Неточные совпадения
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная
судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает, как он добр. Ах! Боже мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей,
девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
— Философствовал, писал сочинение «История и
судьба», — очень сумбурно и мрачно писал. Прошлым летом жил у него эдакий… куроед, Томилин, питался только цыплятами и овощами. Такое толстое, злое, самовлюбленное животное. Пробовал изнасиловать девчонку, дочь кухарки, — умная
девочка, между прочим, и, кажется, дочь этого, Турчанинова. Старик прогнал Томилина со скандалом. Томилин — тоже философствовал.
А давно ли она с такой уверенностью ворочала своей и чужой
судьбой, была так умна, сильна! И вот настал ее черед дрожать, как
девочке! Стыд за прошлое, пытка самолюбия за настоящее, фальшивое положение терзали ее… Невыносимо!
Он правильно заключил, что тесная сфера, куда его занесла
судьба, поневоле держала его подолгу на каком-нибудь одном впечатлении, а так как Вера, «по дикой неразвитости», по непривычке к людям или, наконец, он не знает еще почему, не только не спешила с ним сблизиться, но все отдалялась, то он и решил не давать в себе развиться ни любопытству, ни воображению и показать ей, что она бледная, ничтожная деревенская
девочка, и больше ничего.
Говорили, что Бася очень богата, происходит из знатного еврейского рода и готовит внучке
судьбу, не совсем обычную для еврейских
девочек.
Должно надеяться, что
судьба избавит mademoiselle Ada от подобного благополучия: из румяного, пухлого ребенка она превратилась в слабогрудую, бледненькую
девочку; нервы ее уже расстроены.
Понимал Патап Максимыч, что за бесценное сокровище в дому у него подрастает. Разумом острая, сердцем добрая, ко всему жалостливая, нрава тихого, кроткого, росла и красой полнилась Груня. Не было человека, кто бы, раз-другой увидавши
девочку, не полюбил ее. Дочери Патапа Максимыча души в ней не чаяли, хоть и немногим была постарше их Груня, однако они во всем ее слушались. Ни у той, ни у другой никаких тайн от Груни не бывало. Но не
судьба им была вместе с Груней вырасти.
С пылающими щеками и горящими глазами стала я доказывать деду, что не виновата, родившись такой, не виновата, что
судьбе угодно было сделать меня, лезгинскую
девочку, уруской. Дедушка положил бронзовую от загара руку мне на плечо и произнес с неизъяснимо трогательным выражением, устремив сверкающий взор в небо...
«Как удивятся
девочки! Какое растерянное, глупое лицо будет завтра у Арно, когда она не найдет меня в постели. А Перская? Сколько слез прольет бедняжка, пока не узнает о моей
судьбе…»
— Сказочная Сандрильона! Не правда ли? Маленькая принцесса, превращенная на время в бедную
девочку по капризу злой волшебницы-судьбы! — звенел ее голосок, и снова поцелуи и цветы сыпались дождем на Наташу.
Близость Монарха, Его простое, доброе, отеческое отношение, — Его — великого и могучего, держащего
судьбу государства и миллионов людей в этих мощных и крупных руках, — все это заставило содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу маленькой
девочки.
Я засмеялась. Рассуждения четырнадцатилетней
девочки, «бабушки класса», как мы ее называли (она была старше нас всех), несказанно рассмешили меня. Однако оставить ее на произвол
судьбы я не решилась, и с грехом пополам мы прошли с Ренн историю Нового, Ветхого завета и необходимые молитвы. А время не шло, а бежало…
После спектакля она ехала домой не одна. С ней ехал пьяный, хохочущий от счастья, раскисший он! Как она счастлива! Боже мой! Она ехала, чувствовала его объятия и не верила своему счастию. Ей казалось, что лжет
судьба! Но как бы там ни было, а целую неделю публика читала в афише, что дирижер и его она больны…Он не выходил от нее целую неделю, и эта неделя показалась обоим минутой.
Девочка отпустила его от себя только тогда, когда уж неловко было скрываться от людей и ничего не делать.
Но Тасе не суждено было трястись всю ночь от страха, как ей казалось.
Судьба, очевидно, сжалилась над
девочкой и, против своего ожидания, она заснула крепким детским сном без всяких сновидений.
Вслед за Ниночкой Рузой, между ней и Берг, подходила Тася. Не спокойно было на душе
девочки, и чем ближе приближалась она к злополучному мешку, тем сердце её билось чаще и сильнее. Ей казалось немыслимым запустить туда руку и вынуть билетик. Она была заранее уверена, что
судьба справедливо накажет ее, Тасю, и даст узнать её вину.
Судьба как-то недавно забросила меня в Райское, и я провела целое лето в семье Стогунцевых. Это прелестная, дружная, симпатичная семья. Умная, добрая Нина Владимировна и её милые дети произвели на меня глубокое впечатление. Но больше всех меня очаровала Тася. Это была прелестная
девочка, самоотверженная, готовая отдать себя на служение другим, с кротким нравом и чуткой душою.
Судьба решительно восстала против меня: в головах моих помещалась постель злой
девочки с ангельским личиком, а рядом со мною была постель шустрой Бельской — моего главного гонителя и врага.
Оба без слов понимают и чувствуют, что сейчас, пока они тут ворчали и крысились друг на друга, была решена
судьба их
девочки.
От него я также много слышал подробностей о тогдашнем деляческом мире, но в мой роман я ввел, кроме бытовых сцен, и любовную фабулу, и целую историю молодого супружества, и
судьбу вдовы эмигранта с
девочкой вроде Лизы Герцен, перенеся их из-за границы в Россию.
И тут же в сердце молодой Гурьевой проникло решение охранять эти врученные ей
судьбой молодые души, направлять их к свету и добру. Под впечатлением всего этого она обняла одной рукой Полину, другой Валю и дрогнувшим голосом, переведя свой взгляд с одной
девочки на другую, проговорила...
Из этих несложных ответов одиннадцатилетней
девочки для каждого становилась ясна страшная драма, разыгравшаяся в жизни ее матери, решившейся для любимого человека бросить на произвол
судьбы свое родное детище и, что еще хуже, решившей озлобить это детище против себя.
Светлейший взглянул и мысленно решил
судьбу этой прелестной
девочки.
— Да кое-как я ее опять успокоила, ребеночка она сама уложила на диван, с полгода ему, не более —
девочка, крикнул он, да так пронзительно, что сердце у меня захолодело… она его к груди, да, видно, молока совсем нет, еще пуще кричать стал… смастерила я ему соску, подушек принесла, спать вместе с ней уложила его, соску взял и забылся, заснул, видимо, в тепле-то пригревшись… Самоварчик я соорудила и чайком стала мою путницу поить… И порассказала она мне всю свою
судьбу горемычную… Зыбина она по фамилии…
Он видел в ней хорошенькую и свеженькую
девочку, с которою он не удостоил связать свою
судьбу.