Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его
сухие и угловатые
кости, обтянутые коричневой кожей.
Оставалась только
сухая, отцветшая кожа да страшно выглядывавшие
кости.
Уже рассвело и взошло солнце, засверкал кругом снег, а он все стоял поодаль и лаял. Волчата сосали свою мать, пихая ее лавами в тощий живот, а она в это время грызла лошадиную
кость, белую и
сухую; ее мучил голод, голова разболелась от собачьего лая, и хотелось ей броситься на непрошенного гостя и разорвать его.
Презрительно оттянув губы вниз, к круглому бритому подбородку, Пилат бросает в толпу
сухие, короткие слова — так
кости бросают в стаю голодных собак, думая обмануть их жажду свежей крови и живого трепещущего мяса...
Снегу под ним не было вовсе, а
сухая трава сильно примята кругом и в особенности в самом логовище валялось много перегрызенных
костей.
Я не хочу ехать к Магнусу, Я слишком много думаю о нем и о его Мадонне из мяса и
костей. Я пришел сюда, чтобы весело лгать и играть, и Мне вовсе не нравится быть тем бездарным актериком, что горько плачет за кулисами, а на сцену выходит с
сухими глазами. И просто Мне некогда разъезжать по пустырям и ловить там бабочек, как мальчику с сеткой!
Кости сухие висят, щелкают, — такие страсти!
И шел Ермий по безлюдной, знойной пустыне очень долго и во весь переход ни разу никого не встретил, а потому и не имел причины стыдиться своей наготы; приближаясь же к Дамаску, он нашел в песках выветрившийся
сухой труп и возле него ветхую «козью милоть», какие носили тогда иноки, жившие в общежитиях. Ермий засыпал песком
кости, а козью милоть надел на свои плечи и обрадовался, увидев в этом особое о нем промышление.
Тут вереница старых, сморщенных, как гриб, ведьм водила журавля, приплясывая, стуча гоцки
сухими своими ногами, так что звон от
костей раздавался кругом, и припевая таким голосом, что хоть уши зажми.
— Эх ты, мозоль армейский. В помещики лезет, а наказаниев боится. Ну, и сиди до утра, дави мои
кости, — хрен
сухой и получишь.
Дух скрылся и, превратясь где-то в человека, такого
сухого и тощего, что даже жилы его пристали к
костям, опять появился пред путниками и говорит: «Есть ли у вас такие люди?» — «Как же, — отвечает обуший, — гораздо
суше тебя есть — таковы все, любящие почести».